– И я не откажусь, – признался он, отложив найденную им игру в сторону.

– Что это там у тебя? – поинтересовалась она.

– Секретное русское оружие.

– Что, что?

– «Тетрис», – пояснил Бык. – Говорят, что его придумал кто-то из наших. А пока в него больше всего играют несчастные американцы, убивая свое драгоценное время на ерунду. Кстати, это можно сказать и обо мне.

Некоторое время они ели молча, как это бывает с теми, кто изрядно голоден. Наконец, когда с едой было покончено, а Ольга еще и выпила несколько бокалов вина, от которого Бык предусмотрительно отказался, ибо намеревался еще сегодня вести машину, его спутница поинтересовалась:

– Признайся честно – тебе скучно в моей компании? – она лукаво посмотрела на него. – Или ты предпочитаешь умненьких непромытых дурнушек с вечно заштопанными колготками?

– С чего ты так решила? – удивился Бык.

– Да так. Правильный ты како-то. Без изъянов. Ну, чисто положительный герой.

– Тебе такие, как я, не по нутру? – улыбнулся он.

– Нет, почему, я люблю положительных героев, – произнесла его собеседница и добавила: – Только их не мешает очеловечить отдельными недостатками. Чтобы не так приторно было.

– Не волнуйся, я не герой дамских романов, – улыбнулся Бык и добавил: – По крайней мере, сам себе таким не кажусь.

– И ты не станешь соблазнять пустоголовую дочку богача? – как-то странно посмотрела на него Ольга.

– Ты не пустоголовая, – заверил ее Бык. – И кстати – ты много лучше, чем хочешь показаться с первого взгляда.

– Это всего лишь защита, – пояснила девушка.

– Не могу понять, почему ты выбрала такую линию поведения. По-моему быть такой, какая ты есть – проще.

– Знаешь, в этой жизни все так серо, пусто и муторно, что порой хочется удавиться, – вдруг произнесла собеседница Быка. – Раньше я думала, что это для того только, чтобы не пропустить тот счастливый миг, когда станет солнечно и ярко, чтобы узнать этот миг и успеть обрадоваться и слиться с этим новым открывшимся тебе волшебным миром. Но это было раньше…

– А теперь?

– А теперь моя детская наивность сдохла. Напрасно я тебе об этом сказала, – Ольга замолчала и нахмурилась.

– Я никому не проболтаюсь, – пообещал ей Бык.

– Беда в том, что самое главное словами не скажешь. Всегда есть что-то такое, что выразить нельзя. Вот я к примеру раньше обожала читать, – призналась Ольга. – Все читала, читала – ждала, что там дальше за строками-глазницами, которые смотрят испытующе. Я ведь тоже что-то вечно сочиняла. Иначе душа лопнула бы. Для меня строчки на бумаге – это потрясение, прозрение, это то, с чем невозможно жить.

– Дашь почитать?

– А зачем? – Ольга горько усмехнулась. – Чтобы еще раз кто-то тебе плюнул в душу?

– Это не обо мне.

– Все равно. То, что я написала – мое и только мне принадлежит. Это просто как громоотвод. Потому что если не с кем поговорить, то хотя бы надо поделиться с бумагой. Потому что все это надо куда-то деть, вытащить, отдалить от себя – иначе сумасшедший дом, монастырь, петля…

– Ты что-нибудь напечатала?

– Зачем, дуралей? Кому сейчас нужны все эти переживания языческой девы в дорогом прикиде? Если бы я была десятилетняя проститутка с восьмилетним стажем – тогда бы точно с руками оторвали. А так… – произнесла девушка с горькой иронией и умолкла.

Бык увидел, что у нее на глазах навернулись слезы, но не стал ничего больше спрашивать, не будучи любителем лезть никому в душу, справедливо полагая, что если человек захочет, то сам расскажет ему обо всем. Так получилось и на этот раз. Помолчав некоторое время и немного успокоившись, Ольга произнесла:

– Что, не подозревал в смазливой Оленьке такие муки? – произнесла она с горькой иронией и умолкла.

– Не подозревал, – признался Бык. – Что-то уж слишком часто я начал ошибаться в людях. В тебе-то я точно ошибся, когда думал, что ты…

– Что я?

– Да так… – сказал Бык и замолчал.

– Знаешь, пойдем-ка со мной, – Ольга поднялась, взяла его за руку и повела за собой вниз по лестнице.

Он повиновался ей, и вскоре они очутились в помещении на первом этаже, за которым в приоткрытую дверь была видна сауна.

– Ты предлагаешь мне попариться? – несколько удивленно посмотрел на Ольгу Бык.

– Нам, – поправила его она и как-то странно на него посмотрела.

– Мы будем парится вдвоем? – еще больше удивился Бык.

– А тебе разве не хочется? – глаза Ольги вдруг заблестели, в них Бык увидел вызов, смешанный с желанием. – Знаешь, у меня никого нет, поэтому… – она вдруг обвила его руками, прижалась головой к его груди и стала нежно гладить его по спине.

Бык почувствовал, что заворожен ее неожиданным порывом, почувствовал, как волны возбуждения побежали, побежали по ее телу, а ее стройные ножки стали тереться о его ноги, отчего вдруг желание близости охватило и его самого. Он закрыл глаза и стал нежно гладить Ольгу по нежной спине, руки сами собой опустились на ее маленькие ягодицы, стали мять их, но тут он вдруг замер и остановился, открыв глаза.

– Что, что такое? – тихо прошептала она. – Почему ты остановился? – она чуть отстранилась от Быка и посмотрела на него с необыкновенной нежностью. – Тебе плохо со мной?

Его взгляд вопреки его воле упал на ее задранные вверх напрягшиеся соски на плотных девичьих грудях, стоящих напряженно как бы сами собой и часто поднимающихся под тонкой материей коротенькой модной маечки, едва не лопающейся под их напряженным натиском.

– Разве ты меня не хочешь? – произнесла Ольга, глядя ему в глаза, и вдруг быстро и ловко стащила майку через голову, обнажив перед ним нежную розовость девичьего тела. – Обними меня скорее.

– Я не должен этого делать, – тихо, но твердо сказал Бык.

– А я не хочу быть скучной примерной дурочкой, – с вызовом произнесла девушка. – Что мне, всю жизнь мастурбировать в ожидании несуществующего принца? Почему я не могу получить то, о чем мечтаю уже сто лет?

– Ты смелая… – отозвался Бык, слегка ошеломленный ее словами, – и… очень… – он осекся.

Ему следовало бы отвернуться, отвести от Ольги глаза, но он не нашел в себе сил. Она была прекрасна в своей решительности, смешанной со стыдливостью и возбуждением, все это переливалось в ней как перламутр под лучами солнца. Нахлынувшее на нее чувство у его на глазах рушило все преграды и запреты. Её стройное тело было так очаровательно и свежо, глаза излучали такой теплый и чувственный свет, что он едва устоял.

– Ты хотел сказать, что я бесстыдная, – подсказала ему Ольга.

– Нет, ты… наоборот… ты очень… израненная какая-то, – произнес Бык, теряясь.

Тут она вновь приникла к нему и стала расстегивать на нем рубашку.

– Не надо, – Бык удержал ее руку.

– Почему, ну почему? – Ольга чуть ли не заплакала. – Не беспокойся, я никому не скажу. Ведь ты меня хочешь? Скажи, хочешь? Я ведь вижу, что хочешь. Я чувствую это, понимаешь, чувствую.

– Не в этом дело, – произнес Бык, все еще держа ее руку в своей.

– А в чем? У тебя никогда не было девственницы? Но ты не волнуйся – моя стыдливость сейчас куда-то делась. Тебе не надо меня бояться.

– Нет, вовсе не поэтому. Просто я не должен так поступать, понимаешь. Не должен и не могу.

– А я могу! – выпалила она. – Или ты посоветуешь мне ждать старости, чтобы умертвить жар своего тела? И что тогда? Сидеть в богадельне и вязать носки для внуков, которым наплевать на старуху, пропахнувшую кислым и ветхим? Поцелуй меня, – попросила она с мольбой.

Бык стоял рядом с ней, не в силах ее оттолкнуть. Ему вдруг стало невыносимо жалко эту хрупкую нежную девочку, почти ребенка, скрывающую под колкостями, иронией и показной смелостью по сути совершенно беззащитную, доверчивую и мятущуюся душу. Но это его чувство к ней, он это понял тут, прямо сейчас, было не чувством мужчины к женщине, а скорее чувством старшего брата к младшей сестре, хотя еще несколько минут назад он чудом не поддался плотскому порыву. Потому он приблизился к ней, поцеловал ее в голову, затем мягко отстранил от себя и произнес: