— Ты принимала сегодня? — спросила я будничным тоном, будто бы внутри всё не кипело от злости, что я стала пешкой в непонятной игре между Амандой и Стивом. В голове рождалась куча предположений, почему мы вдруг приехали сюда, хотя совершенно не планировали. Будто Аманда всё знала заранее, но по какой-то причине не говорила мне… Я бы ещё долго мусолила и сортировала факты в гудящей голове, если бы в дверь не постучали. Мы, кажется, в унисон сказали «войдите». К нам заглянула Абигайль, чтобы узнать, пьём ли мы шоколад с водой или молоком. Она замерла у приоткрытой двери, смотря, конечно, не на мои приспущенные джинсы, а на шикарно обтянутый футболкой живот Аманды.
— К нам можно без стука, — сказала Аманда, лукаво глядя на девушку, которая ничего не могла поделать со своим изумлением, потому продолжала открыто пялиться на Аманду.
— Да, — ответила она на незаданный вопрос и демонстративно одёрнула футболку, — и шоколад я пью с молоком. И Кейти тоже.
Я подпрыгнула, чтобы подтянуть джинсы, и застегнула молнию. Когда мы вошли в кухню, все пятеро молча сидели вокруг стола и смотрели в свои чашки, будто изучали белые пузырьки на коричневатой жидкости. Мы молча сели на оставленные нам два стула и придвинули к себе чашки.
— Я счастлива, — объявила Аманда. — Остальное никого не касается.
Все, как по команде, взяли чашки. Мне хотелось улыбнуться, так глупо эти пятеро выглядели, но их лица были настолько серьёзными, что мои губы просто физически не могли растянуться в улыбку. Вдруг Стив с шумом отодвинул стул и прошёл в гостиную, откуда вернулся с акустической гитарой.
— Продолжаешь играть? — спросила Аманда, но голос её прозвучал презрительно, будто она была совсем невысокого мнения о музыкальном даровании приятеля.
— Да, всё ещё играю и даже больше. Я играю в университетском ансамбле, — он вытащил из кармана телефон и, попросив всех помолчать пару минут, принялся настраивать инструмент.
Я смотрела на Аманду. Её лицо было странно сосредоточенным, и взгляд покоился на подкручивающих колки пальцах Стива, будто она завидовала струнам, которых они касались. Все напряжённо молчали, то и дело вскидывая глаза на Аманду, а та пыталась оживить своё помертвевшее лицо. Тишину прорезал лёгкий перебор железных струн. Взгляд Стива впечатался в деку и в мягко скользящие по струнам пальцы. Запел он тихо и не так чтобы очень красиво, но душевно, в унисон словам:
— You always hurt the one you love, the one you shouldnʼt hurt at all. You always take the sweetest rose and crush it until the petals fall. You always break the kindest heart with a hasty word you canʼt recall. So if I broke your heart last night, itʼs because I love you most of all…
Его пальцы продолжали бегать по струнам, когда голос растворился в мёртвом воздухе, в котором не слышалось и вздоха. Стив поднял голову, и взгляд его отчего-то остановился на моём лице, словно песня эта предназначалась мне, будто я что-то должна была понять, что он не хотел или не мог сказать в простом разговоре.
— Хэнк Томпсон, звезда кантри-вестерн, если кто не в курсе, — сказал Стив с каким-то сарказмом и вновь ударил по струнам, чтобы с первых же аккордов ему завторил бэк-вокал из четырёх наконец-то вынырнувших из заплыва в мёртвую тишину голосов. Ребята начали раскачиваться на стульях в такт музыке. Как только я заметила, что губы Аманды приоткрылись в лёгкой улыбке, я сразу присоединилась к хору остальных, потому что действительно надеялась, что всё, до последней мелочи, будет хорошо… Хотя бы у кого-то…
— Donʼt worry about a thing, 'сause every little thing gonna be all right… Rise up this mornin', smiled with the risin' sun… — Абигайль, мурлыкая под нос песенку Боба Марли, пританцовывала теперь в глубину кухни, чтобы сунуть в духовку две замороженных пиццы.
Аманда заулыбалась ещё больше, а я до того, как сыр расплавился в духовке, начала чувствовать его аромат, заставивший живот сжаться в предвкушении. Стив ещё долго играл Битлов, Бон Джови, даже Роллинг Стоунс. И ребята как-то перестали откровенно пялиться на Аманду, а расслабились и допили шоколад. Дом прогрелся даже больше, чем хотелось. Лица наши загорелись нездоровым румянцем. Мы все то и дело оборачивались к духовке, особенно когда сестра Стива демонстративно отворяла дверцу и с умным видом заглядывала внутрь. А я, глядя на неё, думала, что ей следовало родиться парнем — слишком крупный нос для такого узкого лица, и волосы, в отличие от брата, кудрявились в разные стороны, будто она легла спать с мокрой головой, а тело её молило если не о диете, то хотя бы об отказе от обтягивающих бриджей и узких футболок, подчёркивающих на животе три складки любви, как говорят про лишний жир индусы.
— Прекрати так нагло разглядывать Абби, — шепнула мне Аманда так неожиданно, что я подавилась последней каплей шоколада.
Из-за кашля пришлось выскочить из-за стола и ускакать в комнату, куда тут же не спеша вошла Аманда.
— Абби жрёт противозачаточные, отсюда лишний вес, и она жутко комплексует из-за этого, — сказала Аманда тихо, прикрыв дверь. — Она вообще скандальная особа, так что лучше делать вид, что её вообще не существует.
Аманда присела на кровать. Плечи её сразу поникли, лицо осунулось, и вокруг рта ярко прорисовались мимические морщины.
— Спина невыносимо болит. Я больше сидеть на стуле не могу.
Она скинула тапочки, которые выдал нам Стив, и закинула ноги на кровать.
— Помнишь, я давно просила тебя о массаже. Сегодня я просто умоляю тебя о нём. Почти пять часов в машине, потом час на ногах на озере и выслушивание этих дебильных песен… Стив очень милый, но иногда умеет достать.
Я кивнула, не зная, что подтверждаю, и вышла из комнаты.
— А где Аманда? — встретил меня вопросом Стив.
— Отрежь нам по куску пиццы, и мы пойдём спать. Мы обе мёртвые после дороги.
— Хорошо.
Я взяла две тарелки и вернулась в комнату. Было очень жарко. На Аманде остались лишь лифчик и тонкие бикини. Рука её лежала под животом и уходила пальцами под резинку трусов. Я замерла подле кровати, боясь выронить тарелки. Она подняла на меня невинные глаза и сказала:
— Как врач смог нащупать голову ребёнка? Он просто положил сюда руку и сказал, что ребёнок уже лежит головой вниз в тазу и никуда больше не перевернётся до родов. Я ничего, кроме кости, не чувствую. Попробуй ты.
Это было сказано таким умоляющим тоном, что отказаться не представляло никакой возможности, но у меня отчего-то вдруг затряслись руки, и я еле успела поставить тарелки на покрывало, поверх которого лежала Аманда. Меня бросило в жар, и я подумала, что всё это из-за дурацкого обогрева, труба которого выходила прямо за моей спиной. Я стянула водолазку и кинула прямо на пол. А руки наоборот покрылись коркой льда, и я стала неистово тереть их друг о друга, словно желая выжечь искру. Аманда смотрела на меня в упор, и, набрав в лёгкие побольше воздуха, я залезла с ногами на кровать. Тапки как-то очень шумно полетели на пол, и, чуть ли не зажмурившись, я коснулась чисто выбритого лобка Аманды.
— Ну, чувствуешь что-нибудь?
В её голосе вновь послышались приказные нотки, но я всё равно не могла бы сказать ей то, что почувствовала. Теперь мой живот свело явно не от голода, а ноздри защекотал явно не противный запах жжёного сыра, но я лишь считала до десяти, умоляя сердце не выскочить из груди. Я опустила глаза на свою грудь, уверенная, что смогу увидеть вздымающуюся от его ударов кожу, но увидела лишь топорщащийся белый хлопок. Мне показалось, что Аманда тоже смотрит на мою напряжённую грудь, но когда я подняла глаза, то взгляды наши тут же встретились, и в её голубых глазах блестел всё тот же заданный ранее вопрос. Пальцы мои вжали кожу как можно сильнее, но даже если и нащупали что-то, мозг этого не зафиксировал.
— Ой…
Дверь хлопнула, а за ней и резинка бикини. Я отдёрнула руку, будто ошпарившись. Аманда откинулась на подушки, чуть не шарахнувшись головой о деревянное изголовье, и расхохоталась в голос, совершенно позабыв, что она никогда не ложится на спину. Я тоже не могла сдержать улыбки, а потом и смеха. Мой смех, наверное, был неистовее её, потому что с ним выходил накопившийся за долгий день адреналин, а когда я наконец смогла заставить плечи не вздрагивать, а голос не срываться, то произнесла:
