– Ира, – обратился он к ней холодно, сложив руки на груди, – имей в виду, что если ты считаешь, что шантажируя меня разводом, ты сможешь вить из меня веревки, ты сильно заблуждаешься. Я не позволю делать из себя посмешище. У нас с тобой, конечно, есть разногласия, но это есть в любой семье. Тебе просто нужно подумать о том, что сохранить семью важнее, чем бесконечно отстаивать свое мнение, к тому же неправильное.

– Да нет у нас никакой семьи, – устало ответила она. – Нету. Все превратилось в фарс. И для того, чтобы удержать меня, ты спрятал ключи. Я уже не спрашиваю про свою работу… Но при этом у тебя нет желания поступиться своими принципами. Мы в тупике, Вик. И я не хочу больше жить с тобой. Правда. Отпусти меня.

– Подумай еще пару дней, – он ответил очень спокойно, будто они обсуждали вечерний поход в кино, и снова уставился в монитор.

Ярость вскипела в ней мгновенно. Не слышит ее, и слушать не хочет! Самовлюбленный эгоист! И как она только жила с ним?!

С трудом удержавшись от того, чтобы разбить об его голову что-нибудь тяжелое, она ушла курить на кухню. Мечась в тесном пространстве по два шага в каждую сторону, яростно выдыхая сигаретный дым, она пыталась найти слова, которые его убедят отпустить ее.

Не хотела она больше жить с ним. Не хотела и не могла! Ира была уверена, что если в ближайшее время не найдет способа избавиться от его общества, тогда то, что еще полгода назад можно было назвать любовью, превратится в ненависть.

В конце концов, план действий стал вырисовываться в затуманенном злостью и отчаянием мозгу. Додумывала она его уже глубокой ночью, свернувшись клубочком на раскладном кресле. И чем четче и детальнее все себе представляла, тем спокойнее становилось на душе.

На следующее утро, впервые за много дней, она проснулась с улыбкой на губах. Не хочет отпускать ее? Думает удержать, заперев на замок и отключив от внешнего мира? Как же плохо он ее знает! Ведь тем нужнее для нее свобода! Тем сильнее желание избавиться от его власти! И тем больше решительности это сделать!

***

Послышался скрежет ключа в замке. Ира мышкой шмыгнула в комнату. Накануне она приготовила вкусный ужин, и по квартире витал аппетитный запах, но встречать его на кухне, за накрытым столом – это уже перебор. Пускай думает, что она потихоньку начала сдаваться, только не хочет первой идти на мировую, вот и пытается подкупить вкусной едой. Только бы он был голодным!

Ира свернулась в кресле и судорожно переворачивала страницы глянцевого журнала, безуспешно пытаясь имитировать беззаботное чтение, а сама прислушивалась, внутренне замирая.

Вот он разулся, швырнул под вешалку сумку. Пошел в ванную мыть руки. Наверняка там же скинет рубашку, сунет ее в корзину с грязным бельем. Ага, теперь должен зайти в комнату – сменить строгие офисные брюки на удобные домашние.

Когда он вошел, Ирина читала с самым беззаботным и увлеченным выражением лица. Мельком подняла на него взгляд – совсем не обратить внимания будет слишком демонстративно. Внутри у нее все сжалось в тугую пружину, она и не подозревала, что станет так нервничать. Ей казалось, что у нее все отражается на лице, наверняка на щеках предательский румянец, а глаза большие-пребольшие, испуганные, и в них прямо-таки написано, что она что-то задумала.

Но Виктор бросил на нее лишь один, исполненный равнодушия, взгляд, и преспокойно занялся своими делами. Переоделся, брюки небрежно кинул на стул, и ушел на кухню.

Ира одновременно перевела дух – его присутствие в комнате сказалось на ней огромным напряжением – и разозлилась. До сегодняшнего вечера он брюки добросовестно вешал на вешалку, знал, что она пальцем не пошевельнет. Виктор считал, что заботиться о внешнем виде его гардероба должна она, и ее возмущение по поводу того, что не нужно швырять свои вещи как попало, а можно сразу повесить их или, если грязные, отнести в стирку, доводило его до белого каления.

Сегодня, почуяв, что она сдает позиции, он тут же бросил брюки, предоставив ей самой за ними ухаживать.

Ира встала, с непередаваемо ехидным и мстительным выражением повесила брюки на вешалку и убрала в шкаф, повесила между своими платьями. Пускай с утра мечется, ищет. Подумав, дабы не облегчать ему задачу, все остальные брюки, имевшиеся в наличии, она сложила в пакет и убрала его в нижний ящик комода, туда, где хранились его носки. Как человеку, привыкшему, что за ним все всегда убирают на раз отведенные места, ему долго не придет в голову искать их там.

Она прислушалась – по доносившимся с кухни звукам ясно было, что муж, как ни в чем не бывало, ужинает. Пару раз звякнула вилка, потом он долго переключал каналы на телевизоре, потом раздался звон чайной ложечки… От неожиданного страха у нее замерло сердце.

Виктор всегда выпивал ее остывший чай. Давно, еще когда они только начали жить вместе – это было поводом для шуток. Ирина отчего-то страшно не любила разбавлять чай холодным кипятком, всегда дожидаясь, пока он остынет естественным путем. При этом она могла делать что-то, и чай успевал не просто остыть, а стать холодным, а порой она даже забывала, что налила себе чаю. Вик же непременно, если только на глаза ему попадалась ее полная кружка, выпивал ее чай, даже если при этом у него был свой собственный. Когда-то он утверждал, что из ее кружки вкуснее, потом перестал, но привычка осталась.

И сейчас все прошло по накатанному сценарию: она оставила свою кружку с холодным чаем на столе, он стал пить. Вот только в этот раз «забыта» она была намеренно, и в ней были тщательно растворены две таблетки снотворного.

Страх, пробравший до костей, был неожиданным и острым, так, что бросило в жар, и вспотели ладони. А вдруг он сейчас почувствует, что она ему что-то подмешала?! Нет, не должен, она же несколько раз проверила – по вкусу ничего не определить! Потом в голове завертелись хаотичные обрывки где-то вычитанных данных о том, что медикаменты в принципе нельзя запивать чаем, что в нем содержится какое-то там вещество, которое, вступив в химическую реакцию с другими веществами, может образовать третье вещество, способное вызвать отравление…

Воспоминания были очень смутными и неконкретными, но на их фоне в воображении пышным цветом расцветала картина, на которой муж, коварно отравленный ею, с ужасом хватается за горло и с выпученными глазами падает на пол. По пути еще непременно врезается головой в какой-нибудь острый угол… И вот ее уже судят за убийство по неосторожности. А может и намеренное, чем черт не шутит!

Виктор, тем временем, вполне жизнерадостно заржал на кухне над какой-то телевизионной шуткой. Ира тряхнула головой, развеивая мороки, порожденные не в меру живым воображением. Даже если все это и правда, от двух таблеток снотворного, растворенных в чае, ему особого вреда не должно быть, он же здоровый, как кабан! Разве что на работу проспит. Ну да это не единственное потрясение, которое будет ожидать его с утра!

Потекли томительные минуты ожидания. Сколько нужно, чтобы снотворное всосалось в кровь? Не так уж и много, наверное. Но для Ирины, сжавшейся в комочек на своем кресле, каждая минутка, отмеряемая на экране мобильного телефона, казалась неимоверно долгой. Вот прошло пять, десять, пятнадцать минут… Да что ж его, не берет что ли?! А вдруг он сделал только пару глотков, а остальное пить не стал?

Вик выключил на кухне телевизор, оглушив Ирину внезапной тишиной. Она украдкой быстренько смахнула бисеринки пота, проступившие над верхней губой.

Виктор прошел в комнату, все так же успешно делая вид, что он один на целом свете, и нету тут рядом никакой жены. Даже спасибо за ужин не сказал! А мог бы…

Он улегся на кровать, блаженно потянулся, взял пульт, и снова принялся скакать по каналам. Ирина продолжала листать журнал, хотя больше всего ей хотелось немедленно покинуть комнату и до поздней ночи отсиживаться на кухне, что она благополучно делала каждый вечер до сих пор. Но тогда она боялась пропустить момент, заснет он или нет?