— Майор Рингдаль, позвольте мне в свою очередь напомнить вам о трех вещах. Во-первых, я ничего вам не обещал. Во-вторых, лечение только началось. И в-третьих, что вы вмешиваетесь в вопросы, иметь дело с которыми вам не позволяет профессиональная подготовка.

Рингдаль воздел палец над головой. Он собирался разразиться какими-то страшными угрозами, но мгновенно забыл о них, заметив, как Джоан внезапно села и тем же, по-прежнему отстраненным голосом заявила:

— Я голодна.

— Хотите, чтобы стол накрыли в вашей комнате? — спросил Балкани, внезапно испытав к ней прилив симпатии.

— О, да, — безо всякого выражения сказала она, затем потянулась и расстегнула молнию на своем пластиковом скафандре. Освободилась от него, совершенно не обращая внимания на мужчин, но майор Рингдаль все же покраснел и отвернулся. Балкани смотрел, как она одевается, в груди его нарастала какая-то глухая боль. Это было совершенно новое для него чувство, ничего подобного он не испытывал еще ни разу в жизни. Ее тело сейчас казалось очень маленьким, совершенно детскими и беспомощным. Ему хотелось защитить ее, помочь остаться во сне наяву, где все были ее друзьями, и не существовало смерти.

Джоан встала и первой вышла из комнаты. На губах ее играла легкая улыбка, как у Моны Лизы или Будды. Когда она проходила мимо Балкани, тот потянулся и коснулся ее руки. Так, будто она вдруг стала святой.

Перекусив, Джоан Хайаси подошла к окну и выглянула наружу. Солнце уже почти село, вечер вступал в свои законные права. Осень в этих краях наступала рано, и на ветке за окном покачивался освещенный багровыми лучами закатного солнца лист. Джоан задумчиво уставилась на него.

В этот момент солнце наконец скрылось за горизонтом.

Лист превратился в смутный силуэт на фоне быстро темнеющего неба, окруженный еще бледными, но ясно различимыми звездами. Воздух с привкусом соли был наполнен запахом моря.

Джоан продолжала разглядывать лист, а ветер тем временем становился все сильнее и прохладнее. У нее возникло впечатление, что кто-то невидимый нашептывает ей на ухо. Она продолжала стоять у окна, опершись рукой на подоконник. Следила за смутным листком на ветру, а все усиливающийся ветер шевелил ее волосы.

Прошел час.

Два.

Листок на ветке танцевал в такт неслышимой музыке, раскачивался, подпрыгивал, вертелся, как будто чувствуя, что за ним кто-то наблюдает.

В полночь Джоан все еще стояла у окна, наблюдая за листком.

Она наблюдала за ним всю ночь напролет, и всю ночь листок беззаботно танцевал для нее в порывах ночного ветерка.

На рассвете ветер стих, и листок бессильно повис на ветке.

Один усталый, похожий на прощальный поклон поворот, и листок наконец сорвался с ветки и, порхая из стороны в сторону, исчез где-то внизу, смешавшись с опавшими раньше собратьями. Джоан несколько мгновений провожала его взглядом, потом потеряла из виду. Взошло солнце.

Джоан вздохнула. Она вдруг поняла, что совершенно окоченела. Ее била дрожь, зубы стучали. Она принялась растирать себя ладонями, пытаясь согреться. Джоан Хайаси возвращалась к норме, если под нормой подразумевался мир опавших листьев, где обитали люди.

Перси Х недоуменно уставился на перевязанную левую руку. Он сам порезал ее — разбил стакан и резанул по коже осколком стекла. Острая боль вернула из чуть не засосавшей его трясины, в которую он последовал за Джоан, из бездны, в которую Хайаси едва не утащила его за собой. Внезапно он с ужасом осознал, что его личность рассеивается, исчезает, и он попытался прервать телепатический контакт с девушкой, но не смог — во всяком случае, до тех пор, пока не порезал себя.

Теперь он снова заглянул в ее мысли, только очень осторожно, и понял, что там он совсем чужой. Он снова покинул ее сознание, на лбу у него выступил холодный пот.

И тут же почувствовал, что кто-то приближается к его камере. Охрана.

Щелкнул замок, дверь распахнулась. Заглянул один из охранников и равнодушно бросил:

— Пошли, приятель. И давай, пошевеливайся.

С охранниками слева и справа, он шел по длинному коридору мимо бесконечных рядов закрытых дверей. «Интересно, куда это они меня ведут?» — подумал он. И просканировал мысли конвоиров, чтобы выяснить. Оказывается, его вели к Джоан по приказу Балкани. Вот только непонятно, с чего это Балкани отдал такой приказ? Скорее всего, под влиянием порыва. И все равно, Перси было как-то не по себе. Порывы Балкани, казалось, имели какую-то непонятную, почти противоестественную природу.

К своему удивлению он обнаружил, что дверь в ее комнату не заперта, более того, она была даже чуть приоткрыта.

— К вам посетитель, мисс Хайаси! — провозгласил один из стражей.

Лежащая на койке и равнодушно разглядывающая потолок Джоан села и улыбнулась.

— Привет, Перси!

Сразу было видно, что она сильно изменилась. Стала какой-то серьезной, зрелой. Ничего подобного он раньше в ней не замечал. Охранник прикрыл дверь, оставив их одних.

— Ты сейчас здорово смахиваешь на лунатика, — наконец сказал он.

— Напротив, у меня ощущение, будто я по-настоящему проснулась впервые в жизни. Присаживайся. Я должна тебе кое-что сказать.

Он осторожно присел на краешек койки.

Джоан сказала:

— Я всегда говорила всем, включая и саму себя, что самое главное для меня — карьера на телевидении. Но это было ложью, хотя я и убеждала себя, что в это верю. Бывали времена, когда я убеждала себя, будто влюблена в одного мужчину. Или в другого. Например, в тебя. Но и это было неправдой. Когда в поисках тебя я отправилась в горы, то плюнула на свою карьеру, да и настоящей любви ни с кем у меня так и не получилось. Снова и снова, когда успех в том или ином начинании оказывался практически у меня в руках, я делала какую-нибудь очередную глупость, которая сводила на нет все мои начинания. Теперь я поняла, что всю жизнь в самой глубине души боялась одного — добиться успеха, получить то, чего, как мне казалось, я больше всего хочу. Мне всегда казалось, что окружающие настроены против меня или что я попросту неудачница, но главным своим врагом была я сама. Всю жизнь, когда бы я ни пыталась добиться чего-то, дорогу мне заступала демоническая фигура и приказывала остановиться — все тот же безжалостный призрак с моим собственным лицом. Доктор Балкани вручил мне нож и дал возможность прикончить призрак. Если бы ты только слышал, как она кричала, кричала долгие часы, пока я медленно резала ее на кусочки, отмываясь от нее. Теперь она мертва, и единственное, что от нее у меня осталось, так это чувство одиночества. Теперь, когда Джоан Хайаси, наконец, мертва, я осталась одна.

— Похоже, у тебя с психикой не все в порядке, — резко заметил Перси. — Да оно и понятно… После всего, что тебе пришлось вынести. Мне все известно — я все время поддерживал с тобой мысленный контакт.

— Дело вовсе не в психике, Перси. И Балкани лишь помог понять, чего мне всегда хотелось все то время, когда я делала вид, будто мне больше всего на свете хочется славы, положения, денег и тебя. Он же дал мне возможность понять…

— Он дал тебе лишь духовную и психическую смерть.

— Небытие, — ответила Джоан.

— Неужели ты не понимаешь, что он с тобой сделал?

— Кто, Бог? — отсутствующим голосом спросила Джоан.

— Да нет же, Балкани!

— Доктор Балкани мой друг. А если у меня и есть враг, то это, должно быть, Бог.

Перси резко схватил ее за руку и притянул к себе.

— Я знаю, что тебе пришлось пережить, как ты не понимаешь? Благодаря своему телепатическому дару я был с тобой — в воде и тишине. Поэтому ты не можешь рассказать мне что-либо, чего бы я не пережил сам … — Он ненадолго задумался и смолк. — Ты испытывала чувство любви ко мне, те же самые чувства к тебе испытывал и я. Что же в этом было нереального? — Он яростно стиснул ее руку. — Ну, ответь же мне…

— А что ты видишь, — спросила Джоан, — когда смотришь на меня? Японская куколка, верно ведь? И я вовсе не виню тебя в этом. Я позволила сделать себя игрушкой, и ты играл со мной. Что может быть более естественным? Но я гораздо больше, чем просто маленькая куколка, на самом деле я очень высокая, Перси. Высокая, как гора. И я страшно устала втягивать голову в плечи.