21

  К концу второй недели пребывания в землянке, я получил письмо из Минска от своих сослуживцев. Я вскрыл его, быстро пробежал глазами несколько строчек, написанных Касинцем, и понял, что меня переводят в Брест до конца службы.

  "Надо действовать, - решил я, - пока не поздно. Возможно, приказ еще не издан, медлить нельзя. Куда идти, к кому обращаться?"

  Но тут капитан Коваленко сам вызвал меня на беседу и снова завел разговор о переводе. Я молчал, как партизан на допросе, а когда Коваленко закончил свою длинную речь, сказал:

  - Ни за что в жизни!

   Ах, это упрямство, с которым ничего нельзя поделать! Я совершенно забыл, что я солдат и мое дело не рассуждать, а делать то и так, как велят. Я не мог и не хотел понять, что со мной возятся офицеры от лейтенанта до полковника и у них ничего не получается, они не могут преодолеть моего ослиного упрямства. Только, пожалуй, единственный офицер, который тоже не может его сломить, но который сильнее его, это его командир капитан Узилевский. У него каждая жилочка наполнена подлостью. А я перед подлостью просто пасую. Подлость это тот сольвент, который разжижает мою кровь и парализует волю. Только пан Узилевский мог бы сейчас сломить мое сопротивление, а эти офицеры нет. У этих офицеров, в каждом из них есть капелька благородства и чистоты души.

   Вот эти их слабости, а они есть у каждого человека, сидят где-нибудь глубоко внутри, но, как правило, слабо выражены, и помогают, вернее, заставляют понять простого солдата, лишенного каких-либо прав.

  Все это мимо уставов, мимо идейной закалки, политической ориентации и революционной непримиримости.

  Когда вечером на командном пункте очередным дежурным был подполковник Смушкевич и я раскрыл перед ним свою душу, он подробно рассказал, что надо делать, к кому обращаться, с кем надо согласовать вопрос, чтобы спокойно отправиться в свой любимый город Минск. Я чуть не бросился целовать подполковника и весь вечер о нем думал. Примерно в 22 часа я бросился к телефону и стал названивать в Минск Лиле. Но дозвониться было невозможно

  Я обойдусь и без твоей помощи, твердо решил я. Как отец говорил: что Бог даст- то будет. Ни шагу назад! Кажется, такой лозунг был в самый критический период войны.

  Я попробовал уйти от действительности в мир сна. Бывает же так, когда нервы у тебя напряжены до предела и, кажется, вот-вот начнут разрываться от прелести светлого будущего, в поле которого ты находишься, а приложив голову к подушке, глядишь, перед тобой долина вся в цветах, и девушка с распущенными волосами идет тебе на встречу и песню поет.

  Или сам ты в роскошном дворце, где ты полный хозяин, полно гостей, а ты перед ними держишь речь, убеждаешь их в необходимости вести борьбу со свистунами, подпевалами, запевалами первой в мире, самой передовой идеи, под названием "дырка от бублика".

  Но уйти в мир сна не удалось. Эта ночь была бессонной и такой мучительной, что к девяти часам утра, когда я направлялся в штаб дивизии к подполковнику Шевцову, мне стало ясно: не так страшен черт, как его малюют.

  И действительно, Шевцов согласился с доводами солдата и высказал сожаление, что я так упорно и настойчиво рвусь в Минск, пожал мне руку и даже пожелал успехов и отпустил на все четыре стороны.

  Во второй половине дня я торчал на вокзале в Бресте, боясь отлучиться, хотя до отхода поезда оставалось целых восемь часов. Поезд "Москва-Берлин" отходил только в два часа ночи.

  Брест небольшой городок на западе Белоруссии наполнен велосипедистами. Здесь не грохочут трамваи, не шастают троллейбусы, не портят воздух автобусы, здесь основной вид транспорта - велосипед, да еще собственные ноги. Когда гудит военная машина, или в исключительных случаях танк, велосипедисты выстраиваются в длинную нить друг за другом, тесно прижимаясь к обочине дороги.

  Забавный городок Брест. Магазинов немного, прилавки пусты. Но все же водки вдоволь, спасибо партии, соли вдоволь, спичек - коммунистическое изобилие, квашеной капусты в стеклянных банках тоже полно, ее никто не берет, а это уже свидетельство того, что люди живут в достатке. Хлеб с кислинкой привозят не так уж часто и вот здесь, несознательные строители светлого будущего становятся в очередь, толкают друг друга и даже дерутся. Записывайтесь, товарищи в очередь и тогда не будет возникать недоразумений. Партия не запрещает вам организовать запись в очередь за хлебом, партия и народ - едины. Вы, товарищи, можете взять газету "Правда" и почитать статью о заготовке хлеба. У вас сразу же появится хорошее настроение, потому что планы партии по заготовки хлеба огромны и даже тот товарищ, которому не достанется булка хлеба, не должен вешать носа, как говорится. Потерпите, товарищи, до лучших времен! Ведь вы советские люди, представители советского народа. Советский народ - терпеливый народ, потому что он терпеливо, шаг за шагом приближается к светлому будущему - коммунизму, а нехватка хлеба - временное явление.

   22

  Солдат советских вооруженных сил имел право на бесплатный переезд из одной местности в другую. Для этого он предъявлял временное удостоверение выданное ему воинской частью и в любой железнодорожной кассе ему выдавали билет, как правило, в общий вагон. Обычно общий вагон предназначался для пролетариата и, тем не менее, из одной точки в другую можно было добраться так же, как и в купейном вагоне. На нижних полках пассажиры сидели по четыре человека, а кому доставалась верхняя полка, тот мог и полежать, и поспать, вытянув ноги.

  Я лежал на верхней полке, свернувшись калачиком, и думал о своих финансах. После подписания приказа об окончании срока командировки, мне выдали 17 рублей, 10 из которых я потратил сразу же в буфете, на вокзале ˗ купил несколько пончиков и две порции чаю и конечно две порции сахара. Осталось 7 рублей, немалая сумма с учетом, что нам выдавали на личные нужды всего три рубля.

  На рассвете поезд сделал остановку в Минске, моем родном городе.

  Я выскочил из вагона стрелой и очутился в родном городе. Служить-то осталось всего каких-то десять месяцев, а после службы можно остаться здесь и работать. Это не захудалый Брест с отсутствием транспорта и магазинов, это столица! Здесь редко увидишь очередь за хлебом или молоком, разве что где-нибудь на окраине.