Дэвид с трудом разомкнул глаза, и его ослепил яркий свет. Поначалу он видел перед собой только белые пятна, но наконец появились очертания Профессора и Льюиса, наблюдавших за Дэвидом сверху вниз.

– Должен признаться, ты нас напугал. Я никак не ожидал, что переход дастся тебе столь трудно, ведь ты и прежде это делал.

– Какой переход? Когда? – имея лишь небольшие догадки, спросил Дэвид.

– По пути в Толиман, ты ведь… Скажем… Погружался в свои воспоминания достаточно глубоко? Или видел некие образы нереальных мест?

– Да, – хрипло ответил мистер Розен.

– Ну вот, это оно и есть. За последнее время ты уже не раз совершал переходы, хотя, видимо, не отрывался от определенной реальности достаточно сильно и потому легко возвращался назад.

– Я не понимаю, о чем вы вообще говорите.

– Ладно, – Профессор глубоко вздохнул. – Ты можешь подняться?

– Думаю, да, – опершись руками на пол, ответил Дэвид.

– Отлично. Поднимайся, слегка разомнись, и мы поговорим. У меня еще есть немного времени.

Профессор, оставив Дэвида и Льюиса, шаркающей походкой удалился в комнату, где они впервые встретились. Окружающий мир действительно был реален или, по крайней мере, казался таким, но хоть Дэвид и нашел «опору», внутри у него продолжало бушевать беспокойство. Мог ли он сегодня утром предположить, что попадет в подобную передрягу? Конечно, нет, хотя бы потому, что и не мог вообразить себе ничего подобного.

Льюис вытянул лапу и аккуратно прикоснулся к щеке хозяина, будто проверяя, тут ли он.

– Все хорошо, дружище, – Дэвид постарался быть как можно убедительнее. – Только я не пойму, почему ты так легко все перенес?

– Коты странные создания, – послышался голос Профессора. – Почему ты все еще лежишь на полу?

Дэвид подогнул колени и, оттолкнувшись от пола руками, вначале сел, а затем принял вертикальное положение. Легкое головокружение и ничего более. Жить можно.

– Почему странные? – поинтересовался мистер Розен, растирая лицо ладонями.

– Потому что они знают и видят гораздо больше нас с тобой. То, что ты сейчас пережил, для них вовсе не сюрприз, а просто как переход из одной комнаты в другую.

– Может быть, вы мне все-таки объясните?

– А ты размялся, как я просил? – скрестив руки на груди, Профессор нахмурился.

– Ну что мне нужно сделать? Поприседать или отжаться? – с сарказмом поинтересовался мистер Розен.

– Было бы неплохо.

– Вы серьезно?

– Абсолютно.

Испытывая недоумение, Дэвид уставился на Профессора, но поняв, что тот не шутит, тяжело вздохнул и присел десять раз, громко ведя счет.

– Так стало лучше? – чувствуя, как кровь активней начала циркулировать в организме, спросил Дэвид.

– Я же не для себя стараюсь. Лучше ты мне скажи, как ты себя чувствуешь? Головокружение прошло?

– Да, сейчас все в порядке.

– Тогда пойдем в комнату. Прежде чем я уйду, нужно попытаться объяснить тебе, что произошло.

– Уйдете? Что значит уйдете?

– Дэвид, давай не будем заострять внимание на ненужных вопросах. Пойдем, я налью тебе стаканчик портвейна. Считай, что это лекарство.

Мистер Розен последовал за Профессором, но каждый шаг делал аккуратно, боясь провалиться в другую версию магазина, где его поджидает Великан в желтом плаще. Он чувствовал, как нога уверенно наступает на твердый пол. Паркет в свою очередь отвечал ему скрипом, словно говоря: «Не бойся, я тебя крепко держу, и ты никуда не денешься».

По левую руку от двери в самом углу располагался небольшой сервант, из которого Профессор извлек два бокала и закупоренную бутылку портвейна. Темно-зеленое матовое стекло оберегало напиток от ненужных лучей света, а запечатанное горлышко сохраняло внутри бутылки все до последней капли. Профессор протянул мистеру Розену бутылку вместе со стаканами и попросил открыть, сославшись на больные руки, что потеряли былую твердость и стали похожи на ветхие конечности огородного чучела. На бутылке не оказалось никакой этикетки и даже ни единого намека на производителя или содержимое.

– Перестань ее вращать. Ты же не центрифуга, в конце концов, – понаблюдав за действиями Дэвида, не выдержал Профессор. – На столе лежит штопор, а я пока включу музыку. Мне, знаешь ли, спокойней, когда она играет.

– А вы действительно Профессор музыки или это только… Нечто вроде прозвища? – поинтересовался Дэвид, втыкая штопор в плотную пробку.

– Я? – на мгновение застыв над патефоном, задумался Профессор. – Да, действительно. Самый что ни на есть настоящий. С самого раннего детства я посвятил свою жизнь музыке и теперь никогда с ней не расстаюсь. Она мое спасение и защита. Музыка, как ты, наверное, уже догадался, помогла удерживать комнату в ее первозданном виде, пока мы находились в другом Толимане.

– А вот на этом моменте я хотел бы остановиться поподробней.

– Дэвид, я все прекрасно знаю. Давай уже сюда портвейн, – пробурчал Профессор. – Кстати, за столом стоит складной стул, поэтому можешь прихватить и его.

Мистер Розен с силой потянул штопор вверх, и пробка с гулким звуком выскочила из узкого горлышка, высвобождая аромат терпкого напитка. Через несколько секунд оба стакана были наполовину наполнены. Тем временем Профессор перебирал в ящике под патефоном пластинки в ярких обложках, пытаясь отыскать что-то конкретное. И вот она! Нашлась. Сей факт вызвал довольную улыбку на старческом лице. Освободив пластинку от обложки, Профессор установил ее на патефон и поставил иглу. Моментально комната наполнилась звуками приятного джаза.

– Дюк Эллингтон – один из величайших музыкантов всех времен, – прокомментировал старик, усаживаясь в свое кресло.

– Никогда не любил джаз, – с горечью признался Дэвид и протянул своему собеседнику один из стаканов.

– Нет, мой мальчик. Правильней будет сказать, что ты никогда его не понимал. Джаз нельзя не любить. Эта потрясающая метаморфоза звуков, издаваемых музыкальными инструментами, буквально возносит меня до небес. Понимаешь, я живу этим. Как бы тебе объяснить… Как воспринимаешь мир ты? Через слова, метафоры. Они составляют для тебя структура окружающей реальности, а для меня это музыка. Я вижу (если так можно сказать) ее во всем. В мурлыканье кота, – Профессор подмигнул Льюису, запрыгнувшему на спинку кресла, – в звуке открывающейся дверцы холодильника, в подъезжающем к остановке автобусе. Во всем! И даже тема, которую мы сейчас затронем, представляет для меня бесчисленное множество нот на нотном стане.

– Как я понимаю, речь пойдет о параллельных мирах? – слегка прищурившись, озвучил свою догадку Дэвид.

– Да, в какой-то степени ты прав, но не до конца, – подтвердил старик и сделал глоток из стакана. – Сразу скажу тебе одну вещь: я не математик, не физик и потому не имею возможности правильно и подробно обо всем рассказать, но так или иначе сделаю все, что в моих силах. Пожалуй, начнем с малого. При рождении, выбравшись из материнского лона, мы оказываемся в чуждом для нас мире, где все ново и непонятно. Мы делаем вдох, позволяя легким раскрыться первый раз в жизни. Открываем глаза и пытаемся понять, что же нас окружает. Но ответы приходят не сразу, поскольку всему нужно время. И мы начинаем учиться: переворачиваемся со спины на живот, делаем неуверенные шаги, произносим короткие слова. Все наше детство – это начальный этап обучения тому, как правильно жить на Земле и среди людей. И вот, например, ты. Взрослый мужчина с высшим образованием, способный управлять своим телом, общаться с людьми и многое другое. Да, только дело в том, что то, к чему ты привык, представляет собой одну из множества граней мироздания. Это всего лишь небольшой фрагмент сложного реального мира. Какие измерения ты знаешь, Дэвид?

– Высота, ширина и длина, – уверенно ответил мистер Розен, – Ах, да! Еще время.

– Верно. Это измерения, хорошо понятные людям. Двигаясь по линии времени, мы проживем жизнь от рождения до смерти и, используя все четыре измерения, перемещаемся в пространстве. А теперь скажи мне, что такое гиперкуб?