Опираясь на подлокотники, мужчина поднялся со своего места. Он ни капли не был похож на тех, с кем недавно столкнулся Дэвид. Мужчина обошел кресло и, подойдя поближе к Дэвиду, остановился в свете настольной лампы. Перед путниками предстал пожилой человек лет семидесяти в красной вязаной жилетке, надетой поверх черной рубашки, на воротнике которой красовалась туго затянутая алая бабочка. Но самое главное, что стоило отметить, – это его лицо. Гладко выбритое и усеянное множеством морщин, оно по какой-то причине вызывало доверие. Возможно, дело было в добрых голубых глазах, над которыми нависали тяжелые густые брови, а может быть, в легкой улыбке, но так или иначе Дэвид понял, что перед ним стоит далеко не враг. Слегка покачиваясь вперед и назад, мужчина спрятал руки в карманы брюк и внимательно осмотрел своего гостя с ног до головы.

– Выглядишь ты, конечно, не очень. После всего пережитого тебе не мешало бы отдохнуть, – слегка нахмурившись, сказал незнакомец. – Но это еще успеется. Я рад, что ты смог добраться.

– Вы не ответили, кто вы?

– Я? – незнакомец задумался, подняв взгляд к потолку. – Профессор музыки. А если тебя интересует имя, то меня зовут Эдвард, правда, если тебе не трудно, мог бы ты меня так не называть?

– А как тогда? – удивился мистер Розен. – Профессор?

– Да, – Эдвард кивнул, – так мне нравится гораздо больше.

– Я не понимаю, что происходит.

– Ну разумеется. Минувшие события для тебя подобны урагану, но у них есть свое объяснение.

– Понимаете, я ехал в Толиман по работе. У меня было запланировано несколько интервью, но вместо этого я оказался в каком-то кошмаре. Искусственный город, забитый картонными домами и нарисованными людьми. А потом эти твари…

– Дэвид, – Профессор музыки перебил его, – не надо. Я все прекрасно знаю. У тебя очень много вопросов, да только я не могу дать ответы на все. Но парочку тайн я для тебя открою, – он коротко улыбнулся и взглянул на Льюиса. – А ты как поживаешь, проныра?

– Мяу?

– Знаю. Не переживай, – Профессор ответил так, словно в точности понял, что имеет в виду Льюис.

– Послушайте, я хочу поскорее выбраться отсюда, а мы только впустую тратим время…

– Время? – искреннее удивление отразилось на лице Профессора, на долю секунды разгладив все морщины до единой. – Время не имеет для нас ни малейшего значения, дорогой мой. Скажи-ка мне, – старичок выпрямился и сделал еще один шаг к Дэвиду, – что реально из окружающего нас мира?

– Честно говоря, мне кажется, что это все одна сплошная галлюцинация. Может быть, я попал в аварию на дороге? И теперь лежу в больнице с перемотанной головой или даже в кювете, истекая кровью.

– Фу, – отмахнулся Профессор, – ей-богу, какие глупости! Осмотрись вокруг, прикоснись к стене, проведи рукой по гладкой поверхности стола. Если хочешь, можешь коснуться меня. Неужели все это столь нереально?

– Нет, – Дэвид отрицательно покачал головой, – но это не может быть правдой.

– Почему? Потому что происходит что-то не вписывающееся в твое понимание реальности?

– Можно сказать и так. Это все какая-то ерунда.

– Дэвид, отрицание никак не может заставить стол исчезнуть. Оно может только загнать тебя в иллюзию, наполненную обманом, который ты считаешь правдой.

– А кто сказал, что этого уже не произошло?

– Резонно, – ответил Профессор, приподняв одну бровь. – Отличить реальность от вымысла или иллюзии довольно сложно, ведь люди так сильно привыкли жить внутри собственного восприятия. Мы привыкли врать себе о собственных ошибках, чтобы легче их пережить. Врать, чтобы не смотреть в лицо правде, которая может расстроить нас еще больше. Отчасти это инстинкт самосохранения, а отчасти слабость и трусость. Только воистину смелый человек способен встать с колен, снять повязку со своего лица и, гордо расправив плечи, взглянуть на все свои неудачи и поражения. Именно такой человек может отличить правду ото лжи. А какой человек ты, Дэвид?

– Обычный, – не задумываясь, ответил мистер Розен.

– Обычный, – еле слышно повторил Профессор.

Пластинка на патефоне закончилась, и вместо музыки комнату заполняло шипение от иглы, двигающейся по пустому пространству.

– Прости. На минутку отвлекусь от нашего разговора, – Профессор тут же поспешил к патефону.

Ему было трудно быстро передвигаться, но тем не менее пожилой мужчина, прихрамывая, пересек комнату за несколько шагов и наклонился над патефоном. Пока он отодвигал иглу в сторону и переворачивал пластинку, Дэвид увидел нечто очень странное: комната еле заметно начала меняться. Мерцая, будто картинка телевизора, стены изменяли цвета. Они становились похожи на небрежный рисунок. А стол, до сего момента не вызывавший сомнения в том, что он сделан из дерева, все больше стал походить на игрушку. И тут Дэвид понял: комната стремилась стать частью искусственного города. Но тут из патефона с новой силой зазвучала музыка, и мерцание исчезло, вернув комнату в первозданный вид. Эту мелодию Дэвид тоже когда-то знал, а сейчас она была не более чем безликим эхом в опустевшей памяти.

– Я думаю, ты заметил? – поинтересовался Профессор, повернувшись к Дэвиду.

– Конечно, комната ведь тоже часть города? Ее удерживает музыка.

– Именно, но об этом чуть позже. Давай поговорим о главном.

– Погодите, а что если патефон сломается? Или пластинку заест? – указывая пальцем на музыкальный аппарат, заволновался Дэвид.

– Не переживай, этого не произойдет. Обо всем по порядку, – Профессор вернулся к путникам и снова спрятал руки в карманы. – Ты сказал, что ты обычный человек. Почему?

– А какой же? Что отличает меня от других? Я никакой не гений, а самый обычный рядовой гражданин, если так можно выразиться.

– Не нужно быть гением, чтобы быть особенным, но и нельзя назвать особенным того, кто в своей жизни поступает так же, как и миллионы других. Особенными нас делают наши мечты, наша любознательность, стремление постигать что-то новое. Познание и созидание. Вот, на мой взгляд, базовые принципы особенного человека, а не тени среди теней.

Дэвид рассмеялся. В словах Профессора не было абсолютно ничего смешного, и все же это было смешно, ведь тогда получается, что Дэвид и был тенью среди теней.

– Тебе кажется это смешным?

– Нет, простите.

– Ты живешь в маленькой квартирке вместе со своим котом. День за днем ходишь на работу, которая не всегда приносит удовлетворение. И все, что у тебя есть, – это бесконечный цикл загнанного в клетку зверя. Ты мог бы все изменить, но не делаешь этого, оправдываясь самыми различными причинами. А знаешь, почему ты этого не делаешь? Потому что не хочешь, ведь ты так сильно боишься потерпеть неудачу. Или даже хуже! Что если твоя жизнь станет лучше? Да. Этого ты боишься еще больше, ведь считаешь, что не заслужил улучшений. Не это ли настоящая иллюзия? Добровольная попытка стать не просто тенью, а тенью самого себя. И теперь «безумие», происходящее в городе, больше не кажется столь нереальным.

– О чем вы говорите? – возмутился Дэвид. – Вы не можете судить меня. Я стараюсь делать…

– Стараюсь делать что? – перебил его Профессор. – Ничего? Или, может быть, стараешься раз за разом повторять одни и те же действия, которые и прежде не принесли результата? Ты должен понимать, что это и есть безумие или, по крайней мере, медленное добровольное самоубийство, если в глубине души ты отдаешь себе отчет в своих поступках.

– Вы не правы! – тон мистера Розена резко повысился.

– Я и не ожидал, что ты согласишься. Но скажи мне, Дэвид, почему нарисованный город кажется тебе менее реальным, чем человек, проживающий пародию собственной жизни?

– Обе ситуации ложь, но меня ваше описание определенно не касается! Я понятия не имею, откуда вы знаете кое-что обо мне, но могу сказать точно: вы не можете знать всего! Вам ничего не известно обо мне и моем прошлом!

– Погоди! – Профессор жестом попросил Дэвида остановиться. – А ты знаешь свое прошлое?