– Что с ним? – повторила дрогнувшим голосом блондинка, правильные черты её лица казались неестественно бледными под неоновыми лампами потолка, даже золотистые днём льняные волосы приобрели от них оттенок седины.

– Идёмте со мной, – неожиданно приказал реаниматор и, не дожидаясь согласия, повернулся назад к двери, из которой явился.

Женщина торопливо засеменила за ним, успев посмотреть, как пальцы врача набирают привычную комбинацию на кнопках замка. Снова щелчок, дверь отворилась, мужчина пропустил даму вперёд себя.

Уже облачившись в припасённый белый халат, она оказалась у неподвижно распростёртого тела. Загадочно мигал индикатор пульса, монотонно и натужно без остановок всхлипывал после каждого хлопка непонятный агрегат у изголовья, тянулись по дисплею от высвеченных цифр однообразные кривые дыхания и сердечных сокращений. Но в заострившихся восковых чертах родного лица не замечалось ни малейшего намёка жизни.

– Он без сознания, да?

Звуки работавшей установки, деловитое мерцание экрана обещали ей надежду, они явно противостояли тишине и смерти, притаившейся в помещении. Посетительница сделала шаг, другой, намереваясь дотронуться до тела лежавшего, но при этом сама внезапно покачнулась. Твёрдые пальцы тут же подхватили её под локоть и потянули назад, прочь, мимо дежурной в зелёной форме за пультом к выходу из палаты.

Профессор поджидал их, нетерпеливо постукивая красочной японской авторучкой по толстому оргстеклу на письменном столе. Змеи кардиограмм уползли в стороны, бумаги сдвинуты, решение принято. Рассказывали, профессор успел поработать по двухлетнему контракту в госпитале Мозамбика, после чего обзавёлся новенькой «волгой», стереоустановкой «кенвуд» и массой других вещей, недоступных простым советским врачам. Огромная плоская бляха резонатора фонендоскопа блестела на непривычно длинных и толстых латексных трубках, свисавших из нагрудного кармана халата, по его же словам, ещё одна память из Восточной Африки. Женщина присела на край предложенного кресла. Стас прикрыл дверь в коридор, сам устроился неподалёку.

Зиновий Александрович с хозяйским видом развалился на диване, нога на ногу, спичка небрежно закушена в углу рта. Софья Андреевна сосредоточилась на подклейке и заполнении бумажных простыней реанимационных листов. Посетительница рассеяно скользнула по присутствующим взглядом и, безошибочно определив главного, обратилась к Павловскому с единственно важным для неё вопросом:

– Что с ним? Скажите, я не понимаю…

Профессор отложил ручку, снял очки, с сомнением побарабанил пальцами по прикрытому оргстеклом календарю. Поредевшие с проблесками седины тёмные волосы зализаны назад, на скуластом лице с ямочкой на подбородке выражение крайней озабоченности.

– У вашего мужа ммм… внезапно возникло состояние клинической смерти… Врачи сделали всё от них возможное…

– Но он жив, жив! Я же сама видела … – торопливо перебила женщина, оглядываясь на остальных в поисках поддержки. Слова её прозвучали не то мольбой, не то заклинанием.

– Станислав, эээ… объясните, пожалуйста, вы, что ли… – Павловский неожиданно смешался, с досадой вернул очки на нос, не привык он к подобным встряскам, да и не входило такое в его обязанности, без него тут есть кому отдуваться.

– Видите ли… – Стас прокашлялся из-за внезапной сухости в горле. Сколько раз ему приходилось уведомлять родственников о смерти близких, но к такому невозможно привыкнуть, даже если обладать железными нервами, которых он у себя никогда не находил. Имелись обычные, с миелиновыми волокнами, которые день ото дня треплют в мочало все, кому не лень – и люди, и подлые обстоятельства, пользуясь недостаточным запасом у него личного пофигизма. К тому же, сейчас он от души жалел симпатичную блондинку, едва не ставшую недавно вдовой, впрочем, пока не ставшую… Похоже, искренне привязанную к мужу, да и клинический случай оказался далеко не рядовым… Но кто ж знает, как дальше пойдёт?!

– Видите ли… вы же не медик, да? – попытался потянуть время Станислав, заведомо зная её ответ, прикидывая, как бы проще и доходчивее всё преподать. Одно дело, когда пациент бесповоротно раз и навсегда умирает, конечно, совершенно ничего хорошего в том нет, но, по крайней мере, на лицо предельная определённость, а тут…

Жена реанимированного с досадой встряхнула причёской, сколько же они будут тянуть эту пытку?

– Поверьте, мы пытались спасти, но клетки его мозга необратимо погибли… Понимаете, он дышит, сердце бьётся, но фактически, как личности, его больше нет… Сознание полностью отсутствует. Он даже не спит, хотя внешне очень похоже, но это вовсе не сон…

Та, которой Стас пытался объяснить, теперь открыто враждебно смотрела на него.

– … Он жив и не жив одновременно, лишь тело его живёт, пока работает аппарат искусственной вентиляции…

– Не понимаю… – жалобно призналась женщина, подтверждая свою принадлежность к слабому полу, большая капля безжалостно размыла тушь с ресницы, скатилась по щеке, оставляя грязную дорожку. Она не почувствовала этого, тревожно ожидая пояснений, даже дыхание задержала.

– Знаете, его мозг умер, увы… Но, мы вас позвали сюда не для того, чтобы сообщить о смерти, пока ещё не всё потеряно, – заторопился Станислав, боясь, что она вот-вот расплачется, и он не успеет донести главное. – Ещё можно попытаться использовать новую методику регенерации отмерших клеток, чтобы сделать их снова жизнеспособными… Вы меня понимаете?

– Так делайте же хоть что-нибудь, чего вы сидите в таком случае? Зачем столько говорить?!

– Для этого требуется ваше разрешение, письменное согласие. В том-то и дело, подобное лечение только начали применять к… людям… – Станислав запнулся и посмотрел на Павловского, ища одобрения и поддержки, вроде, изложил всё правильно, как надо по сути, ничего лишнего… – Поймите, осталась только такая возможность. Он может быть возвращён к жизни, мы пригласили специалиста, доктора медицинских наук из Исследовательского Центра института экспериментальной реани…

– Если другого выхода нет, я согласна, – торопливо оборвала его женщина, явно не вникая в смысл всего сказанного. Серые глаза на застывшем лице, обращённые теперь только к профессору, смотрели мимо него в пустоту.

– Мой долг предупредить вас, – зашевелился на стуле Павловский, поправляя оправу очков, вовсе в том не нуждавшихся. – Во-первых, стопроцентной гарантии успеха нет… и, во-вторых, даже если новое лечение окажется эффективным, то, скорее всего, это будет совершенно иной человек, психологически другая, незнакомая и нам, и вам личность, вполне вероятно, чужая для вас, имеющая со своим предшественником лишь общую телесную оболочку…

–Если не лечить так, то надеяться совсем не на что? – неожиданно спокойно уточнила для себя женщина.

– Несомненно. Это наш единственный шанс. От вас зависит: жить ли ему, пусть и в ином качестве, но жить ли вообще дальше. Как нам известно, кроме вас и маленькой дочки, у него нет больше близких…

– Хорошо. Я же сказала, что согласна, давайте, где подписать?..

– Ну, вот и ладненько, я не сомневался в вашем благоразумии, – нервно потёр ладони Павловский. – Станислав Дмитриевич, немедленно начинайте инфузию нейробиона. Я пока распишу схему введения витагена на завтра. Остальное, как обычно. Вспомогательные из того, что есть, ну, там рибоксин, милдронат, смотрите сами. Думаю, денька через два пациент обойдётся без аппарата, тогда будем решать о переводе в наш Центр.

– Можно посмотреть на него ещё, хоть краешком глаза? – тихо попросила женщина Станислава, когда с формальностями покончили.

– Только на две минуты, – уступил он, рассеянно подклеивая бланк расписки в историю болезни. Кто знает, может быть, это в последний раз для неё. Ведь и при самом удачном результате ей ещё нескоро позволят навестить мужа, тем более, если переведут в Центр, там правила гораздо строже… Да и не похожа она на истеричку, могущую закатить сцену прямо у постели находящегося при смерти…

Стасу удалось убедить её не оставаться до утра в вестибюле и вызвать такси, силы ей понадобятся потом.