Любезный друг, близко время, когда им придется потонуть, и они потонут, уйдут к мертвецам, и какая нужда нам гуманничать и вытаскивать этих жалких утопленников?

А потому нет смысла писать статью о снобах-вигах!

Глава XX

Снобы-консерваторы, или снобы-аграрии

Среди всех придворных короля Карла не было более рыцарственного и преданного консерватора, чем сэр Джеффри Хадсон, который, будучи немногим побольше щенка, отличался храбростью самого крупного льва и всегда был готов сразиться с противником любого роста. Такой же доблестью и неустрашимостью славился гидальго Дон-Кихот Ламанчский, который, опустив копье, испускал воинственный клич и галопом налетал на ветряную мельницу, ежели ему случалось принять ее за великана или другую нечисть; и хотя никто никогда не называл его здравомыслящим, однако всеми признана его храбрость и верность, кротость его нрава и чистота намерений.

Все мы сочувственно и мягко относимся к людям, поврежденным в уме, к смешным беднягам-карликам, взявшимся за подвиг выше своих сил, ко всем несчастным слепым идиотам, вообразившим себя героями, полководцами, императорами и победителями, когда им остался всего один шаг до смирительной рубашки и их уже небезопасно оставлять на свободе.

Что же касается снобов-политиков, то чем более я размышляю о них, тем более проникаюсь этим чувством сострадания, и ежели бы все статьи о снобах могли быть написаны в одном тоне, то у нас, вместо ряда живых и шутливых очерков, получился бы сборник, от которого прослезились бы даже гробовщики, примерно такой же веселый, как "Тюремные мысли" доктора Додда или "Суровый призыв" доктора Лоу. Думаю, мы не можем позволить себе насмехаться над снобами-политиками и презирать их - можем только жалеть их. Возьмем Пиля. Если существовал когда-либо политик-сноб, - мастер лицемерия и общих мест, ханжа и пустозвон, - то, видит бог, он-то и был этим снобом. Но он раскаивается и, похоже, спасет свою душу: он становится на колени и кается в своих грехах так смиренно, что мы сразу таем. Мы принимаем его в объятия и говорим:

"Бобби, дружище, забудем о прошлом: раскаяться никогда не поздно. Идите к нам, только не приводите больше латинских цитат, не пойте про собственную добродетель и последовательность, не заимствуйте чужого платья". Мы его принимаем и защищаем от снобов, бывших его соратников, которые ревут за дверями, и в объятиях Джуди ему так же покойно, как на руках у родной матушки.

А еще есть виги. Они наслаждаются властью, они получили то, чего страстно желали, - то владение на Даунинг-стрит, которое, если кое-кого из них послушать, предназначено им свыше. Что ж, теперь они там водворились и, надо отдать им справедливость, ведут себя довольно кротко. Они оделяют своими милостями не только протестантов, но и католиков. Они не говорят: "Ирландцам вход воспрещается", - и даже оживляют кабинет министров порядочной дозой ирландского акцента. Лорд Джон выступает перед избирателями смиренно и сокрушенно, как бы говоря: "Джентльмены! Хотя виги стоят высоко, но есть, в конце концов, нечто гораздо выше, я имею в виду Народ, слугами коего мы имеем честь быть и о благоденствии коего мы обещаем ревностно печься". При таких условиях кто может сердиться на снобов-вигов? Разве только какой-нибудь человеконенавистник, никогда не пробовавший и капли благостного млека.

Наконец, есть снобы-консерваторы, или, как эти бедняги нынче себя именуют, снобы-аграрии. Кто же может на них сердиться? Разве может кто-нибудь считать Дон-Кихота вменяемым или тревожиться поведением Джеффри Хадсона, когда он хватается за оружие и грозится проткнуть вас насквозь?

На прошлой неделе я ездил (чтобы обдумать на свободе и на свежем воздухе интересующий нас важный вопрос о снобах) в уединенное место, именуемое отелем "Трафальгар" в Гринвиче, и там, потревоженный нашествием множества мужчин весьма здоровой наружности, с красными лицами и в прекраснейшем белье, я спросил слугу Августа Фредерика, что это за воинство явилось сюда истреблять снетков?

- Разве вы не знаете, сэр? - ответил тот. - Это же партия аграриев.

Так оно и было. Настоящие, истинные, непреклонные, никогда не сдающиеся аристократы, почвенники, наши старинные-старинные вожди, наши Плантагенеты, наши Сомерсеты, наши Дизраэли, наши Хадсоны и наши Стэнли. Они прибыли в полном составе и для новой борьбы, взяли в лидеры Джеффри Стэнли, этого "Руперта дебатов", и водрузили свое знамя с девизом "Не сдадимся" на Снетковом холме.

Пока с нами Кромвель и "железнобокие", честные аграрии всегда вольны оставаться при Руперте и кавалерах. Кроме того, разве член парламента от Понтефракта не перешел к нам? И разве не пошло прахом их "доброе старое дело" теперь, когда он от этого дела отошел?

Итак, мое сердце питало к ним отнюдь не злобу, а лишь самые нежные чувства, я благословлял их, когда они по двое и по трое входили в столовую, когда со сверхъестественной мрачностью вручали шляпы лакеям и без промедления принимались строить заговоры. Достойные, рыцарственные, заблудшие Снобы, - говорил я про себя, - идите и требуйте своих прав над чашей минеральной воды; вооруженные серебряными вилками и рыцарским духом Англии, пригвоздите к земле презренных мануфактурщиков, которые хотят отнять у вас ваши наследственные права. Долой всех прядильщиков хлопка! Георгий-победоносец за аграриев! Выручай, Джеффри!

Я уважаю заблуждения этих бедняг. Как! Отменить отмену хлебных законов? Вернуть нас ко временам добрых старых ториев? Нет, нет. Шалтай-Болтай свалился в грязь, и вся королевская рать не может Шалтая-Болтая поднять.

Пускай эти честные простаки вопят: "Не сдадимся!" - мы только посмеемся, ибо победа за нами, и выслушаем их без гнева. Мы знаем, что значит "не сдадимся" и значило в любое время за последние пятнадцать лет. "В природе этого народного bellua {Чудовища (лат.).}, - поясняет доброе старое "Куортерли ревью" с обычным для него тактом и присущим ему изящным слогом, вечная ненасытность, а кроме того, прожорливость и наглость, возрастающие с каждым глотком". Мало-помалу, день за днем, со времен Билля о Реформе, бедняги, чьим рупором служит старое "Куортерли", вынуждены были подкармливать народное bellua, что известно каждому, кто читает данный орган. "Не сдадимся!" - рычит "Куортерли", но Чудовище требует закона о правах католиков, глотает его и все не сыто, требует закона о Реформе, закона об акционерных обществах, закона о свободе торговли, - Чудовище заглатывает все. О, ужас из ужасов! О, бедное, сбитое с толку, старое "Куортерли"! О, миссис Гэмп! О, миссис Гаррис! Уже все пропало, но вы по-прежнему кричите: "Не сдадимся!" - а Чудовище и сейчас не сыто и кончит тем, что проглотит и партию консерваторов.