- Сдается мне, у черта на куличках. А ты как думаешь? -Не знаю. Я сам себе хозяин.

- Ты вроде говорил, ты страховик. Я, понятно, не поверил, не та у тебя машина.

- Я тебе после объясню,- сказал я,- когда про себя дорасскажешь.

- Теперь недолго осталось, вот только запустим эту проклятую машину. Я ее, голубушку, налажу, хотя она у меня дорогое время с мясом отрывает.

Я налил воды в радиатор, опустил капот, и мы поехали. Над. носом поднимался пар, и я думал, это еще не остыл радиатор, но Билл умел смотреть правде в глаза и сказал, этого быть не может: пока мы ходили за водой, машина уже сто раз могла остыть. К тому времени, как мы доехали до гаража, радиатор опять был пуст. Я легко впадаю в отчаяние, и тогда, глядя на радиатор, чуть не плакал, думал, может, бросить машину да двинуть пешкодралом на ближайшую железнодорожную станцию. До дому ведь всего несколько часов езды.

- Что ж, валяй, если хочешь,- сказал Билл Строу, когда я с ним поделился этими мыслями.- Да только зачем? Поломка-то пустячная.

- Впрямь пустячная?

Он протянул мне раскрытую ладонь.

- Давай пять монет… нет, лучше десять, и будет полный порядок.

Я прилепился к нему - уж очень меня зацепило, как он рассказывал про свою жизнь, и такой он становился уверенный, едва машина начинала барахлить, а она теперь почти сплошь барахлила. Но при всем этом я человек суеверный и недоверчивый - и поневоле думал: может, не будь его, машина вовсе и не подвела бы. А все ж десять шиллингов я ему дал.

- Ладно, попробуй что-нибудь сделать.

Я прислонился к машине, он остерег меня напоследок: мол, не больно на нее дави, не то провалишься внутрь - и ушел. Вернулся он с канистрой воды, изоляционной лентой и пакетиком жевательной резинки -все это он купил у хозяина гаража. Резинку мы мигом принялись жевать, она мерзко отдавала мятой и мало-помалу заглушила дым сигарет и вкус свежего воздуха, а я уже стал к нему привыкать с тех пор, как выехал из дому.

- Дай-ка сюда резинку, - сказал Билл, и я с радостью все ему отдал.

Он размял ее в пластырь, залепил им дырку в радиаторе и еще закрепил липучкой.

- Пока продержится, - сказал он, выпрямился и залил в радиатор воды. - Ну, а мы до Лондона обойдемся и так. Это полезно для желудка, особенно если ты через полчасика угостишь нас обедом.

- Угощу, не сомневайся,- сказал я, и мы снова двинулись в путь.

Он зажег две сигареты, одну дал мне и стал рассказывать дальше:

- И вот раз остановил я свой хлебный фургон у парка и полот вину груза скормил птицам и уткам. Я был не вовсе дурак, не думай: до того я заехал домой, оставил там хлеб на сегодня и чтоб еще на несколько дней хватило, велел матери завернуть его в полотенца. Потом поехал назад в пекарню и сказал, что ухожу от них. Хозяин сказал - он позовет полицию, а я только расхохотался. Он подумал - я малость сбрендил, выдал мне мой заработок, только вычел фунт за хлеб, который я скормил птицам и рыбам. Зима была свирепая, всюду лед, сугробы, а я видеть не могу, когда живая тварь голодает.

Я переходил с одной работы на другую, а потом меня забрали в солдаты. Оказалось, не так это страшно, как я думал, покуда нас муштровали: меня послали шофером в военные лагеря в Йоркшире. Мне полагалось две монеты в день, я их почти целиком посылал матери - вроде пенсии, а вот теперь малость жалею об этом, надо было оставлять себе больше на курево. Неделю я работал в ночную смену, потом неделю в дневную - возил харч в лагерь каких-то особенных связистов, за несколько миль от главной базы. Работа была хорошая, легкая. Как-то раз один капрал попросил: подбросить его. Толстый такой коротышка, волосы вьются, а посередке пробор. Раньше он служил в торговом флоте радистом, а потом уволился, пошел в армию - морем был сыт по горло, больно трудная жизнь. Спрашивает: мол, хочешь десять фунтов заработать? Надо ночью кой-что погрузить и свезти за десять миль в ближний город. Случай, прямо скажем, неплохой, я, понятно, согласился. Семья наша здорово нуждалась: Питеру сравнялось четырнадцать, ему бы пора на работу наниматься, а он, молодец, исхитрился - его в среднюю школу приняли, так ему нужны были деньги на одежу да на учебники.

Ну вот, в ту ночь отвез я харч, а за воротами лагеря дожидался меня капрал, подал знак, и мы поехали в школу связистов.

«Теперь стой»,- сказал он вроде прямо посреди дороги, но скоро я в десятке шагов разглядел лагерный забор. Через дыру вылезла целая орава солдатни и давай грузить в мою машину двести штук пишущих машинок - правда, что это машинки, я узнал после. Довез я капрала до города, и там товар этот сгрузили. Получил я денежки, вернулся в свой барак, и все сошло гладко…

В краже этой, похоже, замешано было чуть не полшколы связистов, и десяток ребят засадили в тюрягу, в том числе и меня - на полтора года, потому как было сказано: вроде я зачинщик и. всему делу голова. Так я провел времечко, а заодно кой-чему и научился. Война была уже поближе к концу, хоть и не так близко, как мне хотелось: не успел я выйти на волю, меня опять завернули в армию и под конец упекли в Нормандию, а там больно много воевали, мне это не по нутру.

Я получил медаль - вроде доставил патроны каким-то ребятам, которых отрезали немцы. А я и знать про это не знал. Вообще-то я до чертиков пугался, когда бомба рвалась за пять миль, и прятался где-нибудь на базе, чтоб не угодить в опасный рейс, а тут меня угораздило, забыл скрыться с глаз начальства, меня и послали в какую-то Деревню, и никто не сказал, что она чуть не по ту сторону линии фронта, черт ее дери. Еду я и думаю: что это свистит и шипит? Тут машина как подпрыгнет, ветровое стекло залепило землей, а я, дурья башка, уж не знаю, об чем замечтался, и только взял да включил дворники - сам понимаешь, помогло как мертвому припарки. Коротко сказать, грузовик очутился сбоку дороги, прошел по самому краю воронки, но баранку я не выпустил. Кругом снаряды квакают, вроде как большущие лягушки, а я все равно опять выбрался на дорогу.

Въехал я в деревню и удивился: почему это мяснику вздумалось работать прямо на улице? Потом усек. Это была настоящая бойня, а десятка два парней уцелели и собрались меня прикончить. Один наставил на меня пулемет, но другие все-таки не вовсе осатанели, придержали его. Тут у них уже много часов был ад кромешный, а я проскочил, как говорится, в затишье, когда немцам уж и самим надоело драться. У наших ребят кончились боеприпасы, офицеров всех перебило, ну они и порешили сдаваться в плен. И тут меня принесла нелегкая с патронами, а стало быть, им теперь надо биться до последнего человека - они и хотели меня укокошить. Слыхал бы ты, как они меня крыли! Это не всякий сумеет. Одно слово - по-армейски. А кой-кто в слезы ударился, вот бедолаги. Худо мне стало, давайте, говорю, отвезу вас к нашим - по крайности, это-то я мог? Сержант связался по радио со штабом, спрашивает: можно отходить? . А в ответ из глубокого блиндажа начальство командует: «Бейтесь дальше, сволочи ленивые!» Сержант чуть рацию не растоптал. Обсудили мы это дело все вместе и составили план. Сержант попросил штаб - шлите, мол, авиацию бомбить окраину деревни: оттуда движутся немецкие танки. Штаб отвечает - ладно, налет начнется через пять минут. Ну, мы сбросили боеприпасы, и все набились в мой грузовик. Только услыхали - летят самолеты, я как бешеный погнал машину прочь, а кругом уже палили вовсю. Самолеты здорово делали свое дело, скоро вся деревня полыхала, мы-то знали, что так будет.