…Мехти решил сократить путь и добраться до виа Фортуна проходными дворами.
Спустя минут десять он уже искал на этой улице дом Мазелли. Услышав шаги идущих в ногу жандармов, Мехти остановился и вошел в первую попавшуюся дверь, над которой горели красные фонари. Внутри, кроме нескольких пьяных нацистов, никого не было. К Мехти подошел хозяин заведения, угодливо улыбаясь, сказал:
— Синьор, сегодня есть полная гарантия, что взрывов не будет. А девушки наши скучают… Прошу…
— Я не один, — ответил Мехти, прислушиваясь к топоту проходящего по улице отряда фельджандармерии. — Нас целая компания.
— Где же они? — обрадовался хозяин.
— Я должен буду пойти за ними, они послали меня узнать, можно ли у вас хорошо повеселиться.
— Ну, конечно! — воскликнул хозяин. — Тут всего два клиента, этот третий не в счет, — он указал на развалившегося на диване итальянского унтера: унтер был вдребезги пьян.
— Тогда я пошел за своими.
— Торопитесь! — крикнул вслед хозяин. — А то мои девушки умрут от скуки!
Выйдя на улицу, Мехти оглянулся по сторонам и двинулся по виа Фортуна. Вскоре он увидел разрушенный дом, огороженный высоким забором. Это был тот самый «комбинат», который они недавно взорвали с Васей. На заборе висели афиши с изображением полуголых женщин, обрывки объявлений.
«Так… Через два дома будет дом, где прячется Карранти», — отметил про себя Мехти.
И вот, наконец, этот дом, который так долго разыскивали партизаны. Темно, тихо… И кажется, будто дом высечен из гигантского цельного камня. Мехти подошел к массивным дверям подъезда. Кнопка звонка должна находиться с левой стороны. Он нащупал ее. Надо дать три коротких и один протяжный звонок. Мехти решительно нажал на кнопку. Сейчас он боялся только одного: вдруг Карранти нет дома. Однако и с немцами Карранти быть не могло, ему нельзя было раскрывать ту роль, которую он играл в предстоящей операции. Это партизаны понимали…
За дверью послышались легкие шаги, щелкнул замок, и в дверях показалось лицо горничной Анны. Горничная хотела было спросить незнакомца, что ему нужно, но Мехти не дал ей опомниться. Он зажал горничной рот и вошел внутрь. Все остальное совершилось в течение нескольких секунд; Мехти скрутил горничную по рукам и ногам, сунул ей в рот кляп, привязал ее к перилам лестницы и, закрыв дверь, направился наверх. Медленно, с большой осторожностью, держа наготове пистолет, продвигался Мехти по коридору. На этот раз нельзя было позволить американцу опередить себя…
…В гостиной гудела радиола, свет хрустальной люстры пламенел в двух больших стенных зеркалах. Насвистывая военную американскую песенку «Улыбайтесь», Карранти укладывал в автоматический проигрыватель радиолы недавно полученные из Америки пластинки. Первой он пустил пластинку с «буги-вуги», довольный поднял от радиолы гладко причесанную голову и замер на месте.
Слева от радиолы было вделано в стену большое, окаймленное витиеватой рамой, зеркало, и оттуда смотрел на Карранти человек в немецкой форме. Взгляд его черных глаз был решительным и беспощадным.
Карранти был настолько ошеломлен, что не сразу даже повернулся и человеку, стоящему за его спиной. Несколько секунд они смотрели друг на друга в зеркало. Потом тонкие губы Карранти искривились, рука потянулась к тумбочке, на которой лежал пистолет, и повисла в воздухе: Карранти вспомнил, что Михайло стрелял метко.
Медная труба джаза взяла пронзительно высокую ноту и долго держала ее, в то время как барабан отбивал бешеные такты.
Карранти повернулся к Мехти, жалкая улыбка расползлась по его лицу:
— Ты… ты не должен убивать меня, Михайло!.. Я тебе все сейчас расскажу…
— Нет, Карранти, — покачал головой Мехти. — Нам не о чем говорить с вами. Все ясно. Вы прикидывались другом. И вы предали нас. Я думал, что вы примете смерть более мужественно.
Он медленно направился к Карранти, а тот отступил и прижался к радиоле. Струйки пота текли по его щекам, он был бледен, но старался не выдать своего страха.
— Но я… я американец! — воскликнул он.
— Я этого не знаю, — сухо ответил Мехти.
Не отрывая глаз от медленно надвигавшегося на него Мехти, Карранти лихорадочно шарил рукой по тумбочке, но не находил пистолета.
— Послушай, Михайло, я… я… я накопил миллион… целый миллион!.. Это глупо… глупо…
Мехти подошел к нему совсем близко, и в глазах его, столько видевших за последнее время и трагического, и высокого, и мерзкого, Чарльз Беннет прочел свой смертный приговор.
Он стоял, озираясь, словно затравленный зверь, и вдруг с диким, нечеловеческим криком рванулся с места и прыгнул на Мехти. Только этого и ждал Мехти, стремившийся избежать лишнего шума. Один за другим глухо прозвучали два выстрела. Мехти расстрелял врага в упор.
Беннет упал на Мехти, стал медленно сползать вниз, повалился, скорчившись, у его ног. Пули попали ему в грудь и живот.
Мехти перевернул его ногой, взглянул на его лицо. Беннет лежал в луже крови, но был еще жив. Это были последние секунды жизни — от двух таких выстрелов умирают даже люди «с железными тросами вместо нервов». В комнате слышались звуки «буги-вуги»; из радиолы неслись визг, свист, треск; гнусаво хохотал саксофон.
Мехти повернулся и ушел.
А джаз продолжал неистовствовать, и под его музыку умирал Чарльз Беннет. Сознание его на миг прояснилось. «Да, — думал он. — Я ничего не мог с ним сделать! Он должен был прийти… Все равно, рано или поздно, он должен был прийти! Вот он и пришел… и все произошло так просто и глупо».
Беннет чувствовал, что Михайло сильнее его, а в чем его сила — так и не мог понять.
Он начал кричать, звать на помощь, но голоса его не было слышно из-за джазовой трескотни. Пытался подняться — не вышло. «Скорей бы кончилась эта музыка, — беззвучно шептал он. — Может быть, еще придет Анна? Может быть, меня спасут? Скорее бы кончилась эта музыка!»
Но музыка не кончалась, пластинки автоматически заменялись одна другой, в проигрывателе радиолы еще оставалось десять несыгранных пластинок. Никогда не думал Беннет, что будет умирать под такую музыку. И когда он понял, что сейчас конец, в сознании его, словно на экране, прошла вся его жизнь: Ницца, линчевание негра, нож в спину Михайло, повешенная Марта Кобыль, истерзанная Анжелика, пристреленный Мазелли, доллары, молодой американец, развивающий на своем автомобиле головокружительную скорость, голос Стоуна, голос шестидесяти семей Уолл-стрита!.. Кадры мелькали в сопровождении бешено визжащего, стонущего, ржущего джаза, и Чарльзу Беннету вдруг стало обидно, что он умирает, а эта музыка остается.
…Мундир Мехти был весь в крови. Но Мехти не обращал на это внимания. Он спустился по лестнице, задержался возле связанной Анны. Ее мучило удушье; она вся позеленела.
Мехти вынул из ее рта кляп.
— Что там происходит? — спросила насмерть перепуганная горничная.
— Разве вы не слышите? — устало улыбнулся Мехти. — Играет музыка… — И он снова заткнул ей рот кляпом.
Анна с ужасом смотрела, как он уходил.
А Мехти, захлопнув двери этого дома, — двери, казалось ведущие в иной, гнусный, чуждый ему мир, — вспомнил почему-то об Анжелике, о Ферреро, о многих честных итальянцах, которые живут там, в горах, которые в лютые морозы спали рядом с ним на снегу, делили последние крохи кукурузного хлеба и умирали в боях за свободу, за хорошую, честную жизнь… Он любил их и считал своими братьями…
Держа пистолет наготове, но не вытаскивая его из кармана, Мехти пересей улицу и нырнул в темный двор. Уходить через проходные дворы было его излюбленным приемом.
…Вскоре ребята, засевшие на колокольне Сан-Джусто, увидели, как невдалеке вспыхнула ракета. В окрестностях Триеста загремели пушки, минометы. А через минуту им стали вторить тревожные сирены грузовиков, несущихся по триестинским улицам к городским окраинам. В грузовиках сидели эсэсовцы.
Когда Мехти услышал гудки и шум машин, мчавшихся по улице, он укрылся в подворотне.
Нацисты, ворвавшись в тыл к партизанам, могли отвлечь на себя значительные их силы, и Мехти решил хоть чем-нибудь помочь боевым друзьям. Быстро рассчитав время, за которое к нему должны были приблизиться грузовики, он вынул из сумки взрывчатку и раздавил пятиминутный капсюль детонатора. Через четыре минуты из-за угла показались машины. Это был большой риск со стороны Мехти; он мог неправильно рассчитать время, или взрыв, как это бывало иногда, мог произойти раньше, чем следовало. Нужно было обладать поистине железной выдержкой, чтобы ждать приближения машин, когда до взрыва оставалась всего одна минута. Вот и первая машина; сейчас она промелькнет мимо ворот. Уловив мгновенье, Мехти швырнул взрывчатку в кузов машины и скрылся в темноте…
