Максим подсунул к нему жестяной чайник, сказавши:
- У нас уж самая ледяная: тот же кипяток!
Алексей пил сначала из носка, потом открыл крышку, подул и стал пить через край, пил долго, а отставши, наконец, - сморщил нос и губы, вздохнул и заговорил:
- Нет к рабочему человеку внимания... Нет и нет... Ему что надо?.. Зимою - чтобы чай был горячий, летом - чтоб вода ледяная... Вот когда он может ожить... А черешню свою это я через одного мальчишку спилил... Через Петьку Рыбасова... Не знали Рыбасова? Или вы здесь недавние, правда, поэтому вполне можете не знать. Рыбасов сам, это был Федор, свининой с рундучка торговал, а когда свинины не было, - мясом, а когда рыбой тоже... Мы тут только говорится зле моря живем, а рыбу только весной видаем, и та какая рыба? Камса! Что привезут к нам теперешнее время судаков во льду, - то и наше... А он, судак этот, какой?.. Мне же это хо-ро-шо известно, двадцать разов видал!.. Поступает она, матушка рыбка эта, на зады, где ямы выгребные, и там, конечно, водопровод есть... Вот под краном жабры ей холодной водой вымоют, крови бычачьей из мясной возьмут, туда, в жабры покапают, и пошло: "Эх, рыбка первый сорт, первый сорт, - прямо из моря!.. Наземь упадеть, бегать зачнеть... Вот рыбка, вот рыбка!.." Подходит хозяйка какая, понюхает: - А чтой-то, будто запах есть? - Что вы, гражданочка, запах обыкновенный рыбный: у мяса свой, у барашки свой, а рыба опять же свой запах имеет... Сколько отвесить? Али поштучно желаете? Можно поштучно... - Так и рассует ее Федор... И что же ты думаешь? На что голодный год был, - и то не помер... Он себе два камушка гладких нашел на пляже, друг к дружке их приладил, а к камушкам палочку, а к палочке веревочку, - образовалась у него мельница!.. И так что не только кукурузу, пшеницу молол, ей-богу!.. Принесет к нему татарин какой пшеницы пуд, он туды-суды, - за палочку, за веревочку, и камни вертятся, и мука бегит... С пуда четыре фунта ему оставалось, он и сыт... А мальчонка этот, Петька, - тогда пупырь еще был, - стоит за воротами и всех встречает, кто с мешком идет: "Вам куда? На мельницу?.. Это вот сюда, в калитку, направо!" - Так что все с этого мальчишки удивлялись... Ну, сколько ему тогда? Ну, пять годов было: пузырь!.. "Вам, дядя, на мельницу?" А там и мельница-то два камушка да палочка... Концы-концов - утопнул он... не мальчишка, а сам Рыбасов Федор... Связался со Степкой-матросом. И нашел же с кем связываться! Тот же своей жизни никогда не жалел... Что ни вонючее ему давай, - слопает, ему ничего... Мешки ли на пристани таскать, другие в поту все, как лошади, а он - скрозь сухой... "И даже, говорил, не знаю, что это за пот такой!.. Пятьдесят пять лет прожил, потинки на себе ни одной не видал!" Камень на соше били, - он в артели с другими - вдвойне против всех выгонял... а каким же манером?.. Ночью все спять уставши, а он встанет часа в два, мешок на плечи да на сошу... Пока другие проснутся, он из кучек, какие подальше только, - из ближних, из тех не брал, а какие подальше: хитро-о поступал! - понатаскает камню битого мешков тридцать, усядется, колотит свое... Встают другие, - гора у него камню набита. "Степка, черт, да ты когда же это?" - А вы бы, черти, дрыхли больше!.. - Один жил и все в земь ховал. Деньги откуда получит, - и те в земь зароет... А курица гребет лапами, - глядишь, выроет. Мальчишки подберут, - легкого табаку себе на его деньги понакупают... А как в сады на работу, на уборку фрукты пойдет, он, бывало, пудами груши в землю закапывал... Наворует, а куда же их? Не иначе, в земь!.. Там же, поблизу где, под деревом... А свиньи ходят, разроют весь его клад, - сожрут на здоровье... Ну, так чтобы он не украл, - этого он не мог. Винограду притащит мешок: "На, Алексей, - только бутылку вина становь!" А в мешке пуда четыре... Это ж четыре ведра надавить можно, а он за бутылку отдает!.. "Как же это ты умеешь, Степка?" - "Вона, скажет, умеешь! Дивное дело!.. Я когда на службе был, у свово командира часы золотые спер... Пошел их закладывать, а мне так: "Как ваша фамилия?" - Вам, говорю, часы принесены, а не моя вам фамилия!.. - "А ну, тогда вот к этому окошечку подойдите, - тут нам виднее часы ваши поглядеть, какой у них ход анкерный..." - "Только, говорит, подхожу я, а из окошечка щелк, и ничего больше... Часы взяты, квитанция дадена, а за деньгами завтра в десять утра, а то кассира сейчас нет, - он так поздно не займается... На корабль на свой прихожу, а там уж все до точки известно, и портрет мой туда представлен... Конечно, на фуражках у матросов пишется, какой корабль... Меня к командиру. Тот, ни слова не говоря, хлоп мне в ухо! Я - брык на пол и лежу. Потом думаю: "Должно, встать надо". Только подымаюсь: - Виноват, ваше высоко... А он мне опять цоп по скуле! Я - брык, и вроде даже без чувств. Мне этот бой его, конечно, сущий ноль, а ему (это все ведь знать надо!) - ему-то лестно, что кулаком матроса с ног сбивает!.. Вот сила у него какая, - несмотря что седой!.. Так тем и кончилось - боем этим... и даже под суд не отдал, и так что даже и под арестом я не боле недели сидел..." Как начнет рассказывать, где он плавал да чего с ним было, - скажешь ему: - Степка, черт, а ты же не врешь? - А он: "Разве же так складно соврать можно?" А здо-ро-вый, несмотря что рост имел небольшой... Купаться разденется, - ну, прямо сиськи у него на руках!.. Так что раз мы купались так-то, а Мирон-кровельщик мне: "Замечаешь, сиськи какие у него оповсюду торчат? Это ж и называется си-ила!" Он, как у нас тут красный фронт открылся с татарами, - подался в Севастополь: "Принимай меня, товарищи, у орудия стоять буду!" Там ему: "Стариков нам не требуется, - молодых хватает!" А я, говорит, как осерчал: - Давай, говорю, молодых твоих дюжину, в минуту половина за бортом будет!.. - Ну, конечно, ему поворот... Он сумочку на плечи, опять сюда пришел. "А только, говорит, дачу брошенную где-то нашел, ночевал в ней, а утром проснулся, поглядел, округ его мебели всякой полно, а такого, стоющего не-ма-а!.. Искал-искал, шарил-шарил, - уж до него обобрали... Гардеробы пустые да книги разные толстые... Книг до ужасти много было... Как схватил я, говорит, палку, да как начал направо-налево крестить да все рвать да ногами топтать!.. Ну, стоит статуйка какая небольшая, - девка голая, - это ж разве мыслимо?.. А чего стоющего не-ма-а!.. Таких там черепков наворочал, - гору!.. Кабы спички были, или хоть зажигалка оказалась, я бы, говорит, подпалил все к черту, ну, не было! Эх, а терпенье ж у человека было какое!.. Сроду другого такого не видал... Мы раз с ним мост поправляли... Вот через речку мост какой стоит, - это ж наша с ним работа... Он, конечно, за рабочего - балки подымать... И случись, - одна балка дубовая ему на пальцы закатись... Два пальца отдавило... Не то чтоб их прочь долой, а уж кости живой не осталось... Балка ж дубовая, толстая, - для моста, известно, сосна не идет... А рука неважная, левая... Обмотал он ее тряпкой, - ни черта, опять ворочает... И так что два дня он виду не подавал, а на третий малого скрутило... И чем же его доконало? Подмышкой начало пухнуть... Я его в больницу турю, а он мне: "Сроду в больнице не был, а то из-за такой пойду ерунды!.." Так и не пошел. Полушубком укрылся, лег... День лежит, два лежит... Ты ж, говорю, пропадешь без больницы! - Нехай, говорит, пропаду! Ну, лежи, когда ты такой огнеупорный... - Дня через три опять к нему захожу, а он что же делает?.. Зеркальце, - так, шибочка маленькая, у него на подоконнике стоит, а он с лампочки горелку отвертел да карасином себе подмышками мажет... карасином!.. "Ты ж, говорю, черт, что же это делаешь?" "Огурцов, говорит, мне солоных поди расстарайся да вина покрепче, а то я четверо сутков совсем не жрал!" - "А опух же твой как?" - "Выдавил, говорит, к чертям... И черви, какие там завелись, - белые, в палец, - и червей тех долой!" Вон он какой был, Степка этот матрос!.. Дай-ка, Максим, еще водички выпить, душу промочить!..
- Ты же об черешне своей хотел... - заметил было Лука на деревяшке, но Алексей, напившись, уставился на него красными глазами в рамке белых ресниц весьма удивленно.
