Но делить площадку ночью, с учётом, что их всего двое, куда разумнее. Двум самцам было быстрее и проще построить одну площадку, чем строить по одной площадке для каждого изо дня в день, что было бы утомительно-трудоемким процессом. Его народ лучше всего справлялся в больших социальных группах, и хотя Крану неплохо спалось на площадке одному, зная, что Тройи находится на другой площадке по соседству, Тройи не обладал такой силой духа. Он сомневался, что другой самец способен сойти с ума, лишившись племени, но это было единственным, что он мог сделать, дабы облегчить для него изгнание.

Как только площадка была сооружена, они с Тройи прислонились спинами к стволу дерева. Они привыкли спать сидя, так что им не нужно было строить большую площадку. Сейчас они сидели бок о бок по той же самой причине. Крану расслабился, приготовившись ко сну, и закрыл глаза, откинув голову на ствол дерева. Его шкура коснулась руки Тройи, и он переместился так, чтобы их руки вплотную прижались друг к другу, хотя малейшее прикосновение будет раздражать, а он терпеть не мог, когда что-то щекотало его шкуру.

— Завтра я представлюсь. Хватит прятаться и крутиться поблизости, — пробормотал Крану в темноту.

— Хорошо, — ответил Тройи полусонным голосом. — Не думаю, что у нее есть племя.

— У нее есть мы, — закончил Крану, и Тройи понял, что лучше не начинать свой обычный заумный спор. Он лишь тихо рыкнул, и они замолчали.

Прежде чем заснуть, Крану мысленно повторил слова, которые произносил практически с тех пор, как его изгнали, когда он впервые был отвергнут Королевой и находился вдали от своей семьи достаточно долго, чтобы заскучать по ним.

«Это мое племя, — подумал он, чувствуя, как рука Тройи прижимается к его руке, но стараясь не шевельнуться и не выдать себя. — Это моя семья. Я не одинок».

Глава 6

Наконец забрезжил рассвет. Мойра знала, что он на подходе, поскольку ему предшествовал щебет птиц, которые добрых полчаса назад наполнили джунгли своими песнопениями. Она с трудом натянула ботинки и снова сняла с себя жилетку, запихнув ее в рюкзак с предположением, что сегодня будет еще один знойный денек. Вид того, как розовые лучи солнца становятся золотыми, а затем белыми, когда солнце поднялось выше, был красивым и завораживающим. Она никогда раньше не наблюдала за восходом солнца у себя дома.

Она, наверное, высоко бы его оценила, если бы не тоска по дому и спокойно проведенной ночи в своей постели, если бы ее задница не была влажной от утренней росы, а от нее не несло как от свалки. Она не спала уже несколько часов и чувствовала себя хреново. Глаза щипало, а тело болело и одеревенело от долгого сидения всю ночь напролет, после целого дня бесцельных хождений. Она чувствовала, что некоторые части тела за ночь избирательно онемели, понятия не имея, хорошо это или плохо. К тому же она чувствовала себя грязной и чумазой, жалея, что у нее нет зубной щетки, шампуня и чистого белья.

Как только рассвело настолько, что можно было разглядеть землю под ногами, Мойра поднялась и закинула рюкзак на плечи. Ее тело протестовало, но она все равно отправилась в путь. Она хотела выйти пораньше, пройти несколько километров, пока было еще относительно прохладно, зная, что ее тело разомнется, как только она воспользуется им. Плюс ко всему она хотела сохранить дистанцию между собой и тем, кто принес ей рюкзак. Ее целью на этот день было найти воду, запас которой был не вечен, даже с учётом фруктов, которые могли ее заменить, да и вообще, было приятно иметь цель.

Несмотря на то, что она отправилась в путь с чувством какой-никакой надежды, ей потребовалось не так много времени, чтобы впасть в уныние. Она, ей-богу, не могла отличить деревья вокруг себя от тех, что остались позади. Она понятия не имела, куда направлялась и как найти то, что искала. Дневная температура поднялась невероятно быстро, по её спине начал стекать пот, а после ночи, которую она провела, сил совсем не осталось.

Кто же закинул ее сюда? Зачем? Неужели это было вызвано местью? Неужели она кого-то разозлила?

Она умирала от желания выпить кофе, желательно с доброй порцией бренди, и выкурить сигарету, а лучше пять. Ей было интересно, какие барные сплетни она пропустила, какие предположения строят местные жители относительно того, что она не пришла открыть бар. Ее брат так или иначе открыл бы его, но она задавалась вопросом, сообщил ли кто-нибудь о ее исчезновении?

Она надеялась на это. Гораздо легче было волноваться о том, как выжить, пока ее будут искать, чем о том, как выживать в этих богом забытых джунглях всю оставшуюся жизнь. У нее ведь должен быть шанс выбраться отсюда, верно? Эти скитания по неизвестной местности не могли продолжаться вечно, если только она не угодила в ад и просто еще не знала об этом.

Она ни с кем не говорила почти целый день. Наверно, скоро она начнет говорить сама с собой. Это странно, она была не особо общительной, но сейчас ей действительно хотелось компании. Она жила одна в захудалой богемной квартирке, полной платьев-кафтанов, пуфиков, принимающих форму человеческого тела, и разноцветных ламп, и у нее не было ни телевизора, ни дивана, только любимая стереосистема и огромный продавленный футон рядом с перевернутым ящиком из-под пива вместо стола. Обычно она ни с кем не разговаривала, пока не отправлялась на работу, открывая убогий, запущенный, плохо освещенный бар своего брата и занимаясь его финансами, пока не появлялся, еле ковыляя, первый из постоянных завсегдатаев, чтобы выпить и пожаловаться ей на свою жизнь. Боже, как же ей сейчас этого не хватало! Она даже скучала по холоду.

Этого было достаточно, чтобы побросать вещи и сделать перерыв на ранний обед. Она скинула рюкзак на землю и сорвала фрукты с ближайших деревьев, чтобы сохранить несколько батончиков мюсли на потом. Затем она плюхнулась на землю у подножия дерева, подтянула рюкзак поближе и начала есть.

Она вскрикнула и чуть не поперхнулась, когда из-за дерева на нее уставилось нечеловеческое лицо, рефлекторно начав отползать прочь и неуклюже вскочив на ноги, Мойра сорвалась с места и побежала в лес. Она слишком поздно осознала, что снова оставила рюкзак. На этот раз прекрасно понимая, что ей необходима вода. Она остановилась и оглянулась. Никто за ней не гнался, хотя она убежала недалеко. Мойра отступила на несколько шагов и выглянула из-за деревьев. Она могла видеть их, приматов, и слышать.

Мойре показалось, что это те же самые аборигены, которых она видела накануне. Один повыше, другой пониже, и они стояли над ее рюкзаком, рыча и огрызаясь друг на друга. Тот, что покрупнее, выглядел взбешенным, но вроде ничего не предвещало драки, поэтому несмотря на рычания и фырчания Мойра поняла, что они, скорее всего, разговаривают друг с другом. Или общаются. Вероятно, это был не иностранный язык, а тот же уровень общения, что и у большинства животных, например лай или щебетание. Она почти ничего не слышала и все же не могла уловить ничего похожего на слова, лишь непрерывный поток рокота и ворчания.

Она подкралась ближе, но никак не могла схватить рюкзак так, чтобы они ее не заметили. Ее приободрил тот факт, что, хотя они явно следовали за ней, они не стали преследовать ее, когда она побежала. Наверно, они не хотели ее есть, а если и хотели, то не очень-то стремились к этому. В её голове мелькнула безумная мысль, что если она бросится на них, крича и размахивая руками над головой, они испугаются и убегут. В конце концов, может они никогда раньше не видели человека, и она сможет убедить их, что опасна.

Этот план провалился, когда под ее ботинком хрустнула ветка и приматы поняли, что она вернулась. Они резко повернулись, обратив на нее свои взгляды, и она застыла на месте. Она смотрела на существ, а они на нее. Ее взгляд метался между ними, пытаясь определить, откуда исходит опасность. Они смотрели на нее большими, круглыми, темными глазами, скрытыми под нависшими бровями.