– Конечно, – удивляется она, – зал-то пустой.

– Вот видишь! – снисходительно замечаю я, когда официантка, приняв заказ, уходит. – Никто нам с тобой не помешает.

– Ты не понимаешь, – тревожно шепчет Катя. – В город приехал мой бывший муж. Он меня разыскивает. Уже приходил на мою старую квартиру.

– Давай поменяемся с тобой местами, – предлагаю я. И её мучают застарелые страхи. Подумаешь, муж приехал! А она уже сама не своя, и нервничает, и дрожит.

– Зачем?

– Затем, что тебе будет виден вход в зал, и ты наконец перестанешь озираться. Да и чего вдруг среди дня ему приходить именно сюда?

– Он мог следить за мной.

– Катерина, перестань! Знаешь, как это называется? Паранойя! Да и кто такой твой муж? Ты вроде говорила, он врач, но не киллер же…

– Ничего смешного нет! – вспыхивает она.

Катя старше меня на три года, но с самого начала нашей дружбы я веду себя как старшая. Приблизительно так же, как относится к своему другу Димке мой сын Михаил.

Подруга – человек легковозбудимый. Она порой быстро переходит от хорошего настроения едва ли не к черной меланхолии, и такое впечатление, что она всё время чего-то боится.

– А почему ты решила, что приходил твой муж? Ты его видела?

– Нет, но Стас, тот, что купил у меня квартиру, очень подробно его описал. Сомнений быть не может!

Первая купленная Катей квартира была однокомнатной, но и ей, помнится, подруга радовалась как дворцу. Потом ее купил муж одной из старых клиенток, с которым та как раз развелась. Интересно, почему в адресном столе нет Катиного нового адреса? Подстраховалась? Заплатила, чтобы информация о ней стала закрытой?

– Послушай, – высказываю я вдруг пришедшую в голову мысль, – а ты четыре года назад мне ВСЕ рассказала?

– В том-то и дело, – вздыхает Катя, – что я рассказала тебе легенду. Я придумала её, когда ехала сюда в поезде из Питера.

Некоторое время от изумления я молчу, так как на ум ничего путного не приходит, кроме упрека: подруга называется! Легенду она мне рассказала. Можно подумать, мы обе в разведке работаем! А я-то перед ней выворачивалась! А я-то рассказывала не только то, что со мной происходило, но и самые потаенные мысли…

– Надо же, а я сдуру считала, будто мы с тобой достаточно близки, чтобы быть откровенными, – жестко замечаю я.

В глазах Кати появляются слезы.

– Как ты не понимаешь! Я не могла тебе такое рассказать. Потому что это… стыдно!

Теперь я уже точно ничего не понимаю. Катя, милая и улыбчивая, умница и вообще человек крайне порядочный, в чём я не раз имела возможность убедиться, оказывается, скрывает в своем прошлом нечто, чего стоит стыдиться!

– Стыдиться?

Раз дело идет к тому, что легенды развеиваются, неплохо бы услышать, что придет к ним на смену. Просто-таки на глазах изверг и садист – бывший Катин муж, от которого она единственно что и могла, так только сбежать, – выходит, лишается всех своих омерзительных черт?

Но поскольку подруга не торопится откровенничать, мне только и остается, что приналечь на горячую закуску, потому что я не привыкла, как другие люди, начинать с холодных закусок. Мне сначала нужно что-нибудь посущественнее, чем салат с грибами или огурцы-помидоры, потому я легко управляюсь с хорошо прожаренным куском говядины и делаю вид, что не замечаю нравственных терзаний подруги. Глупая, она думает, что какие бы то ни было ее грехи в прошлом могут отвратить меня от нее! Как говорится, кто из вас без греха, пусть бросит в меня камень.

– Я так много сделала плохого, – наконец произносит Катя, – что даже не знаю, с чего начать перечень.

– Начни с того, что первым придет в голову, а я уж расставлю все по мере происходящего, – предлагаю я. – При том что я вовсе не настаиваю на том, чтобы ты выворачивала себя наизнанку. Человек откровенничает с друзьями, испытывая в том необходимость, а если нет, стоит ли напрягаться?

Катя некоторое время смотрит на меня, видно, размышляет, а не пойти ли и в самом деле по пути наименьшего сопротивления: оставить всё как есть?

– Дело в том, что в юности я была… наркоманкой. Наверное, не слишком запущенной, потому что при этом довольно успешно училась в институте, осваивала профессию модельера. Мои родители… довольно известные в городе люди…

Везёт же мне на детей известных людей! Сначала муж, теперь лучшая подруга. Что они находят во мне? Или меня подсознательно к ним тянет?

– Так вот, мои родители поймали меня на горячем, ужаснулись, испугались – как так, в нашем роду и вдруг изгои, отбросы общества! – и запихнули в клинику, которой заведовал доктор Вениамин Аркадьевич Самойлов.

Она выпивает залпом минеральную воду, словно водку, и даже морщится так же. Бедная моя подружка! Как же её корежит! А я-то думала, что это только меня достают видения прошлого. И Катя обычно успокаивает меня, но ей-то самой откуда знать нравственные терзания. Подумаешь, от мужа убежала…

На самом деле Кате приходится куда хуже. В моих воспоминаниях плачет моя оскорбленная гордость, а в Катиных – и страх, и ненависть, и бог его знает, что еще…

– И ты вышла за него замуж?

– Не сразу, конечно, – бледно улыбается Катя. – Хотя, по мнению моих родителей, должна была немедленно броситься на шею человеку, который не только вылечил меня, но и богат, хорош собой, пусть и не первой молодости…

– Можно подумать, ты сама страшна как смертный грех, и никто не взял бы тебя замуж!

– Дело не в этом. Ты же понимаешь, я находилась в группе риска. Как обезьяна с гранатой, никто не знал, в какой момент я возьмусь за чеку… Потому неудивительно, что мои родители мечтали о том, чтобы передать меня с рук на руки надежному человеку. И тогда они больше могли не бояться, что у меня наступит рецидив. Муж – он ведь на то и муж, чтобы приглядывать за своей женой… Хорошо хоть институт дали мне закончить. Да и то на занятия со мной ходил нанятый мужем телохранитель – он следил, чтобы у меня не было больше опасных контактов с другими наркоманами.

– Катя, перестань. – Я касаюсь её руки, потому что, кажется, ещё минута, и у неё начнется истерика.

Но она так возбуждена, что не замечает этого моего жеста.

– Ты не знаешь, наркоманы – они же хитрые, как и алкоголики. Их закрывай, не закрывай, они всё равно выберут момент и сбегут.

– Ты же сказала, что муж тебя вылечил.

– Вылечил. Но повадки-то остались. Да и жизнь взаперти, согласись, не большое счастье. К тому же я вдруг забеременела, хотя никаких детей не хотела. И родила Димку. Вот перед кем я виновата, вот за что я буду гореть в аду!

Мне становится не по себе. Страшно наблюдать за тем, как близкого человека терзают демоны и он корчится и истекает кровью…

– Катюша, ты наговариваешь на себя! Нет более нежной и внимательной матери, чем ты.

Она опять всхлипывает и лезет в сумочку за платком.

– Да, а ты разве не видишь, какой мой сыночек худенький и слабый? Он всего боится, постоянно хнычет, часто болеет, а я, вместо того чтобы днями сидеть у его постели, нанимаю для этого нянек. Неизвестно, какие из них воспитатели!

Глаза у неё наполняются слезами, и она начинает рыдать, но как-то задавленно, беззвучно и оттого страшно.

Наверное, права она была в том, что почти ничего о своём прошлом мне не рассказывала. Невольно у меня появляется к ней какая-то жалость, как у человека стопроцентно здорового к безнадежно больному.

Я никогда не интересовалась наркотиками. И к наркоманам испытывала скорее брезгливость, чем какие-то иные чувства. Мне было непонятно, как они тянулись к тому, что заведомо есть самоуничтожение. Это всё       равно, что, прочитав на столбе «Не влезай, убьёт!», пытаться влезть. Всякое любопытство должно иметь предел, ограниченный инстинктом самосохранения.

Теперь я пыталась напомнить себе, что Катя – моя подруга и, если разобраться, кроме меня, у неё никого нет. И я пытаюсь её успокоить:

– Ничего, скоро я возьму над твоим Димкой шефство. Буду его и Мишку водить в бассейн.