Правда, к тому времени, когда Киселев явился домой, Сергей Андреевич и думать забыл о своей благодарности, равно, как и о цветах.

Данила Степанович приехал после обеда и привез в подарок премилый туалетный набор: черепаховые гребни, щетка для волос, ножницы, флакончик розового масла и чудная табакерка с необычным замочком. Открыв табакерку, Нина обнаружила, что она наполнена розовой пудрой, а в крышечку ее встроено зеркальце.

Еще поздравлять графиню явился старый лакей Степан. Он долго бил поклоны и утирал слезы руками. Нина дала ему золотой ducato и пообещала, что непременно похоронит рядом с Палажкой, это была заветная мечта старика.

А вечером доложили о приходе синьора Лоренцини и синьоры Лидии. Их Нина не ждала и приглашения не посылала, она полагала, что соседи по сей день пребывают на водах в Тоскане, где дон Гаспаро лечился от подагры. Единственные, не из своих, кто помнил о ее дне! Тем дороже был для Нины этот визит.

– Примите этот подарок, Ваше Сиятельство, в память моего доброго друга дона Михаила, – сказал дон Гаспаро, вручая имениннице золотую шкатулку, украшенную гранатами и бирюзой. Нина знала, синьор Лоренцини имеет право так говорить, ибо граф Михаил Матвеевич тоже считал его своим другом.

По русскому обычаю Нина троекратно поцеловала старого купца, и прижалась щекой к шелковистой щечке Лидии.

По мере того, как солнце все ниже склонялось над морем, подспудная тревога в сердце Нины утихала. Еще немного, день закончится, ничего не случится.

Мужчины расположились за карточным столом, пригласив в качестве четвертого партнера Лидию. Антонела наигрывала на арфе. Нина сидела в кресле с вышиванием в руках, но взгляд ее рассеянно блуждал, переходя от раскрытого окна, за которым заходило пылающее солнце, к столу, на котором стоял букет, перехваченный красной лентой.

Сергей никак не мог сосредоточиться на картах. “До чего же она хороша в этом черном платье, – думал он, глядя на Нину. – Истинное воплощение спокойствия! Скромна, не привередлива. С такой женой никаких хлопот не будет”. Ему бы знать, какие страсти бушуют в этом сердце!

В салоне бесшумно появился лакей и прошептал что-то Антонеле. Пожалуй, кроме Сергея Андреевича его никто и не заметил. Слуги в этом доме были невидимы и неслышимы. Итальянка тихо встала и поспешила за слугой.

Когда она возвратилась, ее огромные глаза, обращенные к госпоже, были полны смущения. Рядом с ней стоял Сандро. На этот раз он был без своей цыганочки и без гитары.

Сердце Нины остановилось, кровь отхлынула от лица, кончики пальцев похолодели, однако, она, как ни в чем не бывало, отложила рукоделие и поднялась навстречу певцу:

– Благодарю, синьор Алессандро, что вы не забыли о моей просьбе.

Тонкая белая рука протянута для поцелуя. И снова его жаркие губы касаются нежного запястья:

– Примите мои поздравления, Ваше Сиятельство.

За карточным столом воцарилась напряженная, почти враждебная, тишина. Сандро оглядел гостиную, задержал взгляд на розах. Уголки его плотно сжатых губ слегка дрогнули. Когда он обратил свой взор на гостей, в его глазах сверкал вызов. Он низко поклонился Гаспаро и другим мужчинам, слегка кивнул Лидии, затем взял со стола канделябр с пятью зажженными свечами и направился к клавесину.

Звонкий шлепок картами о столешницу отвлек всеобщее внимание от музыканта. Лидия, резко отодвинув стул, вскочила из-за стола:

– Слишком много музыки в один день! У меня болит голова. Пожалуй, я выйду на воздух!

Нина в испуге застыла. Это был самый настоящий скандал. Никогда еще графине не приходилось попадать в подобные ситуации. Если сейчас дон Гаспаро последует за супругой…

Получается, что она нанесла оскорбление этой почтенной паре. Но чем?! Нина не знала, что и думать.

Но купец не двинулся с места, а лишь спокойно кивнул:

– Конечно, дорогая. Пойди, погуляй. А мы послушаем.

После этих слов Данила Степанович вздохнул с облегчением, Антонела заулыбалась, а Нина снова почувствовала биение собственного сердца в груди. Сергей Андреевич же сидел и не мог ничего понять. Это кто? Тот бродяга из горного селения? Что он здесь делает? Кто его вообще впустил?

Сандро тронул клавиши и быстро пробежал по ним пальцами, пробуя звук. Нина внезапно испугалась. До сих пор на клавесине играла только она одна, а со дня смерти графа его вообще никто не открывал. А вдруг Сандро не понравится звучание инструмента и он не станет петь? Но опасения оказались напрасны.

– Вы любите Моцарта, госпожа графиня? – спросил Сандро, получил утвердительный ответ, и, аккомпанируя себе, запел серенаду из “Похищения из сераля”.

И снова Нине показалось, что она уносится на крыльях музыки куда-то в заоблачную даль, где не существует ничего, кроме нее и этого голоса. Клавесин звенел, тихо вторил колокольчиками мужскому голосу, создавая неповторимое сочетание нежности и силы, от которого таяло сердце. За серенадой последовала итальянская ария, затем неаполитанская песня, потом какая-то новая, совершенно незнакомая Нине мелодия. Солнце село, легкие сумерки окутали гостиную, и вышло так, что единственным ярко освещенным предметом в музыкальном салоне остался клавесин. Певец с необычайным мастерством сумел полностью овладеть вниманием аудитории, его не только слушали, с него не сводили глаз.

Когда Сандро закончил петь, первым очнулся Сергей Андреевич. Пожалуй, он единственный не попал под чары этого шута. Остальные сидели, глядя на итальянца, и ничего не замечали вокруг. Но больше всего Сергея раздосадовала Нина. Она смотрела на бродячего певца так, как должна была смотреть только на него, Сергея Милорадова!

– Послушай, милейший, – сказал Сергей, обращаясь к Сандро, – ты хорошо сделал свою работу. Я щедро заплачу тебе. Ступай на кухню, подожди меня там!

Сергей говорил по-французски, не заботясь о том, понимает ли его Сандро. Его слова были предназначены прежде всего для Нины. Но ответил ему сам певец. И тоже по-французски:

– Мсье консул, вы не сможете заплатить мне столько, сколько я стою. – Тут Сергей вспомнил шляпу, доверху наполненную серебром. – Я пришел сюда вовсе не потому, что нуждаюсь в деньгах, а потому, что меня попросила об этом госпожа графиня.

Никто не представлял Сандро господ, присутствующих в гостиной, но, похоже, певец, еще до того, как войти, превосходно знал, с кем ему придется встретиться. Он снова поклонился дону Гаспаро и подошел к Нине. Она опять подала ему руку, но на этот раз он не просто поцеловал ее. Неуловимым движением он перевернул руку женщины и обжег губами ее раскрытую ладонь, – поступок совершенно недопустимый для постороннего мужчины. Сердце Нины снова замерло. Что он себе позволяет?! Какая восхитительная дерзость! Ведь это ласка, а не обычный знак почтения!

Никто из гостей не заметил в поцелуе ничего необычного, настолько быстро все произошло, а сама Нина ни за что бы не призналась. Сандро потребовал свою плату и получил ее.

Лишь когда певец удалился, гости окончательно пришли в себя. Однако присутствие Сандро все еще ощущалось в гостиной. Дон Гаспаро сказал, ни к кому не обращаясь:

– Он все так же дерзок и горд! И по-прежнему невыносим!

Сергей Андреевич ничего не мог сказать насчет “по-прежнему”, но в остальном, был полностью согласен с почтенным синьором. Таких наглецов, как этот Сандро, поискать надо!

Нина, пытаясь скрыть пылающее лицо, подошла к окну. В этот час на улице было гораздо светлее, чем в доме, поэтому последующая сцена, там, внизу, предстала перед графиней во всех мельчайших подробностях.

Как только Сандро вышел из палаццо, к нему подскочила, непонятно откуда взявшаяся, Лидия. Очевидно, она не вышла во внутренний дворик, а специально поджидала певца на улице. Он попытался обойти ее стороной, но не тут то было! Синьора Лоренцини схватила его за рукав и заговорила, указывая в сторону своего дворца.

В гостиную с улицы не доносилось ни звука. Очевидно, Лидия говорила очень тихо, да и Сандро не стремился сделать их встречу достоянием гласности. Но язык, в котором почти каждое слово сопровождается жестом, можно понять и без слов.