Йенни слабо улыбнулась, подняла на Акселя глаза, в синеве которых вспыхнула благодарность. От этого взгляда у него все внутри замерло, утонуло в болезненной нежности.
– Правда?
– Конечно!
– Я… Это совершенно взаимно, – краснея от смущения, проговорила Йенни. – Просто хочу, чтобы ты знал.
Аксель не смог сдержать улыбки.
– А твои родители… часто так ссорятся?
– Постоянно.
– Они собираются разводиться? Или, может, пожить сербу[26]?
– Не думаю… Но я бы очень хотела, чтобы они уже развелись и перестали отравлять друг другу жизнь, правда. Им нужно было сделать это еще в тот год, когда я родилась. Или вообще нужно было думать о своем будущем и от меня избавиться до того, как я… появилась. – Йенни смотрела прямо перед собой, нахмурившись, и в глазах ее заблестели слезы.
– Йенни, ну что ты такое…
– Нет, я серьезно. Понимаешь, единственное, что их объединяет – попытки убедить меня в том, что все мои мечты и цели – детские капризы. И что я должна выбрать реальную профессию или продолжить вести мамин бизнес. Знаешь, типа достичь всего, чего она не достигла, оставшись здесь со мной и с папой. Все. В остальное время они либо не говорят друг с другом, либо ссорятся. И ссорятся в основном тоже… из-за меня.
– Погоди. – Аксель нахмурился, пытливо взглянул Йенни в глаза. – Что значит «детские капризы»? Они не видят, насколько ты талантлива? Из тебя получится потрясающий режиссер! Да когда я увидел тебя на съемочной площадке, я был в таком шоке! Не говоря уже о том, что было, когда ты показала нам всю короткометражку целиком.
– И что же тебя так удивило? – поперхнувшись смешком, спросила Йенни.
Лицо Акселя находилось так близко, что, подайся кто-нибудь из них вперед еще на несколько сантиметров, кончики их носов непременно бы соприкоснулись.
– Ты… Ты была такой… – Аксель задумался, тщательно подбирая слова. Он закусил губу и вдруг улыбнулся – нежно и чисто – своим мыслям. Взгляд его заволокла мечтательная дымка. – Знаешь то восторженное выражение, которое появляется на лице у людей, когда они делают то, что любят всей душой, то, для чего они были рождены? Думаю, такое выражение лица было у Микеланджело, когда он вытачивал из мрамора свою «Пьету», или у Боттичелли, когда он рисовал «Венеру». Так вот, в тот день я увидел это выражение у тебя. И… все понял. – Аксель усмехнулся, дотронулся невесомо подушечками пальцев до тыльной стороны ладони Йенни. Она вздрогнула, смутилась. – Я видел, что ты знаешь, чего хочешь от этого фильма. Я знал, что вся картина, вплоть до мельчайших деталей, уже есть в твоей голове. И это было похоже на магию, если честно. А как ты много смысла вкладывала в каждую мелочь! Никогда не думал, что можно столько смысла вложить в одежду, интерьер и прочее. Очень интересно было наблюдать за тем, как ты работаешь и как умудряешься всем процессом руководить, будто всю жизнь только этим и занимаешься. А потом ты подсела ко мне и стала расспрашивать, понял ли я намерения своего персонажа, что я думаю о его альтруизме. Я помню, мы долго обсуждали характер Симона, чтобы я без проблем смог вжиться в роль, хотя ты дала мне героя, очень похожего на меня. Мне кажется, я специально задерживал тебя, потому что не знал, когда еще смогу поговорить с тобой… по-настоящему, о чем-то важном. Не знаю, почему-то до того дня я смотрел как будто сквозь тебя.
Последнее предложение вызвало у Йенни короткий смешок, а затем и широкую искреннюю улыбку. Ее щеки вновь густо порозовели.
– Сказать, что я удивлена – ничего не сказать… Спасибо. Если честно, у меня тоже было чувство, будто я впервые тогда с тобой заговорила. По-настоящему.
– Йенни, – сказал Аксель серьезно. – Пообещай мне, что ты не станешь юристом или еще кем-то там. Ты не имеешь права хоронить свой талант вот так. Кстати, а та короткометражка заняла какое-нибудь место в конкурсе? Я уверен, что заняла.
– Ну-у-у, – уклончиво протянула Йенни. – Я так и не решилась ее отправить…
– Андерссон, ты убиваешь меня! – воскликнул Аксель, раздосадованно качая головой. – Что значит «не решилась»?!
– Я просто подумала и решила, что этот фильм недостаточно хорош. У меня не было ни единого шанса на победу.
– Ты, блин, издеваешься?! – Аксель всплеснул руками. – Все, с этого дня я лично буду отправлять твои работы на фестивали и конкурсы. Как это возможно, чтобы такие талантливые люди никому не показывали своих шедевров! Ты чертова эгоистка, ты это знала?
Йенни рассмеялась, и на щеках ее двумя полумесяцами выступили ямочки. Аксель расплылся в умиленной улыбке.
– А насчет твоих родителей… Это паршиво. Думаю, ты права – развод самое оптимальное решение.
– Да, знаю. А вообще… люди, не способные на искреннюю любовь, вызывают у меня тоску и жалость. То есть я люблю своих родителей, но их бесконечное безразличие друг к другу меня поражает. То, что они говорят друг другу во время ссор… я представляю себя на месте каждого из них, и мне так больно становится… Так обидно за то, что они вынуждены все это дерьмо выслушивать от человека, который должен быть им опорой. Хотя, конечно, я понимаю, это не только у нас в семье происходит. Люди слишком часто быстро сжигают друг друга в порыве какой-то бешеной страсти и потом либо разбегаются, либо живут вместе только из-за того, что у них сформировалась привычка быть вместе, но при этом они друг другу глубоко безразличны. Я знаю только одну пару, где люди правда любят друг друга, – это родители Луи, кстати. Не представляешь, какая они прекрасная пара. – Йенни выдохнула, заправила за ухо прядь волос. – И мне кажется, я тоже отношусь к людям, которые не способны ни на настоящую любовь, ни на великое страдание. Вообще ни на какие настоящие чувства. Может, это наследственное?
– Почему ты так думаешь? – спросил Аксель. – Ты первый человек, от которого я слышу такое.
Йенни обвела лицо друга меланхоличным взглядом, а затем уставилась на их руки – его пальцы по-прежнему касались ее ладони.
Она отвернулась, вздохнула:
– Потому что… это всегда страшно. Мне так неловко об этом говорить… Но, знаешь, если сравнивать влюбленность с погружением в море, то я не захожу дальше того, когда вода мне по пояс. На этой стадии ты весел, ведь вы проводите вместе время, ты радуешься каждой эсэмэске и умиляешься от всего, что делает человек, в которого ты влюблен. Но это все еще как-то несерьезно. По крайней мере, ты убеждаешь себя в этом. Однако ты понимаешь, что стоишь не так уж далеко от черты, где начинается любовь. Но ты не позволяешь себе идти дальше, здравый смысл удерживает тебя, напоминает: потом тебе будет настолько больно, что ты уже никогда не оправишься. Поэтому я всегда стою там, откуда могу целой и невредимой вернуться на берег. А любовь настоящая, любовь, за которую умирают, любовь, ради которой живут, начинается там, где ты уже не достаешь стопами до дна.
– Наверное, ты просто еще не влюблялась по-настоящему, – заключил Аксель и, понизив голос до полушепота, добавил: – Мне Робби всегда говорил, что любовь… она как смерть – приходит, когда не ждешь. Она не оставляет выбора.
– Мрачновато как-то, нет? – спросила Йенни, глядя на Акселя с несмелой полуулыбкой. – Как вообще можно любовь сравнивать со смертью? Она в самой своей сущности ей абсолютно противоположна.
Аксель скользнул указательным пальцем вдоль ладони Йенни, разорвал затем это едва ощутимое прикосновение. Он заговорил быстро, с неподдельной увлеченностью:
– А мне кажется, сравнение на самом деле очень даже справедливое. Смотри, с одной стороны, смерть – это ужасно. Это конец, жирная точка в книге твоей жизни; нечто настолько абстрактное и неподвластное человеческому сознанию, что даже некто, знающий, что он умрет завтра на рассвете, не может осознать и принять это. Вот как ребята из «Стены» или герои из той жуткой русской повести про семерых повешенных[27]. С другой же стороны, смерть – это освобождение. Абсолютная свобода от неподъемной тяжести бытия, от любой боли, от любых страхов, от ответственности, в конце концов. Любовь такая же неоднозначная. Все ее ищут, потому что, будучи влюбленным, ты чувствуешь себя таким живым и счастливым, как никогда прежде. Все эмоции обостряются до предела, твое мироощущение изменяется, ты начинаешь любить весь этот мир! И вдруг понимаешь, что раньше и вовсе не жил. – Он остановился, чтобы подобрать более точные слова для выражения своей мысли. Йенни не отрывала любопытного взора от задумчивого лица Акселя. – Но любовь неотделима от страдания. Обратная сторона монеты, понимаешь? Ты понимаешь, о чем я? – Аксель придвинулся ближе, втряхнул энергично Йенни за плечи, глядя в ее распахнутые в удивлении глаза. – И это необязательно должна быть любовь трагическая. Можно же засыпать в одной постели с человеком, которого любишь, но при этом каждый раз перед тем, как уснуть, мучиться от мысли, что уже завтра ты можешь навсегда потерять этого человека, что никогда больше вы не заснете вместе. Счастье – хрупкая и непостоянная штука, когда так много зависит от одного лишь человека в твоей жизни. Понимаешь, если ты не наивный идиот, то, имея любовь, ты живешь в постоянном страхе ее потерять. Чем не вечное мучение? – На этих словах Аксель прервал монолог и склонил голову вниз. Мгновением позже он медленно поднял взгляд на Йенни, твердо смотря ей в глаза. – А иногда бывает, что любовь и впрямь калечит… некоторых. Неважно причем – любовь романтическая или любовь к родине, любовь к семье, любовь к идеологии или к своей боли. Не все ведь любят как Анна из того фильма… ну, который мы позавчера смотрели.
