Я чуть не плакал, и не только от того, как меня перетряхнуло, и не от коньяка: я еще представил себе, до чего трудная была у матери жизнь, а все из-за Джилберта Блэскина и из-за меня - безотцовщины: я ведь не давал ей забыть подлеца. Чтоб как-то отвлечь мать, я немного рассказал ей о нем, хотел показать, какой он стал, а если удастся, и немного развенчать его в ее глазах.
- Поглядела бы на него сейчас. И смотреть-то не на что.
- Ну и я не лучше,- сказала она.
- Нет, лучше.
Она вспылила:
- Заткнись! Когда назад поедешь?
- Завтра,- сказал я.- Уехал бы нынче, да последний поезд уже ушел. Когда выходишь за Альберта?
- Через полтора месяца,- с готовностью отозвалась мать, будто я сменил пластинку.
- А может, тебе приличней выйти за Джилберта Блэскяна? -
спросил я, и она так громко расхохоталась, все в пивной стали на нее оглядываться: что, мол, такое у нас происходит, уж не над ними ли мы потешаемся?
Я поехал дневным поездом, он протискивался на юг через узкий туннель Трентского моста. В полях под проливным дождем как вкопанные стояли коровы, будто они и сами из дождя и хотят впитать его и еще раздуться. Я не успел позавтракать и теперь пошел в вагон-ресторан подзаправиться, но пока до него добрался, меня так растрясло, даже вроде есть расхотелось.
Я знал, в Лондоне меня ждут тревоги и заботы, но едва принялся за еду, и мне уже показалось - не так страшен черт, и скоро уныние как рукой сняло. Поезд мчал чуть не галопом, суп выплескивался из тарелки, даже трудно было за едой читать газету. Я поглядел, может, какой мой однофамилец помер, или женился, или его следует помянуть добрым словом, потому как он отдал свою славную жизнь в какой-нибудь войне - а их много идет сейчас в мире,- или, может, кто обручился, или у кого родился законный младенец. Да только ничего такого в газете не обнаружил и стал просматривать объявления - какие продаются дома и машины; но все оказалось не по моему требовательному вкусу.
Потом я проглядел колонку происшествий - может, за последние сутки таможенники зацапали Рона Коттапилли или Пола Пиндарри, этих двух столпов «компании» Джека Линингрейда. Ничего такого не оказалось, а только если я буду гнуть свою линию, этого недолго ждать. На вокзале Сент-Панкрас я сразу пошел в автомат и позвонил Моггерхэнгеру.
- Кто говорит? - спросил он.
Я сказал: я обмозговал его предложение. Он засмеялся.
- Так и знал, что ты не скоро объявишься, Майкл. Люблю, когда человек ничего не делает наспех, но ты больно надолго исчез, я уж думал, может, с тобой что случилось, может, зацапали тебя. Не похоже, конечно, да ведь при твоей работенке всяко бывает. Я слыхал, по вашей фирме порядком стукнуло, верно? Это я про Рэймеджа. Судьба, она, бывает, так оглушит - зашатаешься, Я насилу удержался, чуть было не послал Линингрейду телеграмму: соболезную, мол. Да, так что ж ты решил?
Я, пока слушал его лицемерные шуточки, до того распалился, аж вспотел от злости.
- Буду работать на вас,- сказал я.- Без дураков. Буду служить у Линингрейда, а как что узнаю, сразу вам звякну. Или Полли, это ведь все равно, как я понимаю. Иду на это только ради нашего с ней будущего счастья. Понятно?
Его голос так загрохотал, мне прямо показалось, он в соседней будке. Я даже с опаской оглянулся, но нет, рядом никого.
- Если будешь на меня работать, давай меняй тон Я, знаешь, люблю по старинке. Раз ты так со мной разговариваешь, всякому ясно, на кого ты работаешь, а мы ж не хотим, чтоб об этом прознали, так что придется тебе малость сбавить тон, верно я говорю, Майкл?
Надеюсь, ты это поймешь, а я уж пойму - ты это делаешь ради будущего счастья Полли, ну и своего тоже. Так что ж, на одной волне мы с тобой или нет? Говори, и будем считать - дело сделано.
- На одной,- ответил я, а сам старался не пыхтеть в трубку и
сдерживался, чтоб не выругаться.- Я звоню вам. Вы мне не звоните. Так будет лучше.
- Мы вот как сделаем, Майкл,- сказал он, будто и не слыхал моих слов.- Как что узнаешь - звони мне. А я никак не буду с тобой связь устанавливать, может, только иной раз найдешь записку у себя под тарелкой в том твоем итальянском ресторанчике. Старик Тонио у меня на жалованье, иной раз даю ему случай мне помочь.
- Что ж, ладно - И я собрался с ним попрощаться, но он уже повесил трубку. Не было у Моггерхэнгера такого в заводе - прощаться, он боялся, это принесет ему несчастье. По его разумению, прощаться - только попусту слова тратить.
Затем потопал я к Блэскину: пускай женится на матери, покуда она еще не повесилась на шею этому никчемушнику Альберту. Мне-то уж теперь наплевать, что я безотцовщина, таким и останусь, покуда в землю не зароют, а вот пускай он мою мать сделает честной женщиной. Больно долго он скакал пустоплясом по свету, пускай теперь отольются кошке мышкины слезки, мои то есть. Я проехал на метро до Слоун-сквер и прошел несколько кварталов до дома Блэскина. Ох и повезло ж ему, что я его не застал, постоял я у дверей, покурил, поразмыслил, да и двинул прочь - через Темзу, восвояси.
Вошел в гостиную, гляжу: на кушетке сидит Уильям и эдак лениво листает «Ивнинг стандард». А у ног - два чемодана. Я на радостях расплылся до ушей, подхожу, а он мне:
- Пошел вон чертов предатель.
- Что-о?! - заорал я.
Он поднялся, криво так ухмыляется.
- Не бойсь. А только и тебе этого не миновать. Не по моей вине, нет. Я-то буду ни при чем.
- Да в какое ж это я угодил болото? - сказал я и налил нам обоим.- Сроду никого не предавал. Тебя замели, потому как ты работал на Моггерхэнгера. Линингрейдовская отрасль британской промышленности про это пронюхала, вот тебя и цапнули.
Уильям взял стакан с виски.
- Все это время, парень, я просидел в мусульманской кутузке для рабов вместе с пиратами и, знаешь, отвык от неразбавленной выпивки.
А все ж он вылакал свою порцию, будто это апельсиновый сок.
- Коли ты говоришь правду, а похоже, так оно и есть, тогда следующий будешь ты - ведь это я тебя привел.
Меня опять прошиб пот.
- Тебя замели, потому что бейрутским легавым захотелось моггерхэнгеровских денежек - выкуп им был нужен,- сказал я первое, что пришло в голову.
Он горько засмеялся.
- Поступай как знаешь, больше мне и сказать нечего. А я вырвался - спасибо Клоду. Зашел за своими вещичками. Я опять в бегах, Майкл. Линингрейд и его бражка еще не проведали, что я вернулся. Как проведают, меня живо накроют. Это уж не сомневайся. Сказать по правде, не знаю, куда податься. Спустят на меня Коттапилли и Пиндарри, а они псы свирепые. Изорвут в клочья. Моггерхэнгер меня прятать не станет. Я ему уже звякнул, а он заржал и говорит: больше, мол, мне на глаза не попадайся. Через двадцать минут придет такси, поеду на вокзал. А на какой вокзал ехать - и сам не знаю.
