Кроме книжного стеллажа в комнате стоял двустворчатый шкаф, забитый различной, но в то же время похожей одеждой – Дэвид никогда не любил ярких цветов, узкой одежды и выглядеть напыщенным щеголем. Ему нравились удобство и комфорт, не доведенные до абсурда.

В дальнем углу располагался стол, а нем под пристальным взглядом настольной лампы дремала пишущая машинка – отдельная гордость Дэвида. Он приобрел ее около пяти лет назад на ярмарке в Новой Англии, а если быть точнее – в городе Вермонт, что можно найти на карте штата Мэн. Когда Дэвид заглянул на ярмарку, то не собирался совершать никаких покупок, но, проходя мимо одного из павильонов, буквально застыл на месте, ведь перед ним стоял прекрасный образец печатной машинки Halda Portable. Той самой марки и модели, которой долгое время пользовался Эрнест Хемингуэй. Дэвид не смог устоять. Руки сами потянулись в карман в поисках купюры нужного номинала. О торге и речи ни шло, ведь самым главным для Дэвида стало желание обладать именно этой машинкой. В те далекие годы он все еще надеялся стать известным писателем. Он день за днем ждал, когда к нему придет вдохновение, когда великая идея посетит его разум. Годы прошли, а Дэвид так и не написал ни одной книги. Конечно, он неоднократно издавал свои небольшие очерки и рассказы, да только дальше этого дело не заходило. Конечно, он много раз пытался сесть за что-то серьезное. Садился, вставал и снова садился. Гонял разные идеи из угла в угол, переписывал страницу за страницей, менял местами предложения и каждый раз оказывался в тупике. Его желания никак не хотели совпасть с возможностями. И вот на сегодняшний день, так и не добравшись до заветной цели, он все равно не отбросил ее, а просто несколько отодвинул назад, продолжая ждать идеи, которая перевернет все.

Кажется, мы говорили о комнате, но слегка отвлеклись. Стеллаж, шкаф, пишущая машинка. Ах, да! Стоит обязательно отметить карту звездного неба, точно и аккуратно нанесенную на черный потолок. В центре карты, само собой, располагалось солнце, роль которого играла люстра в наряде из сферического абажура. Дэвид любил, откинувшись в кресле, изучать созвездия, вслух произнося названия каждого из них. Он неоднократно сожалел о том, что вынужден жить в эпоху, когда межзвездные полеты представляют собой лишь отдаленную перспективу, но радовался тому, что человечество постепенно все-таки осваивает новые пределы, раскинувшиеся за орбитой Земли.

Заканчивая рассматривать комнату, упомянем о лежанке Льюиса, которую он, впрочем, избегал, предпочитая спать между подушкой и изголовьем кровати, не забудем о самой обыкновенной кровати и остановимся на последнем по порядку, но не по значимости объекте, установленном возле окна. На дубовом журнальном столике стоял макет театрального зала. Маленькие красные стульчики, образующие ряды, имели свои крохотные номера, и каждый из них был обращен к выполненной из лакированных дощечек сцене, слева и справа от которой висел тяжелый бархатный занавес. На самой сцене стоял картонный каркас старого здания, телега и длинный стол, служившие декорациями для какой-то постановки. Странно, но в этом игрушечном театре не было никого кроме одного единственного человечка, сидевшего в середине зала. Его усталый взгляд, подчеркнутый полосками нахмуренных бровей, в ожидании начала спектакля был направлен прямиком на сцену.

Вы спросите, зачем Дэвиду этот странный макет? Нет, он не собирал его своими руками и даже не покупал. Это был подарок от некогда дорогого ему человека. Подарок странный, спору нет, но он пришелся Дэвиду по душе. И с тех самых пор маленький театр стал частью его самого. Иногда по вечерам, придя домой после тяжелого дня, он открывал банку пива и садился напротив макета. Взгляд плавно перемещался по рядам кресел к сцене, а в самом конце останавливался на одиноком человечке.

– Как прошел твой день, приятель? – спрашивал его Дэвид, не получая никакого ответа. – Мой тоже так себе. Ничего. Однажды пьеса обязательно начнется.

Но один день сменял другой, а в жизни Дэвида ничего не менялось, как, собственно, ничего не менялось и в театре. Человечек был обречен смотреть на пустую сцену целую вечность.

Впрочем, пора бы вернуться к настоящему дню, иначе можно навеки застрять в образах из прошлого. Включив свет в комнате, Дэвид, шаркая по полу, добрел до ванной и включил холодную воду. Ежедневный ритуал, к которому ему в детстве приучила мать, был обязательной частью программы по началу нового дня и не подлежал отмене. Набрав ледяную воду в ладони, он плеснул ее себе на лицо, а затем еще несколько раз повторил процедуру. На третий или четвертый раз Дэвид начинал просыпаться.

С кухни послышался чей-то знакомый голос, хотя Дэвид был абсолютно уверен, что кроме него в квартире есть только кот. Он тут же выключил воду и прислушался.

– …я не знаю, – едва послышался обрывок фразы.

Голос определенно принадлежал женщине, но как это возможно? Стараясь не шуметь, Дэвид тихонько выглянул из ванной и устремил свой взор на кухню. Никого. Чего и следовало ожидать.

– Льюис, ты ведь тоже что-то слышал? – поинтересовался Дэвид.

Кот сидел у ног хозяина и точно так же выглядывал из-за угла. Он поднял на Дэвида взгляд, полный недоумения, и вернулся к созерцанию кухни.

– Глупость какая-то. Я, наверное, еще просто не проснулся.

На полке с туалетными принадлежностями зазвонил мобильный телефон, отчего Дэвид, схватившись за грудь, подпрыгнул на месте. Коту это тоже не понравилось, и он с большими заносами на поворотах умчался обратно в комнату. Суровый взгляд начальника с фотографии при звонке всегда напоминал о характере своего владельца.

– Алло, Эдвин. Доброе утро, – после нескольких секунд раздумий Дэвид ответил на звонок. – Да… Да, я помню. Нет, статья будет завтра у вас на столе. Нет, не пропал. Как и договаривались, уже выезжаю. Хорошо, сэр. Я позвоню вам, как буду на месте.

Телефон вернулся обратно на полку. Облокотившись руками на раковину, Дэвид взглянул на собственное отражение. Полузакрытые глаза на отекшем лице с густой щетиной говорили о многом. Он почти никогда не высыпался, хотя постоянно об этом думал. Каждое утро обещал себе лечь пораньше, но затем все заканчивалось обессиленным падением на подушку около двух или трех часов ночи. Работа изматывала, изредка принося полноценное удовольствие, ведь большую часть времени ему приходилось писать о какой-то неподдельной, прошу прощения, херне: то грядущее переложение очередного блокбастера на страницы книги, то презентация нравственного учебника какой-нибудь «недозвезды» о том, как стоит правильно худеть, чтобы найти себе идеального мужа. Сидя в книжном магазине на первом ряду и слушая, как накаченная различными составами и чудодейственными эликсирами блондинка или пусть даже брюнетка (это не играет никакой роли) читает напыщенную главу под названием «Отчаяние, или Первый шаг к раскрытию личности», Дэвид поражался тому, как низко пал наш мир. Искусство превратилось в товар. Успехом пользовались лишь те, кто мог принести по-настоящему хорошую прибыль. И совсем неважно, о чем говорить в данном случае: будь то музыка, кино, литература или живопись. Главным стало не содержание, а продаваемость на рынке. И даже если товар был самым что ни на есть куском дерьма, завернутым в разноцветную фольгу, все чувствовали себя прекрасно, поскольку продажи приносили им ощутимую для кармана прибыль. Может быть, не так все плохо, и он просто утрирует? Возможно. Только таких примеров в его жизни было гораздо больше, чем других.

Дэвид снова включил воду и еще несколько раз окатил лицо холодной водой. Поначалу он думал побриться, но затем отбросил эту идею. Не было ни сил, ни желания. Он почистил зубы, причесался и пошел на кухню, чтобы съесть что-нибудь из того, что сможет найти в холодильнике. К счастью, там оказались яйца и остатки бекона, которые тут же отправились на сковородку. И пока завтрак доходил до нужной кондиции, Дэвид покормил Льюиса, за что получил благодарное «мяу».