– А что там покупают?
– Розовую соль, драгоценные специи, тростниковый сахар, украшения из нефрита. Это основной товар. А так, все подряд, у них другие традиции изготовления, в нашем городе любят разнообразие. А мы везём шелка, слезу моря – драгоценный янтарь, бирюзу. Плюс оружие, у нас хорошие кузнецы и оружейники. И тоже всякую всячину.
– Осталось четыре перехода, – задумчиво протянула я, – думаю, пока происшествий не будет.
Так и случилось. Караван заметно ускорился, верблюды явно почувствовали, что скоро с них снимут груз и дадут, наконец, воды, свежих колючек на десерт и благословенный отдых, когда можно лечь и вытянуть копыта. Мы пришли в эмират без приключений и заняли целый караван-сарай. Хозяин сарая оказался другом Али и нас встретили по-королевски. А потом начался локальный ад.
Оказалось, что часть жертв как раз из этого эмирата и родные утратили надежду и уже попрощались с ними. На дворе клубился вихрь из каких-то людей, плачущих, обнимающихся, подбрасывались дети, весело верещавшие в полёте, кто-то все время пытался припасть к моим ногам, я отбивалась, Эльрион хохотал, лучницы смеялись в голос, глядя на мои потуги и злое шипение. Наконец и это закончилось и стало тихо.
– Охохонюшки, – расслабленно упала я на подушку, – есть хочу. Вокруг опять взметнулся вихрь, во мгновение ока стол был накрыт, мне полили на руки и только что не стали кормить с ложечки. – А что с малышкой, ее кто-то забрал? – с неясной тоской спросила я.
– Нет, она здесь, она не отсюда, откуда-то издалека, но мы не поняли, откуда.
– Отлично, – повеселела я, – тащите ее сюда, поедим все вместе.
Жасмин привела девочку, привалила ее к моему плечу, я обняла ее, заглянула в голубые глазки и сказала: «Ну, что, давай поедим?»
Девочка закивала и прильнула ко мне теснее. У меня потеплело на сердце, я прижала ее к себе и стала кормить.
Мы долго сидели за столом, Жасмин и Айлиран что-то рассказывали, Эльрион щекотал малышку кончиком хвоста, я наблюдала за всеми, ощущая их своей семьёй. И это было чудесно.
В том мире у меня была семья, наверное, мы даже любили друг друга, родители и я, но нам не хватало то ли решимости, то ли искренних чувств, чтобы показать эту любовь. Мне кажется, обе стороны облегченно вздохнули, когда после вуза я осталась в соседнем городе. Нам хватало еженедельных, а потом и ежемесячных звонков с рассказом, как дела. Естественно, дела всегда были в порядке. А сейчас я чувствовала искреннее тепло, с которым смотрели на меня девушки, с которым прижимался ко мне мой котёнок, моя девочка, которую я вытащила с алтаря. И тепло Эльриона согревало меня.
Я была счастлива.
После полудня меня вместе с Максудом и Али пригласили во дворец к эмиру. Как я не пыталась отбиться от такой чести, мужчины настаивали на необходимости идти. Пришлось согласиться и пойти переодеваться.
Мы решили, что Айлиран пойдёт со мной, а Жасмин останется с девочкой. Кстати, ее звали Лалик, драгоценность, драгоценное стекло, вот что означало ее имя. Она и была драгоценностью, хрупкой как стеклянная статуэтка, и такой же изящной. Кстати, она оказалась старше, чем я думала, ей было двенадцать. Она еще не хотела говорить о том, откуда она и где ее семью, сразу начинала плакать, но вид у нее стал гораздо лучше, она быстро восстанавливалась.
Я наскоро вымылась в хамаме сарая, с тоской мечтая о полноценной помывке с банщицами, покопалась в баулах, выбрала платье и платок, купленные у бедуинов, застегнула пояс с ножнами, без ножа я теперь никуда, подбросила Эльриона на плечо уже привычным движением и мы пошли к выходу.
В эмирате, как оказалось, есть лошади. Я с восторгом смотрела на изящные и сильные тела этих благородных животных. В старших классах школы я увлеклась лошадьми и несколько лет ходила на ипподром помогать жокеям, и там же научилась ездить. Очень хотелось прокатиться на такой, но для меня приготовили какую-то лёгкую повозку, в которую запрягли пару коней. Управлял повозкой парнишка в белом бурнусе и зеленой круглой шапочке на бритой голове. Мужчинам дали коней на выбор. Мы расселись и процессия двинулась в центр города, где виднелись купола дворца.
Конечно, это не был тот чудесный золотой город, в который я так влюблена. Но и этот город тоже был красив, в нем преобладали белые, голубые, синие краски домов. Двери и окна синего цвета разрисованы чудесными бело-голубыми узорами, камень стен выкрашен в бело-голубой цвет. Мостовые вымощены светлым до белизны булыжником и чисто выметены. Везде деревья, ухоженные и постриженные кусты и цветы. Да, столица эмирата была красива своей особой красотой.
Наконец мы попали на огромную площадь, в центре ее располагалась скульптурная композиция-фонтан. Я пригляделась. В центре в большом кресле сидела молодая женщина с венцом на гордо посаженной голове, одна ее рука была опущена вниз и с неё на землю спускались лозы винограда, цветы, какие-то плоды. Второй рукой она подпирала подбородок, с улыбкой глядя на компанию, расположившуюся на земле перед ней. Там, запрокинув к ней смеющееся лицо, сидел молодой мужчина в мантии и ученой шапочке, рядом мужчина постарше с благообразной бородкой в балахоне, расшитом звёздами, читал какую-то толстую книгу. За креслом стоял крепкий старик с натруженными руками, вокруг дети разных возрастов. Композиция была так естественно жива, она дышала покоем и счастьем, над всем этим откуда-то били струи воды и радуга придавала фонтану дополнительное очарование.
Я вздохнула, это было красиво. Красота всегда цепляла меня за какие-то потаенные струны, но только здесь я ощущала ее так… правильно. Именно так и должно быть в любом мире, красота во всем.
Мы остановились, возница помог нам выйти, я подошла к Максуду:
– Это богиня плодородия? – спросила я.
Он покачал головой;
– Это большее, чем просто богиня, это создательница мира, наш демиург. Конечно, она покровительствует плодородию тоже, но, в принципе, все сущее создано ею. Этот памятник единственный остался в таком первозданном виде, эмират очень гордится им. Видишь, он олицетворяет то, что демиург хотела видеть на созданной ею земле – мир между всеми, покой и счастье. Она сама жила среди людей и любила их, как мать любит своих детей.
– И что произошло?
– Война. Я рассказывал тебе. Глупые дети стали разрушать мир. Она рассердилась. Что стало с нею, никто не знает. В каких-то летописях упоминалось, что она ушла навсегда, в других, что она заперлась где-то и горюет. От нее еще остались осколки былого доброго волшебства. Птица Сирин, третья луна, ее свет, драконы, единороги, феи, все это встречается в мире, но все меньше и меньше. Им не хватает ее силы.
– Как ее звали? Вашу создательницу?
– Эллениэль.
По моей спине пробежал холодок: Эллина, услышала я зов, иди быстро домой. В том мире меня звали Эллина, странное имя, совсем не подходящее мне. Эллина Петровна, абсурд какой-то. Почему родители выбрали это имя, они и сами, кажется, не понимали и всегда испытывали какую-то неловкость, называя меня так. Я чаще была Элькой, это было как-то более подходяще для чумазой девчонки, не хотевшей идти домой.
– А кто-нибудь пытался искать ее следы?
– Первые тысячи лет да, было много смельчаков, ещё несущих в себе отсвет былой жизни. Потом все стало сказками, которые дряхлые старики рассказывают детям у костра. Лишь немногие хранят подлинную историю, подлинную настолько, насколько она может сохраниться в таких условиях.
Я смотрела на композицию и мне до слез было жаль демиурга и глупых людей, в силу амбиций ли, гордыни или глупости уничтоживших ее труды.
Наверное, она обиделась и решила, что дети должны учиться сами, умеете разрушать – умейте создавать. Может, это правильно, нельзя вечно тащить детей к счастью, пусть ищут свой путь, и если они выбирают такой, что ж, у них есть свобода выбора. Пожинать его плоды – тоже часть выбора.
Тем временем из ворот вышел дородный мужчина в богатой одежде, изукрашенная камнями кривая сабля на поясе, небольшой тюрбан с пером, прихваченным огромным голубым камнем, на голове, синие сафьяновые сапоги с вытянутыми носами. Но что-то подсказывало, что под слоем жирка спрятались крепкие мышцы, это не был придворный щеголь, это воин.
