Евгений вернулся к столу, опустился в кресло. Уже оттуда, с места начальника, холодно заметил:

– Они, поэтки ваши, не на знойного мужчину глаз положили, а на богатого. Ты присаживайся, вон стульев сколько. Выбирай любой.

Марина выбирать не стала, опустилась, не глядя, на ближайший, привычно закинула ногу на ногу.

– Так странно… Мы столько лет не виделись, что я даже не знаю, как с тобой говорить. И о чем.

– Это ты от неожиданности растерялась. – Он был явно доволен. – Ничего, сейчас соберешься и начнешь качать права. Насколько я помню, ты всегда быстро приходила в себя.

– И начну. Женя, ты собираешься нас закрывать?

– Нет.

– Почему?

– А зачем мне это делать? Тебе не кажется, что это довольно нелепо – покупать благополучное издательство и тут же закрывать его.

– Мне кажется нелепым само сочетание: ты и книги.

– Конечно, это ты у нас всегда была образованная барышня, а я что? Дворовый хулиган! – ехидно ответил Евгений. – И тебе не приходит в голову, что я за эти годы мог повысить свой культурный уровень? Осилил букварь? Научился читать, и мне понравилось издавать книги? Сеять разумное, доброе, вечное?

– Разумное-доброе сеют учителя, – проворчала Марина. – Мы печатаем сборники тостов, анекдотов или графоманские бредни за счет автора. И я никогда не называла тебя дворовым хулиганом.

– Да, обычно ты находила для меня словечки похлеще. Вот, кстати, о пользе образования – без единого матерного слова ты умудрялась так меня размазать по грязи…

– Смешать с грязью.

– Что? – моргнул он.

– По грязи не размазывают, – сухо объяснила Марина. – С грязью смешивают. А размазывают по стенке, в крайнем случае – по полу.

Евгений расплылся в умиленной улыбке.

– Манюнька, звезда моя! Ну прямо совсем как раньше! Ты всегда цеплялась к каждому моему слову! У меня было ощущение, что я живу с учительницей русского языка, просто ужас!

«Просто ужас!» прозвучало у него так восторженно и с такой искренней нежностью, что Марине стало неловко. Что она, в самом деле, накинулась на человека? В конце концов, люди со временем меняются, а они не виделись… так, ей было двадцать, сейчас тридцать пять, значит, не виделись они пятнадцать лет.

– Пятнадцать лет, – мягко подтвердил он. – И не спрашивай: да, у тебя по-прежнему все написано на лице.

– Ничего подобного, – неубедительно возмутилась Марина. – Я давно научилась сдерживаться! Мне все говорят, что я прекрасно умею владеть собой.

– Возможно. Но я, Машка, по-прежнему вижу тебя насквозь!

– Неужели? Тогда, пожалуйста, разгляди, что мне не нравится, когда ты называешь меня Машкой, Манюнькой и прочими нелепыми кличками. Меня зовут Марина. На Марине Анатольевне я не настаиваю.

– Раньше ты вроде не возражала, – все еще улыбаясь, прищурился Евгений. – Машенька.

– Марина, – отрезала она. – Тогда ты был моим мужем. Сейчас мы совершенно чужие люди, и я не собираюсь позволять тебе такие вольности.

– Да в чем тут вольности-то, – искренне изумился он. – Я же тебя не лапаю. Хотя если честно, то очень хочется. Слушай, Ма…

Она сердито нахмурилась, и Евгений, на мгновение запнувшись, неуверенно выговорил:

– Марина. Слушай, Марина, а ведь если вдуматься, бывший муж – это не совсем чужой человек, правда? Я действительно, когда этот «Лотос» покупал, понятия не имел, что ты тут работаешь. Получается, это судьба. А с судьбой спорить бессмысленно. Может, попробуем, а? Все сначала?

Марина видела, что эта мысль только что пришла ему в голову, поэтому не обиделась. Только пожала плечами и ответила коротко:

– Я замужем.

– Знаю, брал твое личное дело в отделе кадров. Муж, двое детей… но при чем здесь они?

– Женя, ты меня с кем-то путаешь, – обманчиво ласково начала она. – Когда я была твоей женой, я тебе не изменяла, хотя и возможностей было предостаточно, и моральное право имела. Но я выхожу замуж не для того, чтобы потом с другими мужиками путаться. – Голос Марины становился все жестче. – А из-за того, что ты не считал нужным себя ограничивать, у меня супружеские измены ничего, кроме отвращения, не вызывают. Ты можешь это понять?

Евгений ответил не сразу, но, когда заговорил, нежности в его голосе только прибавилось.

– Понимаю я… понимаю, какую женщину по молодости профукал. Эх, Ма… Мариночка, что ж мы с тобой встретились так рано, в восемнадцать лет? Вот если бы поженились сейчас, я бы тебя так бездарно не упустил.

– Сейчас я бы за тебя не пошла. Такую глупость я могла сотворить только в восемнадцать. А уже в двадцать мне хватило ума уйти от тебя.

– И жестокости. – Он погрустнел. – Знаешь, когда муж возвращается домой, а дома пусто, и только эта записка на столе…

– Откуда муж вернулся, тебе напомнить? И с кем он там был? И уж так, для полноты картины: в который раз это случилось?

Евгений встал и подошел к окну. Уставился на не слишком привлекательный вид – глухой забор, автомобильная стоянка и примыкающие к ней мусорные баки. Не поворачивая головы, тихо признался:

– Конечно, ты была права, а я вел себя как дурак и последняя сволочь. Но когда ты ушла, мне было по-настоящему плохо.

– Поверишь ли, я тогда тоже большой радости не испытывала.

Марина уже много лет не вспоминала, как рыдала, собирая вещи, как два десятка листов изорвала и выбросила, пока написала ту записку, как, получив на руки свидетельство о разводе, купила литровую бутылку водки и почти на двое суток выпала из реальности: пила, как воду, без закуски, прямо из горлышка, засыпала, просыпалась и снова пила… оказалось, алкогольное отравление неплохо помогает при разбитом сердце, главная сложность в том, чтобы суметь остановиться. Да, она давно не вспоминала все это, острота горя и унижения притупилась, но слышать о том, что муж тоже страдал, было неприятно. И тем более не было никакого желания ему сочувствовать.

– Держался ты вполне бодро. Никто не сомневался, что ты рад наконец от меня избавиться.

– Я же говорю, дурак был. Гордый. Разве можно мужику слабость показывать? Тем более перед бабой. Мало ли их вокруг, есть из-за чего переживать! – Евгений повернулся и пристально посмотрел ей в глаза: – Маш, а если бы я тогда не стал фасон держать? Если бы попросил прощения, на коленях к тебе приполз? Ты бы вернулась?

Несколько секунд она молчала, потом отрицательно качнула головой:

– Нет. Ты не приполз бы, не так устроен. И даже если бы… – Она тоже встала, сделала шаг вперед и легонько стукнула его кулаком в грудь. – Женя, это ведь был не первый раз, и не второй, и даже не десятый. Ты не понимал, что такое верность, а я не могла с этим мириться… не так устроена. Я все равно ушла бы.

– И надо тебе все усложнять! – воскликнул он почти сердито. Поймал ее кулак обеими руками, расправил пальцы и уже раскрытую ладонь снова прижал к груди. – Сколько людей живет не заморачиваясь, и счастливы! А у тебя все принципы какие-то дурацкие! Ну что такое измена – это же просто слово! Почему, если два человека хорошо провели время, третий из-за этого должен на стенку лезть?!

Марина попятилась и выдернула руку из-под его теплых пальцев.

– Бесполезный разговор, Женя. Столько лет прошло, а ты так и не понял. Значит, и объяснять бесполезно.

– Не так устроен? – усмехнулся он. – И клеиться к тебе смысла нет?

– Только если хочешь, чтобы я немедленно написала заявление об уходе. Дело даже не в моих, как ты говоришь, дурацких принципах, просто мне все это не нужно. Я люблю и уважаю своего мужа и не собираюсь его огорчать ради того, чтобы доставить тебе удовольствие.

– Глупости! – неожиданно взвился он. – Ладно любовь, предмет темный и исследованию не подлежит. Меня ты тоже вроде любила! Но уважать-то твоего благоверного за что? Только за то, что он по бабам от тебя не бегает? Так может, он просто шифруется лучше!

– Вот кого я не собираюсь с тобой обсуждать, – Марина тоже разозлилась, – так это своего мужа! Тем более сравнивать его с тобой!