На улицу опустилось молчание. Было слышно только, как перешептываются между собой кустарники, как гудят фонари.

– Спасибо. – Йенни поджала губы, свела брови вместе и, приподнявшись на носочках, обняла Акселя. Он бережно опустил руки ей на талию и уперся подбородком в ее плечо, обтянутое влажной от недавно моросившего дождя курткой. – Мне… я подобное, наверное, даже от Луи не слышала. Правда, спасибо.

– Да не за что, – отозвался Аксель, выпуская Йенни из объятий. Он широко улыбнулся: – Обещаю, что в Каннах буду рукоплескать тебе громче всех.

Первые недели мая ворвались в Истад вереницей теплых солнечных дней. Деревья стояли в цвету, украшая улицы изумрудной зеленью листвы и свежестью распустившихся бутонов. В воздухе звенело предчувствие лета.

Йенни с Акселем теперь проводили больше времени вместе, чем когда-либо: помимо постоянного общения в школе, они часто созванивались вечерами по «Фейстайм» под каким-нибудь тривиальным предлогом, а потом банальная болтовня перерастала в оживленную многочасовую беседу. А днем, в свободное от уроков время, кто-нибудь из них обязательно решал, что они не успевают по проекту и предлагал встретиться в кофейне в центре города или в библиотеке. Конечно, и тогда общение в итоге сводилось к бурному обсуждению чего угодно, но никак не маркетинговой стратегии для продвижения новой продукции Coop’a.

В один из таких майских дней Аксель сразу после обеда отправился к Йенни домой. Он шел, отстраненно разглядывая вывески кафе и магазинов, пестреющие клумбы, по-летнему разодетых людей.

Когда пронзительная трель дверного звонка оборвалась, Аксель сделал крохотный шаг назад, спрятал в карманах руки. Дверь открылась сразу же. На пороге стояла Йенни. Она, казалось, только проснулась. Ее лицо припухло, угольные вихри волос торчали в разные стороны.

– Привет. Я не помешал?

– Привет! – Йенни подалась вперед и обвила шею Акселя руками. Он провел теплыми ладонями по ее белоснежным, покрытым гусиной кожей плечам, крепко обнимая в ответ. – Я тут неожиданно заснула. Думала, вздремну минут на тридцать, а проспала полтора часа.

Йенни отстранилась и стыдливо оттянула подол выцветшей, некогда небесно-голубой майки, которая едва прикрывала короткие пижамные шорты Hello Kitty.

– Да и я прийти должен был чуть попозже, – сказал Аксель, отведя смущенный взгляд от лица Йенни. – Просто у меня новое расписание на работе, я сегодня смог пораньше освободиться.

– Так это ж здо́рово! Проходи.

Йенни отошла в сторону, пропуская гостя в дом. Аксель встал посреди прихожей, бегло оглядел знакомую комнату – светлые стены, обклеенные тканевыми обоями, воздушные кремовые шторы, ниспадающие с декоративных карнизов. С белоснежного потолка свисала люстра с плафонами из хрусталя. Львиную долю пространства прихожей занимал громоздкий дубовый шкаф для верхней одежды. А арку, ведущую в коридор, с обеих сторон украшали пилястры цвета слоновой кости.

– Прежде чем мы начнем свое приобщение к «увлекательнейшему» миру маркетинга, скажи, ты голоден? Конечно, на кулинарный шедевр от меня не рассчитывай. – Она улыбнулась, разводя руками. – Но я могу взять нам наверх «Орео», лакричные конфеты и немного фруктовых чипсов. Хочешь?

– Нет, все нормально. Я уже обедал.

Йенни пожала плечами:

– Как хочешь. Скажи, если проголодаешься.

Ребята прошли вверх по лестнице. Распахнув дверь в спальню, Йенни торжественно изрекла:

– Добро пожаловать в мою обитель. Чувствуй себя как дома.

Аксель кивнул, чуть замешкавшись у двери, прошел в комнату. В нос ударило дурманящее сочетание ароматов смородины, ванили и корицы, исходившее от горящих свечей. Также в комнате слабо пахло цветами. Аксель принялся молча осматриваться, так как интерьер претерпел много изменений за последние полгода, что он здесь не был.

Лавандовые стены едва проглядывали за репродукциями картин, постерами рок-групп и малоизвестных инди-исполнителей. Под потолком Йенни протянула гирлянды, к которым с помощью деревянных прищепок прикрепила бесчисленное множество фотографий. Практически все они были черно-белыми.

Единственное, огромный плакат с Куртом Кобейном, как и прежде, висел над изголовьем кровати, заваленной подушками и книгами в разноцветных переплетах. На белом туалетном столике Аксель заметил прозрачную вазу, в которой красовалось несколько веток бледно-голубой гортензии. Крупные лепестки с лиловыми прожилками дышали свежестью и трогательной красотой весны. Два таких же букета украшали письменный стол с прикроватной тумбой.

Особый интерес у Акселя вызывали развешанные по комнате фото, которых не было во время его последнего визита. Он сделал пару осторожных шагов и остановился у первого ряда с фотографиями. Чего только не было запечатлено на этих снимках: начиная от фотопортретов и случайных кадров с незнакомцами, заканчивая скверами, утопающими в цветах, узкими улочками и архитектурными сооружениями. Готические соборы выглядели особенно впечатляюще – они поражали зрителя своим мрачным величием.

– А почему ты не делаешь цветных снимков? – спросил Аксель, поближе разглядывая фото незнакомки, которая шагала босиком по лужам, неся в руках пару балеток и сумку-мешочек.

– Знаешь, один классный канадский фотограф как-то сказал, что когда ты фотографируешь людей на цветную пленку, ты фотографируешь их одежду. Но когда ты фотографируешь людей на черно-белую пленку, ты фотографируешь их души. Ну или что-то в этом роде. Звучит, конечно, малость пафосно, но я с ним все же согласна. Да и вообще, мне просто безумно нравится настроение, которое задают черно-белые фотографии. Даже когда на них нет людей.

Йенни улыбнулась и подошла к Акселю, встала с ним плечом к плечу.

– Фото, которое ты сейчас разглядываешь, я сделала позапрошлым летом. Когда мы с Луи были в Париже, одна датская блогерша написала мне и попросила, чтобы я пофотографировала ее. Я, конечно, согласилась, и на одну из фотосессий мы поехали в Динан, очень милый городок на реке Ранс. Только прогноз погоды ни она, ни я посмотреть не удосужились. И вот, только мы сделали несколько снимков, как начался дождь. Почти что ливень! Это, конечно, не помешало нам сделать кучу классных фотографий. Я бы сказала, что наоборот помогло.

– Но больше всего у тебя, как я вижу, фотографий Луи. Он чуть ли не на каждом третьем снимке, – заметил Аксель.

– Ага. Он очень фотогеничен, хоть и не признает этого. – Йенни бережно притронулась к снимку, на котором Луи смеялся над чем-то, прикрыв глаза. Она расплылась в улыбке. – Мы столько времени проводим вместе, и мне всегда хочется его фотографировать. Точнее, хотелось, когда мы проводили…

– Ты очень талантливая. Причем во всем, что делаешь. Я… реально восхищен.

Йенни смущенно рассмеялась, опустив взгляд на свои сцепленные в замок руки:

– Ты мне льстишь. Такие фотографии может сделать любой, кто умеет пользоваться фотоаппаратом. Ну и кто знает хоть что-то о композиции и об обработке фото.

– А вот и нет! Я бы точно так не смог, – возразил Аксель. Затем добавил чуть мягче: – Йенни, можно кое-что спросить?

Йенни кивнула, с крайне заинтересованным видом рассматривая мохнатый ковер под своими ступнями.

– Почему ты всегда отводишь взгляд во время разговора? Я говорю что-то не то? Потому что если я несу…

– Нет, ты чего! Ты здесь ни при чем! – воскликнула Йенни. – У меня проблемы с тем, чтобы смотреть кому-то в глаза. Не знаю, с чем это связано…

Аксель понимающе кивнул, приподнимая за подбородок ее лицо так, чтобы встретиться с ней взглядом. Йенни легко коснулась холодными пальцами его запястья, замерла – не смела больше ни дышать, ни шевелиться.

– С этим нужно что-то делать, – прошептал Аксель. – У тебя нет морального права прятать от людей такие глаза.

Йенни растерянно улыбнулась, уже было отвела взор в сторону, но Аксель все еще держал пальцами ее подбородок. Он глядел на Йенни задумчиво, и сердце в груди у него резко, больно вздрогнуло, а после как будто бы затаилось, замерло.