Она ему даже не устроила скандал. Все прошло тихо-мирно. Без крика, без истерик, без битья посуды и его чисто выбритой и надушенной морды. Фу, Наташа, что за грубые мысли? Не морды, а лица. Все прошло без шума.

А все потому, что она не умела шуметь, кричать и истерить. Не умеет ругаться, и бить посуду, а лицо, тем более не умеет.

И виноваты в этом не только воспитание, но и ее слабохарактерность. Или что-то в этом духе, она и сама не знает, как это называется, но оправдывала себя и свою бездеятельность тем, что «я не была в подобных ситуациях никогда и поэтому не знаю как себя вести. И тем более я совершенно не была готова к такому повороту событий семейной жизни».

А теперь сидит в пустой квартире и тихо плачет.

А он ушел, громко хлопнув дверью.

Все прошло почти мирно.

Почти.

Он пришел сегодня вечером домой и сообщил ей, что уходи от нее. К другой женщине. Добавил еще, что очень сильно эту женщину полюбил, аж до безумия. Нет, он не так сказал.

Она закрыла глаза, и слезы полились с новой силой.

Он сказал:

– Я люблю ее до умопомрачения. Я думаю только о ней. Всегда. Понимаешь? Всегда – он бросил очередную рубашку в открытую дорожную сумку и пояснил – Когда ем, когда работаю, когда ночью сплю… с тобой. А думаю и мечтаю о ней. И я понял, что так больше продолжаться не может! Я хочу быть только с ней. Да и вообще, Натусь, что это я, как последняя сволочь тебя обманываю и обманываю. Самому уже тошно.

Она присела на край кровати – ноги ее не держали, подкосились, а он все кидал свои футболки, майки и рубашки в сумку нисколько не переживая о том, что они мнутся и что их опять придется гладить.

– Ты только не вздумай плакать, Натусь, и не сиди такая бледная. Иди водички попей. Смотреть на тебя страшно- он легонько подтолкнул ее в плечо, чтоб она пошла на кухню.

– Не хочу – соврала она. Она знала, что ноги ее не пойдут, они подкашиваются.

– Как хочешь, только не плачь.

Он продолжал кидать вещи, ему попалась зеленая футболка, которую Наташа купила ему на прошлой неделе и которую он еще ни разу не надел. Он покрутил ее в руках и небрежно закинул обратно в шкаф. Этот жест сильно обидел Наташу и она заплакала. Заплакала тихо, от обиды. От обиды за то, что он уходит, за то, что уходит к другой, за то, что не берет вещи, которые она ему подарила. Этот жест говорил о том, что он хочет порвать с ней отношения и со всеми воспоминаниями, связанные с ней.

Он повернулся к ней лицом и всплеснул руками:

– Ну, чего ты ревешь? Я же просил тебя не реветь.

Она закрыла лицо руками, но от того, что он увидел ее слезы, они полились еще сильнее, и она ничего не могла с этим поделать. Наташа стала всхлипывать.

– Чего ты хочешь добиться, Натусь? Твоему горю уже слезами не поможешь. Хотя какое это горе? Так себе – житейские… эмм.. сложности. Я тебя разлюбил. Полюбил другую. За остальными вещами заеду на выходных. Ты же будешь дома?

Она не ответила, а только всхлипнула.

– Ну хорошо, Натусь, если не будешь дома, то не переживай, – лишнего не возьму. Мне чужого не надо.

От понятия слова «чужого» Наташа всхлипнула еще жалобнее и сильнее заплакала. Обида, которая приутихла, всколыхнулась с новой силой.

– Да ладно тебе. Что ты так расстраиваешься? Ну, ты же не первая и не последняя, от которой уходит мужик. Чего ты, в самом деле? И вообще, Натусь, прекращай скулить, а то я уже виноватым начинаю себя считать. Ты что хочешь, чтобы я совестью замучился?

Наташа убрала руки от лица и через слезы с удивлением посмотрела на Михаила. От неожиданного взгляда он опешил.

– Ты чего на меня так смотришь?

– Миша, – дрожащим голосом сказала она – а может, не было никакой совести? Может, не заложили ее у тебя с рождения. Я ведь сейчас понимаю, что не любил ты меня уже давно. Я же это чувствовала, хотя слабо, и думала, что мне все это кажется.

– Вот в этом ты права. Давно. Раньше я тебя любил. А теперь не люблю. И в этом ты сама виновата.

– В чем же?

– В том, что я стал ходить на лево.

Наташиному удивлению не было предела, глаза ее округлились, в ногах появилась сила, она встала с кровати и медленно произнесла –

– Ты давно ходишь налево?

– Да ладно, Натусь. – он взял сумку звучно застегнул на ней молнию – сейчас еще из ванной свои причиндалы соберу и пойду. Ходил налево, сменял одну девку, то есть барышню на другую. Зато сейчас встретил самую единственную и неповторимую.

Он посмотрел на нее и увидел в ней что-то такое, чего раньше не видел никогда, и попятился в сторону выхода.

– Да ладно, Натусь, чего ты заводишься? Забудь. И все. Чего это ты? Прекращай. Что было, то прошло.

Он задом вперед вышел из спальни, на всякий случай, прикрываясь своей набитой до отказа дорожной сумкой. И когда отошел от Натальи на безопасное расстояние, ускорился и помчался обуваться. – в ванной не такие уж и важные причиндалы остались, можно и купить. Хотя зачем покупать? Зубная щетка и станок совсем новые, пены для бритья там больше половины бутылки, да и гель для душа, совсем как гель для души. Нужно их забрать.

Наташа опустилась на кровать, только уже не на краешек ее, а всей пятой точкой, обхватила свою голову руками и прошептала:

– Вот это да, а я ведь ничего не замечала.

– Я думал, ты знаешь – крикнул с коридора Миша – я думал, ты догадываешься, только вида не подаешь. Многие же женщины так делают. Знают об изменах мужей, но молчат, потому что так удобно жить. Всем.

– Миша, замолчи.

Наташу одолела усталость, хотя должна была одолеть истерика или, на худой конец, психическое расстройство с битьем посуды или морды-лица.

Миша аккуратно заглянул в спальню.

– Натусь, не грусти.

– Не буду – ответила она, не поднимая на него взгляда.

– Ну и не плачь.

– Из-за тебя не буду.

– Ну, вот и хорошо. Я пойду? – как бы спросил он

– Забирай свои причиндалы, а то выкину их в мусорку, и иди отсюда.

– Натусь, давай с тобой договоримся по–хорошему.

– Что?

– Ты мои вещички не порть. Они мне еще пригодятся. Не выкидывай. А я потом заеду и заберу.

Наташа медленно поднялась и направилась в его сторону, Миша опять попятился задом к выходу.

– Ни о чем я с тобой договариваться не хочу.

Наташа из последних сил напирала на него, и Миша спиной уперся в дверь, нащупал ручку, дернул ее, открыл дверь, схватил сумку и выскочил на лестничную площадку.

Наташино грозно-спокойное состояние его напугало. Может она психанутся? Тихая шизофреничка? От таких неизвестно, что ожидать. Лучше ретироваться и не испытывать судьбу. Такая и треснуть по голове может, чем под руку попадется.

Но молча ретироваться он не мог. А то вдруг и вправду совесть будет мучить.

Тем более он морально настроился и когда шел за вещами он четко для себя решил, во всей этой ситуации сделать виноватой Натусю., но сплаховал. Сначала все шло хорошо, по плану, но потом он проговорился, что изменял ей налево, направо и прямо тоже… вот она и разозлилась. Но в таком состоянии ее нельзя оставлять, она должна остаться вся в слезах, соплях и чувством собственной вины.

Она стояла в коридоре и смотрела на него таким взглядом, который он уже не мог терпеть. Миша взялся за дверь и придержал ее, чтобы Наташа ее не закрыла и, на случай если ей вздумается его стукнуть или кинуться на него, то он успеет ее закрыть.

– Натусь, – громко, на весь подъезд говорил он – ты не хорошо ко мне относилась.

– В смысле? – удивилась она

Он сделал вид, что не заметил ее вопроса и продолжал:

– Я все время чувствовал себя чужим в этом доме, нелюбимым тобой, как будто приобретенным тобой для мебели.

– Я тебя приобрела?

– Да.

– Как шкаф?– на всякий случай уточнила Наташа

– Да. Для интерьера.

– Миша, что ты говоришь? Это бред какой-то. Я ничего не понимаю

Она действительно ничего не понимала. Почему он ТАК говорит. Она к нему никогда не относилась как неодушевленному предмету, она наоборот его очень любит.