13 вересня лета 6248 от сотворения мира

Деревня Грязная Хмарь видела седьмой сон, когда староста Воропай вскарабкался на скамью и потянулся к потолку, где на поперечной балке-матице покачивалось обезображенное тело старого колдуна Дедослава. Руки кудесника были связаны за спиной и неестественно вывернуты из суставов. Густая борода опалена огнем, отчего в ней появились пепельные проплешины. Стоптанные сапоги отброшены в угол, голые пятки почернели от огня, разведенного на полу. На груди безумно скалится отрезанная голова молодого козла, болтающаяся на вытянутых жилах, и на выпавшем языке, будто в издевку, прилипла щербатая серебряная копейка. И всюду кровь, боги родимые, сколько крови! Не поймешь – где звериная, где человечья.

Староста поморщился и заставил себя прикоснуться к висящему телу. Оно покачнуло обгорелыми пятками, потолочная матица скрипнула, натянутая веревка запела, как тетива. Воропай едва не дал деру от отвращения и страха. Ей-же ей, вот спрыгну с этой дурацкой скамьи и сбегу к себе в избу, где уютно и прибрано – кто заметит?

Но нельзя! Быть старостой – не одни льготы. Это еще и обязанность отдуваться за всю деревню, что бы в ней ни случилось. Люди должны чувствовать, кто их вожак. Воропай отвернулся, поджал губы, и, зажмурив глаза, принялся резать веревку.

Тело с глухим стуком обрушилось на пол. Копейка выкатилась из пасти козла и зазвенела на обгоревших половицах. Взметнулась зола в самодельном костре, так не к месту разведенного прямо посреди горницы. В нос ударил запах горелой конопли, хорошо знакомый Воропаю – из конопляного волокна была выткана и его рубаха, и порты, и грубая вотола, наброшенная на плечи и перетянутая тертой пенькой.

«Долг исполнен! – с облегчением подумал староста. – Теперь можно звать воеводу. Пусть он занимается этим злодейством. А я пальцем больше не трону этого темного колдовства. Ясно же, что волхва не просто убили, а казнили ради какого-то бесовского обряда. Может, бес до сих пор прячется где-то в подвале или на чердаке…»

Эта мысль так напугала его, что он соскочил со скамьи и со всех ног припустил на улицу. Утренняя заря едва занималась, деревенские жители только-только просыпались, зевали и протирали глаза, и лишь пастухи да гуляки провожали тревожными взглядами старосту, несущегося сломя голову к Сторожевой башне.

Багровый край солнечного колеса едва успел выкатиться на небосвод, а вся волость Гремячего дола уже трещала от слухов. Весть облетела окрестности со скоростью ветра: убит Дедослав Шиворонец, последний из рода великих волхвов, в незапамятные времена служивших Ушедшим богам. И не просто убит, а злодейски казнен то ли бесом, то ли какой другой нечистой силой, что кишмя кишит в Диком лесу.

Грязная Хмарь превратилась в растревоженный улей. Мужики и бабы пугливо выглядывали из-за заборов и перекликались: «Не видно ли вурдалака? Он ведь мстить явится, нечестивец поганый!»

В избу старого ведуна набилось столько народу, что боярину Видославу Рославичу, присланному в Гремячий дол на воеводство, пришлось самолично выталкивать непрошенных зевак. Обливаясь по́том и размахивая длинными рукавами кафтана, боярин вопил:

– А ну, вон отсюда! Куда прете? Не трогайте место убийства, дайте собрать улики. Нежата, выпроваживай всех, кто не у дела. Кыш отсюда, кому я сказал!

Пожилой воин Нежата, еле продравший спросонья глаза, огрызнулся:

– Ты, боярин, мне не указывай! Не ты мне господин.

Видослав Рославич беспомощно взглянул на князя Всеволода, затертого в угол. Князь стоял, скрестив руки на груди, и хмуро взирал на кипящую вокруг него суету. Алое корзно на его плечах смялось, белый мех соболей с нижнего краю перепачкался в пролитой крови, отчего начал сливаться с дорогой тканью-багряницей. Короткая русая бородка и свисающие усы задрались вверх, как будто ему не хотелось видеть грешную землю. Синие глаза потемнели, как небо перед грозой.

– Нежата, не время пререкаться. Делай, что говорят! – велел он.

Пожилой вояка стремглав кинулся исполнять поручение. Под его напором праздный народец принялся вылетать в двери, как пробка из бочки с перебродившим квасом.

– Кому мог встать поперек горла старый колдун? – сумрачно спросил князь.

– Этот был не простым колдуном, – услужливо подсказал боярин. – Дедослав Шиворонец – последний из рода волхвов. Они не подчинялись властям и не платили дани. Продолжалось это безобразие до времени твоего братца, Изяслава Ростиславича. Тот беспорядка не потерпел, городок крамольников взял на щит, кудесников и их слуг разогнал по лесам. А последний великий волхв вишь где спрятался – у черта на куличках. Грязная Хмарь – почитай, самый край света. Дальше – один Шернский лес, а за лесом – нечистая сила. Люди там не живут. Тут человечьему миру предел.

Князь недовольно нахмурился, услышав про старшего брата, с которым прежде был не в ладах.

– Про Изяслава Ростиславича что теперь вспоминать? Его уж два-девять лет нет в живых, – бросил он раздраженно.

– Его-то нет, да обиды прежние никуда не делись, – возразил еще настойчивей воевода. – Изяслав-князь приказал весь род волхвов извести под корень. У Дедослава всех сыновей убили, а иные пропали без вести. Он один и остался. Не иначе, чудо уберегло.

– И что, никакой родни у него больше нет?

– Никого. Разве что суеверные бабы болтают, будто у сына его, Тихомира, родился ни человек, ни зверь, а сущий оборотень-вурдалак. То в людском виде покажется, то в волчьем. Да только кто верит бабским россказням?

– Ты, Видоша, зубы князю не заговаривай! – раздраженно бросил пожилой воин. – Никакие не россказни это. Всё сущая правда. Вон, хоть у старосты спроси. Он тут с рожденья живет, все знает.

Воропай поспешно стянул с головы облезлую шапку и низко поклонился князю. Всеволод посмотрел свысока на селянина, недовольно мотнул бородой и спросил:

– Выходит, тот вурдалак колдуну внуком приходится?

– Истинно так, господарь, – затараторил селянин. – Прежде звали его Гориславом, а теперь кличут Горелым Хвостом. В Диком лесу живет, к людскому жилью носа не кажет.

– А что, Хвост этот, сильно злой? – полюбопытствовал князь.

– Злой, батюшка, ужас как злой, – еще ниже склонился староста. – Мужики говорят: обязательно явится мстить. Всех волчьими своими зубами на клочья порвет, как порвал уже прежнего барина годом назад.

– Что за барин? – поднял князь русую бровь.

Староста понял, что сболтнул лишнего, и виновато взглянул на воеводу. Видослав тут же принял князя под локоток, отвел его в сторону и, отводя взгляд, запел:

– Сельцом этим раньше володел сын боярский Злоба Кривая Шапка…

– Что, так и звали его? – переспросил князь.

– Так и звали, – заверил боярин. – Год назад нашли его тело на Девичьем поле, все сильно изодранное, будто волчьим клыком. Только волки из леса к жилью не суются – боятся охоты. А про вурдалака сказывают, будто он ничего не боится.

– Верно-верно, приходит в село, будто странник, – встрял в господский разговор Воропай. – Людей сторонится – привык к лесной жизни, совсем одичал. Лицо прячет под клобуком. Разговаривает – будто рычит. Из-под губы торчит пара клыков – желтых и слюнявых, как у бешеного пса. Глаз зеленый, мутный, недобрый. Как взглянет – так оторопь берет. Волосы жесткие, черные, что твоя шкура. На боку – меч Душебор, который покойный колдун достал из могилы на Змеиной горе. И шерсть у него везде – на загривке, лодыжках и даже ушах, только он ее не показывает.

– Если не показывает, то как ты узнал? – с сомнением спросил князь.

– Так он местный, родился тут. Мы его мальцом помним, – заверил староста. – До десяти лет бегал среди ребятишек, ничем особенным не отличался. А после твой братец, Изяслав Ростиславич, прислал слуг извести род Шиворонца. Они на нашего колдуна ополчились и семейку его перерезали. Только дед с внуком и уцелели. Дедослав обернул мальца волком и отправил жить в лес – мол, там нечисть, туда люди не сунутся. С тех пор так и живет зверем. Кроме деда, никого у него не осталось. А теперь вот и вовсе один-одинешенек. Боюсь, нападет на него кручина. Как начнет лютовать да буянить – не уймешь. Он от людей-то отвык, жалеть никого не станет.