Но у него были к ней претензии. Значит, когда-то он оказывался в центре её суда. Ушел живым, но она иногда это делала. Иногда смерть не была высшей карой. Если он был под её судом – значит, кто-то просил его к этому суду привлечь. Северянин не был таким уж благородным. Просто хорошо прикидывался.

– Ты меня растоптал, Великий Ворон, – трагично сообщила Мун, с излишним отчаяньем заламывая руки, – как мог ты на моих глазах подчеркнуть, что есть в этом мире мужчины, что меня терпеть не могут. Такая жестокость. Это же для меня подлинное откровение.

Да-да, конечно.

В основном к ней шли обманутые невесты, брошенные дочери, преданные жены и просто те, кто бежал от жестокости в семье. Естественно, кто-то был источником их неприятностей.

Мужчины обычно огибали её капище издалека, даже если уважали её. Слишком ядовита, слишком опасна. Слишком много мужчин было ею признано виновными.

– Ну что ж, тогда и правда приятных снов, Сальвадор, – Ворон широко улыбнулся, – что ты хочешь, чтоб тебе приснилось? Тысяча мужских голов, насаженных на пики? О, нет, пожалуй, твой первый супруг, а? Ты, наверное, скучаешь по той, самой первой, еще смертной жизни? Желаю тебе освежить те воспоминания.

Это было не пожелание. Это было заклятие. И истинным зрением Мун увидела сорвавшееся с крыла Эльяса черное перо, тут же изогнувшееся в иероглиф. Знак вспыхнул и растаял, оставляя после себя неприятный запах порчи. А она ведь даже отбить её не могла.

Это будет очень неприятная ночь…

– Тебе мало того, что ты не дал мне уйти, да? Заставил наслаждаться твоей компанией и компанией смертного, – сквозь зубы прошипела Мун, – тебе нужно, чтобы я совершенно ненавидела свою жизнь, да?

– А как я иначе выиграю? – осклабился Эльяс. – Ты можешь не спать сегодня, Салли. Заклятие действует до рассвета.

Ну точно, прекрасный выбор. Ночь без сна или ночь, полная мерзких снов.

Ведь смертное тело нуждалось в отдыхе. Завтра к Мансулу должны были приехать гости, их должны были развлекать танцовщицы, и она была в числе них.

– Ты можешь остановить это в любой момент, Салли, – фыркнул Ворон, глядя на Мун с жестоким удовольствием, – просто скажи, что признаешь себя проигравшей. И согласна быть моей.

– Приятных снов, Эльяс, – спокойно и без лишней капли магии произнесла девушка и все-таки двинулась из лаборатории.

– Год – долгий срок, Салли, – эти слова её просто догнали, но она равнодушно дернула плечом. Сейчас губы её изгибались в улыбке, полной предвкушения.

Пусть делает свои мерзости. Ей не впервой. Она уже и не помнила, когда её жизнь протекала спокойно. Один год она выдержит. Выиграет. И этот покровитель падали будет обязан снять с неё проклятие.

А потом – потом она его все-таки убьет. Вызовет на поединок и прикончит. Потому что счет к Эльясу на тот момент наверняка скопится очень длинный. И вряд ли её весы вынесут ему оправдательный приговор.

А сейчас – сейчас нужно все-таки попробовать поспать.

– Дрянь. Думаешь, что можешь просто взять и все отнять у меня?

Эти злые слова, произнесенные прямо в самое ухо, жгли душу, будто яд пустынной хорлы, заставляющий покрываться незаживающими язвами.

Но хуже была только черная шелковая лента, которая сдавливала горло.

Её лента, которую только что выдрали из её волос…

Воздуха не хватало. Горло было будто забито песком. Хотя нет – сейчас именно песок из её рта и носа и сыпался, плотными струями, словно он был её кровью.

А потом лента исчезла.

И сама она упала на пол. Ровно для того, чтобы тут же увидеть черное небо, это шелковое покрывало Мафрея, в мелких складках которого прятались звезды.

Вот только кашлять песком она при этом не перестала. Будто в её груди кроме него ничего и не было…

– Мун, Мун…

Она резко села на чужой постели, в чужом доме и тут же врезалась лбом в лоб склонившейся над ней Падме. Ох-х, Мансул точно не будет рад синяку на лице своей рабыни. Придется что-нибудь соврать. Осталось только придумать что. Ну, или может, конечно, удастся синяк замазать или закрыть? Шайтан, зачем ей такая тонкая кожа, вот скажите на милость?

– Ты кричала, – виновато шепнула Падме, потирая ушибленный лоб.

Мун же тихо вздохнула и поняла, что сердце колотится так, будто она была лошадью и только что промчалась рысью пару фарсов1.

Иногда у Мун возникало желание поднять глаза к солнечному диску на небесах и спросить что-то вроде: “Великая Шии-Ра, скажи, где были твои глаза, когда ты возносила Эльяса эль Мора в боги? Неужели меньшего ублюдка в пустыне не нашлось?”

Хотя ладно, когда это в богах был хоть кто-то достойный? Даже сама Шии-Ра не была святой и, кажется, сменила уже трех мужей, от каждого родив по троих детей. В этом плане Эльяс был тем самым богом, которого заслуживал Махасар. Ни о ком он не думал, кроме самого себя.

Именно поэтому Сальвадор никогда не мечтала стать богиней. Слишком уж бестолковые богини были ей знакомы. Ей хватало быть “богиней на полставки”. Силы духа было вполне достаточно.

– Прости, что я тебя разбудила, Падме. В часы полных лун меня одерживают духи, – привычно соврала Мун, – ты же знаешь, что я пришла в Турфан без имени и памяти, проклятая духами, поэтому и стала рабыней. Кошмары у меня бывают часто.

– Заварить тебе шину? – спросила Падме. – Я после неё сплю как убитая.

– Нет, не надо, – Мун вздохнула и качнула головой. – Чай с травами мне не поможет. Ложись спать. Я постараюсь больше не будить тебя.

Нет, если бы у неё было время и травы – она бы сама смешала смесь для настоя, смягчающего порчу, но были у Мун очень крепкие сомнения, что Ворон с ней поделится своими запасами трав. Особенно для того, чтобы она избавилась от его же порчи.

Все-таки Падме не повезло только в одном – она была служанкой Эльяса. Он и нанял её чисто для вида, потому что “хорошему чародею положено иметь слуг”. А девушкой Падме была замечательной и очень отзывчивой.

– Прости, Мун, – виновато шепнула Падме, снова укладываясь.

– Да за что? – рабыня чуть улыбнулась. – Я тебя разбудила все-таки первая. Мне и извиняться.

Падме помолчала с пару минут и только после этого вновь отвернулась от Мун к стене, плотнее укутавшись в одеяло. Она засыпала легко – уже через пару минут послышалось её сопение.

А Мун так и осталась лежать, уткнувшись взглядом в темное небо за окном. Там ярко горели звезды, но до рассвета было еще далеко.

Ох, попадись ей те шайтаны, что волочили на своих горбах колесницу Солнечной Шии-Ра. Ох, она бы задала им трепку за то, как медленно они иногда работали…

Сон не шел, зато в голову лезла всякая гадость о последней жизни.

Например, имя того, кто был тогда её мужем по закону Шии-Ра.

Джеро.

Как её звали в той, самой первой жизни, Сальвадор не помнила. Имя смертное ею было отринуто, когда она приняла имя Судьи. Она – Сальвадор, защитница вдов и страдающих наложниц. Кем она была раньше – её не волновало.

Хотя – она знала, что была тогда дочерью градоначальника – не халифа, но все-таки не последнего человека в пустыне Махасар. И должна была выйти замуж по договоренности – это было обычно. Тогда она еще не находила это возмутительной несправедливостью – то, что добровольно выбрать мужа ей было не позволено.

Почему её придушил законный её жених?

Все было просто до тошноты.

Она поймала его с любовницей-служанкой.

Он мог завести вторую жену, он мог завести наложницу – и даже это ее возмущало, но это хотя бы считалось законным, Джеро же предпочел соблазнить первую попавшуюся девку.

В доме отца невесты!

Дело было в день перед свадьбой, и если бы отец узнал – свадьбу бы все-таки отменили. Была же у градоначальника белого города Элиада какая-то гордость. Можно быть неверным простой ткачихе, у которой нет приданого, нельзя быть неверным дочери градоначальника.