После очередного поворота впереди выросла стена. Бумер остановился. Гест приготовился выходить, но Якут вытянул из бардачка что-то маленькое, черненькое, чем-то щелкнул – и «стена» поползла в сторону. Машина въехала внутрь.

– Добро пожаловать, – усмехнулся Якут, еще раз щелкая пультом – «стена» двинулась в обратном направлении, замыкая их в небольшом, довольно скудно освещенном пространстве.

Вдоль стен гаража тянулись аккуратные стеллажи, бетонный пол явно недавно мыли. Гесту подумалось, что такого аккуратного гаража ему еще видеть не доводилось. Но – где же тут «посидеть»? На сложенных под левым стеллажом деревянных скамеечках?

– Пошли. – Якут двинулся вперед, Гест за ним. Харя и Ронсон побрели следом.

За правым стеллажом обнаружилась дверь, с первого взгляда показавшаяся Валентину деревянной, но при открывании послышался слабый металлический звук.

– Считай, вторая линия обороны, только взрывать, – пояснил Якут. – Да и то как фишка ляжет, может и устоять… Хотя сюда только идиот сунется, но все-таки спокойнее.

Помещение за дверью раньше, вероятно, было таким же гаражом, теперь же его хотелось назвать гостиной. Или кабинетом? В дальнем углу прятался стол – явно рабочий и явно очень дорогой. Вряд ли антиквариат, но от его ящичков, бронзовых ручек и глуховатого блеска темной столешницы веяло добротной солидностью. Равно, впрочем, как и от остальной обстановки, которую можно было бы назвать спартанской, если бы не тот же витавший надо всем дух «очень дорогих вещей». Гигантский диван, даже на взгляд явно очень удобный, несколько таких же кресел, широкий низкий стол толстого темного стекла, еще один – бильярдный, лаконичные светильники. Стекло, кожа, дерево, бронза. Даже сервировочный столик переливался чем-то вроде карельской березы.

Харя и Ронсон пристроились в закутке возле бильярдного стола. Ни кожаный диван, ни виски им явно не полагались. Не по чину.

Только сейчас Гест рассмотрел бывшего приятеля. Нет, обмануло первое впечатление – изменился Якут изрядно. Не то чтобы лицо его избороздили морщины, вообще никаких особых примет возраста не появилось, но казалось, что минуло не десять лет, а все тридцать. «Черт, – подумал Валентин, – ему же не больше двадцатника, он меня младше, а выглядит на сорок, а то и больше». Но почему? И тут же понял: глаза. Они не потускнели, но словно бы подернулись пеплом. Глаза мертвеца. Или, с учетом бандитских реалий, скорее – глаза убийцы. А может – и того, и другого. Веселенькая, в общем, встреча.

«Но, – мысленно усмехнулся Гест, – фарш назад не провернешь». Встреча уже случилась, не уйдешь, только и можно, что делать вид, будто ничего особенного не происходит, не произошло. Зла на него Якут вроде не держит. Подумаешь, столкнулись случайно два давних приятеля.

Он пригубил виски:

– Слушай, а почему ты тогда секцию бросил? У тебя же все получалось… лучше, чем почти у всех. Неужели разонравилось?

Усмешка у Якута не изменилась: едва искривившиеся губы, короткий злой прищур. «Чингисханом бы ему зваться, а не Якутом», – подумал вдруг Гест. И еще подумал, что вопрос задал зря. Не стоило.

– Переехал. – Ответ прозвучал неприятно сухо. – Далеко стало.

Внезапная догадка блеснула молнией. Да он же тогда сел! Наверняка! Грабеж какой-нибудь… Или, может, драка. Особенно, если в ней кто-то пострадал. И загремел наш многообещающий новичок в… как это называется, колонию для несовершеннолетних. А брошенных занятий ему жаль, ох как жаль. Зря спросил.

– Не подумай, что я выпытываю…

– Ничего, все к лучшему. – Злой блеск в глазах Якута сменился насмешливым. – Ну а ты чем нынче занимаешься?

– Университет заканчиваю.

– Университе-ет? – Это прозвучало одновременно и недоверчиво, и одобрительно. – И кем будешь?

Валентин думал меньше секунды: с одной стороны, откровенничать перед явным бандитом – опасная глупость. Но ведь и сам узнает, вот универ, вот фамилия… С другой, все-таки какой-никакой, а «друг детства», есть шанс не вляпаться. Отболтаться. И он сообщил безразлично:

– На химфаке я. Ну, химиком то есть.

– Хими-ик? – протянул Якут с той же интонацией. – Это хорошо. Звать-то тебя по-нормальному как, химик? А то я че-та забыл. Или и не знал вовсе, тебя ж вроде все по фамилии звали, Гест и Гест.

Его речь, только что правильная, вдруг приобрела отчетливое эхо «с той стороны закона».

И Валентин вдруг вспомнил знаменитого некогда грабителя Леньку Пантелеева. Не столько связанные с ним легенды (довольно жуткие, надо признать, персонажем налетчик был чудовищным), сколько имя. Леня…

Его собственное – Валентин – всегда казалось ему аморфным, бесформенным, матрас, а не имя. И уменьшительные – бр-р, еще хуже! Женоподобное «Валя», сюсюкающее материнское «Валечка». Но – Ва-лент-тин. Ва. Лен. Тин. Почему бы и не Леня? Мое имя, как хочу, так и сокращаю. И уж точно не хуже, чем университетское «Геша», произведенное от фамилии. Даже лучше, пожалуй.

Все эти мысли пронеслись в голове за долю секунды, и он сказал, обыденно, без нажима:

– Леня.

– Ленчик-химик, значит. Ты в… – Якут сделал едва заметную паузу, словно акцент поставил, – в лекарствах понимаешь?

Смысл вопроса был ясен, но Гест изобразил чайника:

– Ну я ж химик, а не врач. Смотря от каких болячек…

– От всех, – усмехнулся Якут. – Не придуривайся, все ты понял.

– Ну, положим, понял. И если ты про то, имею ли я представление о процессах производства наркотиков… ну… в общем и целом, ничего там особенно сложного. Да только… – Он замолк, пытаясь сформулировать ответ так, чтобы Якут – этот, сегодняшний, выживший и преуспевший в бандитских войнах – не убил его прямо на месте.

– Ну! – поторопил тот.

Гест усмехнулся, переводя усмешку в тяжелый, длинный, горький вздох:

– Друг у меня от этой дряни загнулся. Так что извини.

Никакого друга, которого сгубили бы наркотики, у него не было. Но это казалось удобной легендой. Понятной любому. Сработает – не сработает, как повезет, но вляпываться в наркобизнес ему хотелось меньше всего. Даже в качестве ценного специалиста.

– Дру-уг? – Прежняя недоверчиво-тягучая интонация стала насмешливой, почти издевательской. – И ты теперь типа не хочешь ручки марать? Благородный. А если заставлю?

Валентин пожал плечами:

– Заставишь – сделаю. Только… ты ж проверить не сможешь. Мало ли чего я туда добавлю.

– Че там проверять? Отрава или не отрава? Мало, что ли, бомжей на дармовую дозу ломанутся? Вот тебе и проверка. Не помрут – значит, норм продукт сделал.

– Добавлять разное можно… – медленно, почти равнодушно, стараясь, чтобы голос не задрожал, пояснил Гест. – Например, маркеры – для тех, кто в органах сидит и мечтает тебя на горячем поймать.

– Типа сдашь? Так тебя же закопают раньше.

– Закопают, – согласился он. – А у тебя останется только первая партия… продукта. Причем меченого. И пойдешь ты, если уцелеешь, нового химика искать. И зачем тогда все вот это? Сейчас?

– Ты меня не боишься. – В голосе Якута мелькнуло что-то вроде удивления.

Или любопытства. Валентин поежился. Якут глядел на него так, словно прикидывал, какую из костей ломать первой.

– Боюсь, – признал он совершенно расслабленно, как признал бы наличие у себя двух ног. – Тебя не бояться – полным идиотом надо быть.

– Но – упираешься. Интересно девки пляшут… И на что надеешься? На то, что я по старой дружбе тебя так выпущу?

– Положим, дружбы между нами никогда не было. Но – надеюсь, да. Что мне еще остается. Только не из-за общего слишком уж короткого прошлого, а потому что ты умный.

– Это ты типа про то, что я остерегусь твоей подставы? – Якут помолчал, но недолго. – Нет, ты про что-то другое. Про то, что умные микроскопом гвозди не заколачивают?

Сравнение было популярным, но – из уст бандита? Да, правильно Гест его оценил, действительно – умный. Не хитрый, не изворотливый, а именно умный. Непростой, ох непростой. Вслух он, однако, сказал только: