Когда наш сын увлёкся историей Молчаливой, я не увидела в этом ничего необычного. Многие мальчишки проходили через это увлечение. Хотя в наше время появились уже другие популярные герои. Муж даже обеспокоился тем, что сын проводит слишком много времени в прошлом. Что его не интересуют ни обычные для подростков развлечения, ни технические новинки. А потом я стала замечать, что он читает наши мысли. Он пытался это скрыть, но непроизвольные реакции его выдавали. Муж не верил, считал это моими фантазиями. А потом произошло страшное. Муж нашёл документ, который я всю жизнь прятала. Случайно, когда я давно потеряла бдительность».

На экране появляется отец. Очень бледный. В его руках небольшая картонка, запаянная в пластик. Он смотрит на мать и спрашивает

– Это правда?

Хотя конечно уже знает, что правда.

– Да, – отвечает мать. Я не хотела тебя расстраивать. Ты так хотел сына. Ты бы не выдержал удара.

– Но мы могли решить всё вместе.

– Мы прожили счастливую жизнь. И у нас есть сын.

– Но я не его отец. Он знает?

– Я не говорила ему. Надеюсь, что нет.

– Я должен поговорить с ним. Я не его отец.

– Умоляю, не делай этого. Во всяком случае не сейчас. Ему и так трудно. Пусть он вырастет

Дверь открывается, и вхожу я. Взгляд отца невыносим. Такое впечатление, что я держу в руках его сердце. А я в общем-то всего лишь мальчик. Я растерян, напуган и изо всех сил закрываюсь, инстинктивно чувствуя исходящую от мыслей отца опасность.

– Тебе нравится Чен Ройс? – заходит издали отец.

– Да. Очень.

– Ты знаешь, кто он?

– Конечно. Знаменитый астронавт, спаситель мира.

– Ого! Даже так.

– Да! Конечно! Это ведь он связался со Снилом! – горячо начинаю доказывать я.

Но отец уже понял всё, что хотел. Говорит,

– Да-да, конечно! Ты прав. Ты молодец.

– Я сейчас, минутку, не уходите. – говорю я, будто кто-то действительно собирался уйти.

Какое-то время меня нет, а когда вхожу, у меня в руке подарок. И я протягиваю его отцу. Это бесформенная железяка, из которой торчит металлический стержень, а к нему припаяна маленькая модель космического корабля.

– Я очень долго его искал. Это тебе, папа.

Он обнял меня и долго держал, не отпуская.

Тут экран гаснет, а я сижу, не в силах осознать увиденное. Мне вдруг начинает казаться, что я знал об этом всегда. Это и так, и не так. Понятно, что имя Чена я выловил из мыслей матери, но он был знаменит, а больше ничего я по малолетству не понял. А потом уже так был напуган своим страшным даром, столько усилий приложил, чтобы стать обычным человеком, что закрыл от себя это знание. Но интуитивно всей душой тянулся к своему настоящему отцу. И сейчас все мои чувства к Чену получили оправдание. Ведь у меня никогда не было такой близости к Актусу, такого родства, как я ощущал к нему. И ведь Актус ушёл!

Тогда, в 13, мне казалось, что всё хорошо. Но я постепенно стал замечать, что Актус стал немножко меньше шутить, немножко дольше задерживался на работе. А когда мне исполнилось 16 – возраст земного совершеннолетия, завербовался на Марсианскую станцию и больше не появлялся. Хотя Марс совсем близко и ничего не стоило приезжать на выходные.

Тогда я не понял, почему. А теперь мне кажется, что у него осталась обида на нас обоих. На меня и маму. Может он всё-таки не поверил, что я не знал. И думал, что у нас была общая тайна, которую мы от него скрывали. Моё увлечение Ченом только усиливалось, и я буквально пропадал в Хранилище – огромном банке видеоданных. Отцу казалось, что Чен поселился в его доме, а ему там нет больше места.

В то время прошла полоса безумия, когда на видео фиксировали каждый шаг и всё сливали в базу. Поэтому я нашёл только обширный репортаж о полёте на Молчаливую и ещё одно видео, уже с земли, сделанное через 10 лет после возвращения. Редкая запись. Может её вообще никто не видел, кроме меня. Единственная, на которой имеется сообщение от двоих членов экспедиции.

Я снова впиваюсь глазами в экран. В этом есть что-то от бегства от необходимости осмыслить услышанное. Хочется ещё немножко побыть мальчиком, который ничего о себе не знает, которому просто интересно.

Чен и Янус в отличной физической форме, но Че почти весь седой, а Ян стал почти совсем зелёным. Оба кажутся старше своего возраста. Сначала говорит Ян:

– Мы члены второй экспедиции на планету Исчезающих слов. Я Янус Крейс, а это Чен Ройс. С нами нет Патера, нашего командира. Находясь на орбите планеты, мы трое вплотную приблизились к источнику излучения, которое было причиной появления закона исчезающих слов. Мы не сразу ощутили, что подверглись очень сильному воздействию. К счастью, быстрое возвращение и восполнение земной энергетикой защитило нас от негативных последствий. Но одно удивительное последствие сохранилось. Мы не сразу его осознали, хотя проявилось оно ещё на Молчаливой, в общении с читающими мысли. Мы получили такой же дар. Хотели применить его в нашей профессиональной деятельности, но это закончилось трагически.

Во время тренировочного полёта мы попытались обмениваться командами на мысленном уровне. Именно поэтому случилась катастрофа, о которой писали все газеты. Та самая, в которой погиб Патер. Когда мы поняли, что ошиблись, было уже поздно. Пат взял на себя управление падающим кораблём, а мы катапультировались. Наш дар оказался несовершенным. А мы воспользовались им с легкомыслием и самонадеянностью.

Потом слово берёт Чен:

– Мы подробно, шаг за шагом, проанализировали всё, что тогда произошло. Сбой случился на этапе чтения мысленной команды. И виноват был я. Для того, чтобы нас не отстранили от полётов, мы сохранили истинную причину катастрофы в тайне. И эта запись будет открыта только после нашей смерти. Мы клянёмся больше никогда не пользоваться нашими сверхспособностями в ситуациях, который могут быть потенциально опасны.

Экран гаснет. А я уже знаю, почему в войне с Варварами земле удалось продержаться до прибытия Молчаливых. Они всё-таки пустили в ход свой дар. Они тренировались.

На экране снова появляется мама. Она ничего не говорит, только смотрит на меня с тревогой. Я говорю:

– Не волнуйся. Я понимаю, что это предостережение. Я буду осторожен.

Экран гаснет окончательно.

И тут меня накрывает непереносимым, космическим одиночеством. И в мысленной пустоте прямо перед моим лицом возникает лицо Чена. Очень близко, не как на экране. Не знаю, что это было – видение или плод моего воображения, но я видел его так ясно, что хотелось протянуть руку и потрогать пальцем шрам над бровью. И я позволил себе, всего на одно мгновение, представить, что мы вот так сидим рядом, что я держу его за руку, о чём-то расспрашиваю… Такую обыкновенную картину общения сына с отцом, вполне домашнюю. Лучше бы я этого не делал. Потому что никакой ум не в состоянии вместить степень нашего родства и пролегающую между нами бездну. Я попытался сосчитать сколько до него лет. Запутался, не мог решить с какой до какой даты считать. Бросил это занятие, начал снова. До того, молодого Чена, каким он отправила в экспедицию получилось почти сто лет. От непостижимости этого ужаса меня пронзила такая боль, что впервые за все эти годы я разрыдался в голос.

Я плакал долго, сжимая голову руками, раскачиваясь, размазывая слёзы по щекам и сморкаясь в край собственной майки. Во мне накопились реки слёз, которые теперь вырвались наружу и сметали одну за другой все тщательно охраняемые плотины, так надёжно закупоривавшие мою боль, потерянность и общее ощущение бессмысленности своей жизни. Все замки от выработанного бесчувствия были сорваны, и само оно унеслось потоком. И, к моему удивлению, именно это оказало терапевтический эффект.