Раздражающе звонкая трель мобильника вырвала меня из плена мутных сновидений. Буквы на экране прыгали словно блохи по бродячей собаке. Сколько я не напрягал непокорные глаза, но картинка так и не приобретала четкость.

– Да, – просипел я в трубку, поняв, что самый быстрый способ идентифицировать собеседника это услышать его голос.

– Привет Шило, – хихикнул собеседник. – Как здоровьице? Синячишь?

– Ты кто? – сел я на край дивана. На пол соскользнуло дурно пахнущее одеяло. Босые ноги погрузились в липкую лужицу. – Блевотина, – мрачно констатировал я, опустив глаза вниз.

– Сам ты блевотина! Ты Шило уже вкрай сбухался. Да-да-да! Я понимаю, что это твой… Э-э-э-э как ты там его называешь? Метод. Пусть будет метод, если данный термин отражает суть процесса. Но ТАК бухать зачем. Твой ливер вскоре потеряет ценность не только для потенциальных доноров, но и для твоего организма в первую очередь. Подобный образ жизни…

– Заткнись Енот! – буркнул я, сглотнув подошедший к горлу ком. – Не тарахти. Голова болит.

– Ой, головонька у него болит. Конечно-конечно, – захихикал собеседник. – Сейчас она у тебя еще больше заболит. Шеф звонил.

– И? – поинтересовался я, вставая на ноги.

Комната превратилась в сумасшедшую карусель, с каждым вздохом набирающую обороты. Меня вырвало желчью. Все. Сундучок волшебника пуст. Кролики и голуби покинули его еще ночью. Почему ночью? Хватаясь руками за мебель и стены я, покачиваясь, добрался до окна. Непослушные ноги норовили то сложится, то разойтись в разные стороны.

– Мать вашу! – плотная штора скрывала от меня яркую улыбку восходящего солнца. Лучи плясали по первому снегу, укрывшему землю белым ковром. Из глаз потекли слезы.

– Не трогай святое, – хихикнул голос в телефоне. – Родители не виноваты, что мы такими уродились. Точно-точно. Могу сказать одно – зачат ты был точно по пьяни. На трезвую такой продукт не забацаешь.

– Уже зима? – прищурившись, я мрачно осмотрел бескрайний спальник. Стройные ряды многоэтажек выстроились вдоль уходящего в рассвет проспекта. – Сколько я здесь?

– Вот-вот. И шеф так же сказал – сколько можно искать этот путь. За это время нормальные находят, доходят и возвращаются. И еще он сказал…

– Енот? – вкрадчиво спросил я. – Ты еще там?

– Ну да-да. Где ж мне быть? Тут я. Тут.

– Меня хорошо слышно?

– Ну да-да. Шило, у тебя все нормально? – в голосе мелькнуло волнение.

– Замечательно, – я переступил через разбитую вазу. От кучи битых стекол тянулась в сторону сортира вереница красных пятен. Вот почему болит правая ступня. Ничего не помню. – Передай своему шефу, что он может идти в жопу. Именно туда и ни сантиметра в сторону. Пусть ищет нормального, который ему найдет, дойдет и вернется. А я тут посижу. И ты не ответил на мой вопрос. Сколько времени прошло?

– Шило, ты начал осенью. Вчера выпал первый снег. Зима, брат. Зима. Без двух дней две недели синячишь. Да-да-да. И кстати ты должен мне. И неслабо должен.

Шаг за шагом я поковылял в сторону кухни. Звякнули, разлетаясь из под ног латунные гильзы.

Ага! Значит, я шумел.

Раз. Два. Три. Четыре. Четыре пистолетные гильзы. Плохо. Соседи раньше просто ненавидели. Теперь даже не знаю. О! Пустая обойма на краю журнального столика. Четыре плюс девять. Итого…. Э-э-э…

– Енот, нужна твоя помощь.

– Опять?! Что сейчас?

– Четыре плюс девять. Сколько получится?

– Я недавно упоминал о состоянии твоего ливера. Так вот. С мозгом у тебя все хуже. Гораздо хуже. Тринадцать будет. На лицо явная деградация личности, нарушение элементарных функций головного мозга…

– Заткнись. Я думаю. – Я застыл на пороге кухни, уставившись в потолок. – Енот я кого-то расчленил, но ничего не помню об этом. Ко мне кто-то приходил?

– Вот-вот. Нарушение элементарных функций головного мозга. И потеря памяти. Да-да-да. Ты ж под замком. Как обычно. Ты закрылся изнутри. Я тебя закрыл снаружи. Выход исключительно по взаимному согласию. А про расчленение это ты к чему? Руки? Ноги? Кишки на люстре?

– Кровище на потолке в кухне. Много, – меня опять стошнило.

– Я рад, что этого не вижу. И звуки ты издаешь страшные-страшные. Радует, что телефон запахов не передает. Твоя берлога это что-то. Да-да-да. Ладно, загляни в большой шкаф возле холодильника.

– Здесь нет холодильника, – взгляд нащупал бутылку пива на подоконнике. Откупоренная. Я принюхался. Без разницы. Все воняет блевотиной. Даже пиво.

– Забыл-забыл. Это был второй приезд полицейских, – как-то невесело хихикнул телефон. – До сих пор не понимаю, как ты в одиночку дотащил двухкамерный холодильник до балкона. Помнишь, у твоего подъезда в подвале пара бомжей обосновалась. У них еще болячки на физиономиях такие страшные-страшные, что даже полицаи на них забили и забыли о их существовании.

– Насмерть? Обоих? – ноги подкосились, и я присел на трехногий табурет. По воспоминаниям раньше ног у него было больше.

– Нет-нет-нет. Несварение говорят было. Холодильник полный жратвы козырек над входом в подвал проломил и застрял там. Теперь они на тебя молятся, и каждое утро смотрят вверх в ожидании нового холодильника. Правда, пивные бутылки с мочой снизили уровень фанатичной религиозности.

Еще раз принюхавшись к содержимому бутылки поставил ее на место. Я вообще в бога не верю.

– Енот, какое отношение бомжи имеют к пятнам на моем потолке? Бомжей двое. Пятен три.

– Точно три? Точно-точно?

– Три здоровенных кровавых пятна. Куча стекол на полу и много желтых ляпок везде.

– Ты когда в поиск уходил среди покупок были три банки томатного сока и несколько упаковок яиц. В моменты просветления кровавой мери догонятся. Точно-точно. Ты сказал, что это пойло твой дух просветляет.

– Понятно, – вздохнул я. – Открывай. Привези пива и еды.

– Нашел? – восхищенно выдохнул Енот. – Где?

– Ищи рифму, – буркнул я. – Пиво. Еда. Отбой.

Вот и закончился очередной поиск. Уже и не помню какой по счету. Наверное, стоило бы вести дневник. Записывать, что и где нашел. Записывать? Что? Координаты, которых нет? Предметы, которых не существовало или о которых забыли? Зачем? Обычный человек в лучшем случае воспримет как записки сумасшедшего. Коллега, если таковые имеются, покачает головой и отправится в свой поиск. У каждого свой путь.

Уткнувшись лбом в спасительно холодное стекло, я изучал подзабытый мир. Мой мир. Енот уже наверняка обрадовал шефа. Процесс пошел. Группа подъем. И понеслись. Все это будет завтра. Не, интоксикация от двухнедельного… без двух дней двухнедельного запоя так быстро не исчезнет. Скорее послезавтра. Я конечно заранее, до начала процесса провел подготовительные процедуры, но процесс затянулся. Цель оказалась непростой и путь в стиле Сусанина. Когда дойдет до дела, спутники будут в восторге от пути.

Но все это будет потом. Сейчас я созерцаю начало зимнего дня. Машут архаичными лопатами дворники. Тянутся гусиные вереницы простолюдинов от парадных до остановок. Фыркают, выбираясь из сугробов стоянок автомобили. Максимум позитива это детишки. Выскакивая из бездонных чрев многоэтажек, они первым делом падают в сугроб или пуляют снежком в кого-нибудь. Им нет дела, что родители спешат на работу, а их ждет садик или школа. Первый снег и этим все сказано. Чистый снег. Чистые эмоции через край. Бедные мамаши и очень редкие папаши пытаются вернуть малышей в свою серую реальность. Они уже не помнят, что такое быть ребенком. Они не верят в чудеса и забыли вкус настоящего счастья. Они уже не помнят, что порция эскимо может доставить радости куда больше чем новый ноутбук или лексус под окном. Что первый поцелуй любимой дает душе крылья, а жрицы любви публичного дома всего лишь будят воспоминания об этом. Для них – букет фиалок под дождем на велосипеде через полгорода, только для того чтобы ОНА улыбнулась – нерациональная нелепость. Ласковая улыбка мамы тускнеет в памяти под грузом пустых бытовых забот. Доминирующее слово на устах – «надо». Надо в садик. Надо в школу. Надо к бабушке под присмотр. Взрослые забыли себя прежних. Стали рабами социума. Слово-то какое мудреное. Мой скудный умишко не в состоянии его постигнуть. И я рад этому. Рад, что стою в стороне от стада потребителей, управляемых рекламой, модой. У меня свой взгляд. Своя жизнь. Свой путь. Иногда я даже не уверен, что я из этого стада. Это я про хомо сапиенс.