В мире «бьюти» и «фэнси», среди хайлайтеров, лайков, хештегов и геолокаций, определявшими, казалось, практически все достоинства современного человека, послания Подписчицы казались глотком воздуха. Подписчица нужна была Эмме, чтобы дышать.

Подписчица щекотала перышками комплиментов – не банальных, не тех, что давно набили оскомину, – а тонких, подчеркивающих внимательность персоны по другую сторону экрана к деталям, нюансам, эфемерным перепадам настроения хозяйки популярной страницы.

У самой Подписчицы фолловеров почти не было. Несколько десятков полупустых аккаунтов, подписавшихся на незнакомку, конечно, не в счет. Да и к чему подписчики, когда записей в профиле незнакомка не делала, постов – коротких, длинных – не строчила, сторис не создавала.

Она всегда была рядом, на связи. Даже если отсутствовала половину дня, не откомментировав последний горячий пост Сильви, обязательно появлялась ночью, чтобы оставить свой неосязаемый, но желанный след под фотографией с примечаниями. Иногда, если фотографий или постов было несколько, комментарии пропускала. Без нее столбик бесчисленных «вау, супер» и «фотка – огонь» под заметками Эммы казался блогерше пустой стопкой бессмысленных фраз. Подписчица была изюминкой ее блога. Изюмом с солью – лакомством, которое однажды попробовала во время путешествия в Штаты, и не могла с тех пор стереть из памяти абсурдный, непривычный, но абсолютно восхитительный вкус.

Подписчица писала о любви. Под обычной, казалось бы, ничем не примечательной фотографией Эммы незнакомка оставляла такие пронзительные замечания, что пост оживал зачастую именно благодаря им. Под комментариями Подписчицы спорили, приводили примеры, сравнивали и даже делились сокровенными мини-сюжетами из собственной жизни.

– Любовь – это то, без чего тебя нет. – Заявляла дерзко Подписчица и даже массфолловеры, которые обычно не вникали в написанное глубже, чем на полтора слова, принимались, в числе прочих, обсуждать заметки.

– Нет? – Ерничали подписчики. – Что же тогда есть? Смотри: все тут – руки, ноги, работа. Начальство на своих местах, офис никуда не исчез.

– Хахаха! – Потешалась она в ответ, словно неся в молчании какую-то внеземную тайну, обладая давно забытым древним знанием, необходимое всему миру и ведомое ей одной. Но не добавляла больше ни строчки, будто издеваясь, потешалась, наблюдая, как беснуется разворошенное осиное гнездо.

Все хотели любви. Искали поток вдохновения и искренних эмоций между строк, средь бесчисленных записей блогеров, комментаторов, и, если приходилось, даже среди хейтеров. Любовь, тщательно скрывающаяся под весом многобуквенных постов, упакованная в фирменные коробки от кого-то не менее фирменного и крутого, нужна была каждому.

Эмма Сильви была не исключением.

2. По другую сторону экрана, до боли закусив губу и вперившись усталыми глазами в мерцающий в темноте экран, сидя в своей квартирке в спальном микрорайоне Питера, строчила комментарии студентка Катя Смирнова.

– Без любви – ты никто. Любовь – то, без чего тебя нет. – Закончила Катя фразу и поставила точку.

Закинула голову назад, к спине, пытаясь размять напряженные плечи; сжав кисти, повращала кулаками вправо-влево. Кровь быстрее циркулировала по телу, мысли отступали, давая место расслаблению и отдыху. Сегодня она хорошо поработала. Сегодня ее отдых заслужен по праву.

– Неугомонная. – Пробормотала Катя. – Сколько можно постить свою чушь. Хоть бы через день фотографии закидывала, а то зарядит – мне потом почти на каждый вечер работы. Успевай за ней придумывать комментарии, книжки да словари рыть, обороты измышлять. До ужаса надоела. Эмка-балаболка. Пустышка разряженная.

Катя поднялась из-за стола, задвинула поглубже крутящийся стул с потрепанной обивкой – единственный, пожалуй, предмет роскоши – весьма сомнительной роскоши – в ее скромном жилье – и подошла к окну. Из-за окна протягивала руки ночь.

– Как я устала, – опершись руками о подоконник, подумала девушка. – Сколько еще все это продлится?

Катя обвела взглядом небольшую комнату, подсвеченную лишь тусклой лампочкой мини-светильника, прикрепленного к ноутбуку через выход usb. Узкая девичья кровать, покрытая старомодной накидкой («До чего же раздражает! Выкинуть давно пора») в ляпистых завитках. Тканая «дорожка» на полу непонятного цвета, доставшаяся от бабули по маминой линии – тогда, принимая любые, даже незначительные «подарки» Катя улыбалась. Все молодой хозяйке, обживающейся на первой съемной квартире, нужным, дельным, полезным казалось. А сейчас опостылело до тошноты, до скрежета зубного. Старое. Изношенное. Не поддающееся восстановлению, даже если в уборке и стирке до седьмого пота доработаться.

Простой письменный – не компьютерный – стол с облупленными, будто обгрызенными, уголками. И стул. Крутящийся чертов стул, которому, по-хорошему, полагалось находиться если не в шикарной, то, по крайней мере, приличной, стильной обстановке, а не в облезлом интерьере времен царя Гороха.

– Надоела нищета! – Вскрикнула приглушенно Катя и из глаз брызнули злые слезы. Затем, вытерев мокрые щеки с уродливыми серыми подтеками размазавшейся туши, погрозила крутящемуся стулу кулаком:

– Еще посмотрим. Увидим, кто из нас окажется круче, достойнее пожинать плоды «той жизни». – Катя разъяренно и, вместе с тем, растерянно вращала глазами, словно пытаясь понять, откуда вдруг в ней взялось столько жажды к сытому существованию и ненависти к собственной никчемной, в чем она не сомневалась, реальности.

– У меня будет все, – встряхнула головой девушка и перед глазами вдруг четко вырисовался образ улыбающейся Эммы Сильви – улыбку, мимику, мельчайшие нюансы настроения «своей блогерши» Катя изучила и знала наизусть. Словно обращаясь невесомому призрачному образу, Катя медленно произнесла:

– И ты, Эмма, мне в этом поможешь. Я заберу твою жизнь. Мне она пойдет гораздо больше – уж я-то сумею распорядиться возможностями с умом. И именно я буду купаться в ласкающих лучах солнца, пить экзотические коктейли и ловить хрустальные волны Ницц-Барселон-Монако вместо тебя. Буду-буду-буду… – эхом повторила девушка. Черный купол ночного неба молчаливо внимал Катиным душевным излияниям сквозь открытую форточку.

Катя Смирнова приехала в Петербург из Воронежа. Всего год назад, когда она переступила порог вагона, направляющегося, если смотреть по карте, снизу-вверх и немного левее, северная столица приветливо распахнула перед нею свои двери. Распахнула широко, – так, что девушку обдало свежим ветром, повеяло надеждами и какими-то совершенно грандиозными мечтами, предчувствиями и ощущениями.

Кате, восемнадцатилетней на то время первокурснице, казалось, что впереди ее ждет блестящее будущее – по крайней мере, такой мираж с ходу предложил величавый город. Мираж, как оказалось впоследствии, оказался весьма вероломен: все, во что он воплотился – было лишь несбыточной иллюзией, обманкой, в рамках которой Катя по-прежнему оставалась бедной провинциалкой с полным набором грандиозных амбиций и почти всегда пустым кошельком.

Промаявшись в Питере год, девушка решила действовать. Варианты, связанные с кропотливыми видами подработки вроде маникюра, наращивания ресниц и прочее, отмела сразу – слишком хлопотно и слишком малоприбыльно. Кате нужен был размах. Такой, чтобы сразу в королевы и дамки, а, вернее, в топы: верхушки популярных рейтингов, которые сулили и славу, и деньги, и богатых женихов.

Грандиозность амбиций Кати позволяла ей быстро и четко выстраивать грандиозные планы – мелочиться было некогда. Гонгом стукнувшие год назад «восемнадцать», и вслед за ними подкравшиеся «девятнадцать» казались коварными и совсем не «сладкими».

– Ничего. «Sweet» наступит позже, – утешала себя Катерина, – вся моя жизнь вскоре станет сахарной. Тягучей и терпкой, как карамель.

Студентка, в первой половине дня, как правило, пропадавшая на парах в педагогическом институте, казавшихся ей нескончаемыми и бессмысленными, практически все остальное время сидела дома за компьютером. Склонив над клавиатурой голову и изогнув напряженную спину в форму подковы, что, безусловно, портило настроение и осанку, напропалую завидовала тем, кто «устроился».