- Не тронь его! - рявкнул я.- Не то мы оба за тебя возьмемся.
Он глянул на меня как на сумасшедшего и пошел за вареным корнем одуванчика - у него это называлось кофе - по два шиллинга за чашечку с наперсток.
- Ну, какой счет? - спросил я Джека.- Чего стоите, садитесь. Я здесь в последний раз.
Он весь зарос седой кудрявой бородой, но был сейчас довольно чистый и от него не слишком разило.
- Счет десять - ноль в их пользу, но я не жалуюсь. Бросил наливаться всякой дрянью. И даже не голоден. Теперь молодежь дает мне деньги, я, так сказать, вписался в пейзаж. Все переменилось. Я у них не прошу, но они хотят быть великодушными, особенно те, кто беден. У некоторых, судя по виду, дела еще хуже моих, но они суют мне в руку медяк, а то и несколько.
- Это хорошо. Вы были на линии огня.
- Да,-сказал он,- но я не прочь отойти в тыл и месяц-другой передохнуть. Если мне это удастся, я наберусь сил и протяну до девяноста лет.
Его серые глаза выцвели, а сквозь бороду просвечивала белая как мед кожа.
- Я знаю одно славное тихое местечко, меньше ста миль от Лондона,- сказал я.- Вам бы полезно там пожить. Тот самый полустанок, я вам про него поминал.
Тонио принес нам кофе, а потом стал на пороге кухни и оттуда смотрел на нас. Я побоялся - вдруг ему нас слышно или, может, в столике спрятано записывающее устройство, и адрес написал Джеку на бумажке и еще сказал - там уже один человек живет, а имен никаких не называл. Потом набросал несколько слов Уильяму. Я понимал, они не больно сойдутся, и написал ему - пускай поселит Джека Календаря в зале ожидания, там он будет существовать сам по себе.
- Через несколько дней я тоже приеду,- сказал я,- погляжу, как идут дела. Денег на дорогу нужно?
- Если у вас есть, дайте фунт.
Я дал два, потом сказал - мне надо бежать, пора на работу. Я заплатил по счету, а на чай Тонио не оставил ни гроша - пускай, если угодно, доложит Моггерхэнгеру и про это. Он увидал, я ни монетки на столе не оставил,- и не подошел, не помог надеть пальто, ну, а я застегнулся и вышел на улицу. Как раз остановилось такси, кто-то вылез, а я вскочил.
День был предательский, небо над городом высокое, в нем маленькие облачка, а едва я приоткрыл боковое стекло, в машину порвался холодный ветер - отличный день, прочищает мозги и будит, когда вставать еще неохота. Но я уже вышел в путь, верил, что все мне удастся, зорко смотрел вперед и чувствовал себя капитаном своей шлюпки, хоть она и дала течь.
Стэнли повесил мое пальто на плечики и в шкаф, там оно будет меня ждать.
- Коттапилли и Пиндарри уехали? - небрежно спросил я и надел сшитое на заказ непромокаемое пальто.
- Без сучка без задоринки.
- Хорошие ребята,- сказал я.- Ловкие. Он, похоже, здорово устал - когда шел впереди меня в большой зал, даже сутулился.
- Вот билет в Женеву,- сказал он и сунул мне пластиковый бумажник.- Обратный.
- Надо думать.- Я засмеялся.- Я рассчитываю вернуться. Не вздумай и мне устроить такую подлость.
Он остановился, посмотрел на меня.
- Слушай, я сыт по горло твоими шуточками.
- А другие что, тебя не поддевают?
- Никогда,- ответил он.- Так что и ты давай кончай.
- То-то они и попадаются, раз у них нет чувства юмора. Он аж вспотел.
- А кто попался?
- Рэймедж. Кто ж еще?
- В самом деле, кто?
- Пошли, не то я опоздаю.
Мне казалось, я очутился не среди хладнокровных, стойких контрабандистов, которые стараются перехитрить правительственных чиновников таможни и налогового управления, а среди сумасшедших. Я больше не ломал себе голову, что стану делать с золотом на пятьдесят тысяч фунтов, когда усядусь на него, будто наседка, в тени Сахарной Головы, сейчас я хотел только одного - добросовестно выполнить все, что от меня требуется, словно и впрямь собираюсь доставить их по условленному адресу для фирмы Джека Линингрейда, которая известна в Сити своей безупречной честностью.
Я зашагал через весь зал к колпаку.
- Доброе утро, мистер Линингрейд.
Он слушал пластинку - Шаляпин пел какую-то русскую песню, но Джек приглушил ее, и теперь она была еле слышна.
- Уже день,- сказал он.- Третий час.
Я, видно, был не в фокусе - он поворачивал зеркала и перископы, потом улыбнулся и спросил, готов ли я.
- Вы ж меня знаете,- сказал я.- Надеюсь, к двадцатилетию моей верной службы вы подарите мне золотые часы.
- Обсудим на правлении,- с сухим смешком сказал он.- А пока вы будете к этому чуть поближе, если начнете нагружаться.
Около меня на столе, покрытом фиолетовой скатертью, лежали пятьдесят тонких брусочков наилучшего золота, мое будущее богатство, на него я заведу большущее ранчо в Бразилии или в Аргентине и стану царствовать в своих обширных владениях. Я распахнул пальто, Стэнли опустил в один из кармашков первый брусок, я ощутил его вес и тепло, и мне показалось, будто все последнее время жизненные тревоги медленно переворачивали мне нутро, а теперь все там понемногу становится на место. Вот и второй брусок положен. Стэнли - умелый упаковщик, он всегда начинает сверху, чтоб под конец на пальто не осталось ни единой морщинки. Жалко, нельзя плыть в Бразилию пароходом вместе со Смогом и Бриджит, ведь тогда Смог коротал бы долгие часы, играя этими золотыми брусками на полу каюты, строил бы квадраты и пирамиды, треугольники и частоколы и глаза бы у него так и блестели. Я представлял себе это и улыбался, но вдруг заметил: толстая рожа Линингрейда повернута ко мне, глазки-буравчики уставились на меня из-за всех этих аппаратов железного колпака-спасителя - и мне стало не до улыбок.
Стэнли уложил третий брусок, и тут зазвонил телефон. Он снял трубку, Железный сразу же взял отводную.
- Когда? - крикнул Стэнли.- О господи!
Мне не понравилось, какой у него стал испуганный голос, но я решил - пока там с Линингрейдом ведут деловой разговор по телефону, я могу грузиться дальше, и взялся было за брусок.
- Не смей! - рявкнул кто-то.
Они оба уже положили трубки, Стэнли глядел на меня, лицо у него стало серое от ужаса, будто я вышел из страшного сна, который преследовал его всю жизнь и вдруг обернулся явью.
- Это еще почему? - как мог высокомерней спросил я и перевел взгляд с одного на другого.
