— Ну да, — огрызнулась Аманда. — Ещё скажи пообещать ему, что я сына назову Патриком.

— А почему бы нет? У тебя же нет имени.

— Почему нет? Я просто тебе не говорю его. Оно есть.

Я отвела глаза. Мне просто не говорят. Мне ничего не говорят. Хорошо. Почти сорок недель. Всё почти закончилось. Почти.

Глава семьдесят четвёртая "Когда же уже "оно"?"

Ехать в университет или не ехать? — было теперь моим ежедневным гамлетовским вопросом. Вторник не стал исключением. Аманда стояла перед часами и отрывисто дышала.

— Снова пять минут, — выдохнула она наконец, и я зачем-то загнула четвёртый палец, больной. Зачем? Мы замеряли схватки уже второй час! Все пальцы давно закончились, и я сбилась со счёта.

— Тебе больно? Или, как и прежде, нет? Что мне делать? — спросила я уже громче, не получив за минуту никакого ответа.

Подскочили мы обе в шесть утра. Аманда ринулась обратно в туалет, не успев вернуться в спальник.

— Принеси мне прокладку! — крикнула она уже из ванной комнаты.

И я стала судорожно рыться в шкафу, пытаясь отыскать полупустую упаковку.

— Теперь надо ждать, — выдала она, получив желаемое.

Только сколько, не сказала. Прокладка не окрасилась в розовый цвет. Получается, воды не отошли. Однако схватки шли одна за другой, но на лице Аманды читалось больше удивления, чем боли.

— Позвони врачу! — прокричала я, понимая, что тихий голос она сейчас просто не услышит.

— Рано, — отрезала Аманда.

А мне не рано! Мне уже поздно ехать на учёбу. Снова опоздаю!

Вчера, поддавшись на уговоры, я ушла с лекции, чтобы ехать к врачу, и даже зашла в кабинет, потому что мониторить Аманду должны были целый час. Я уселась в кресло, и пока медсестра крепила на живот датчики, могла делать вид, что мне это очень интересно, а потом еле уговорила Аманду дать мне возможность подготовиться к тесту по испанскому. Она может и сама послушать сердце малыша, без моего участия.

Я включила на телефоне учебное приложение, вставила в уши наушники и попыталась сосредоточиться на лекции — о том, чтобы делать упражнения, речи не шло. Аманда то и дело дёргала меня за локоть, чтобы я посмотрела, как ходят ходуном датчики.

— Может, ему страшно? Сердце же нереально быстро стучит. Как у зайца.

Живот перетягивала толстая резинка, которая явно не нравилась малышу — кожа под ней от ударов маленького тельца перекатывалась, как волна, и заглянувшей к нам медсестре пришлось заново крепить датчики.

— Сейчас больно? — склонилась она над Амандой, указывая на монитор, который показывал схватку.

— Я ничего не чувствую, — прошептала дрожащим голосом Аманда. — Это плохо?

— Всё хорошо. Всё хорошо, — успокоила её медсестра. — Хочешь, я отключу звук?

Аманда кивнула. Медсестра убавила громкость и оставила нас одних. Теперь я точно не смогу поучиться — чего она так на меня смотрит? Чего она нервничает? Ей же только что сделали УЗИ и сказали, что малыш чувствует себя прекрасно, плацента не стареет, околоплодных вод предостаточно — со стимуляцией ещё неделю её не будут торопить, а эти датчики простая формальность. Чего она опять там фантазирует?!

— Я действительно не чувствую схватки. Только шевеления, — и не сделав паузы, Аманда добавила: — Дай мне ту книгу, пожалуйста.

Из держалки для журналов торчала детская книжка. Наверное, кто-то пришёл с ребёнком, и тот прихватил книгу из холла. В ней оказались достаточно интересные рисованные изображения негритянских рабов, выполненные на тёмном фоне. На некоторых страницах рисунки превращались в коллажи, а текст давался вперемешку разными шрифтами. Я придвинула крутящийся стул к креслу Аманды, чтобы лучше видеть, и заодно решила поправить на её ногах одеяло, но Аманда так дёрнулась, будто я прикоснулась к ней каленым железом! Или искусственным льдом. Мои руки действительно были холодными, но не настолько, чтобы почувствовать холод аж через две простыни.

— Аманда, ну не нервничай ты так. За полчаса, что прошли с УЗИ, ничего не изменилось. И главное, что схватки идут. Придёт время, почувствуешь.

Не думаю, что она сумеет родить безболезненно.

— Ты текст читаешь или только картинки смотришь?

Она что, просит отодвинуться?

— Картинки смотрю, — ответила я и почти оттолкнулась ногой от пола.

— А ты текст почитай. Хозяева в семь лет забирали детей у родителей и продавали на другие плантации. Почему именно в семь?

— Наверное, в этом возрасте ребёнок уже может жить без родителей и учиться чему-то, — предположила я.

— Семь лет, представляешь? Знать, что у тебя с ребёнком всего семь лет…

— Аманда, отдай книгу!

Тот, кто положил подобную книгу в медицинский офис, ни черта не понимает в беременных!

— Я читаю. А ты знаешь, для чего рабы шили лоскутные одеяла?

— Чтобы холодно не было.

— А вот и неверно. Они делали карту побега с Юга на Север — звёзды, деревья, перекрестки дорог. Они выбирали искусную девочку, обучали её и в новом доме ей обычно давали работу швеи и не обращали внимания на то, что во время отдыха та шьёт из лоскутков одеяло. А потом она показывала одеяло взрослым, они запоминали путь и потом в ночи бежали. Кому-то удавалось добраться до свободных штатов. А в каком году рабство отменили?

— Не помню.

— В тысяча восемьсот шестьдесят третьем.

— Как ты помнишь?

— В книжке написано.

Я облегчённо выдохнула, хотя и обидно было бы провалить тест по истории. А вот не написать правильно неправильные испанские глаголы завтра никак нельзя, и я отпросилась в холл поучиться. Слишком скоро Аманда вышла ко мне в сопровождении доктора, и его «до скорого» прозвучало обнадеживающе.

— А вдруг действительно родишь в день Святого Патрика. У тебя же полтора сантиметра раскрытие, — повторила я за доктором, не особо понимая смысла этих сантиметров.

Аманда промолчала, а в машине сказала:

 — Давай всё же будем подольше гулять. Мне уже не верится, что сама рожу.

— Да родишь ты, родишь… Но гулять дольше только радость Лесси.

— Нет, я про горы говорю. Парк мне не поможет.

— Аманда, у меня учёба! Вот до пятницы не родишь, поедем в горы.

— Ты забыла, что ребёнок растёт очень быстро после сорока недель. Мне нельзя ходить до пятницы.

— Аманда, а мне нельзя пропускать учёбу. Больше нельзя. Я уже все лимиты исчерпала!

— Ты хочешь, чтобы я поехала в горы одна? — с вызовом взглянула на меня Аманда, а я уставилась на дорогу.

— Ты не поедешь одна. Если тебе не терпится, то можем поехать в горы часа в три. Хочешь?

— Хочу!

А сейчас я хотела знать, смогу написать сегодня тест по испанскому или нет? После него я готова прошагать калифорнийскую землю, как солдаты генерала Валехо с восьми утра до пяти вечера без перерыва на обед. Но только после сегодняшнего теста!

— Езжай, — соблаговолила отпустить меня Аманда, и я бросилась к двери, чтобы вновь нервно проверять в кармане телефон.

Никто не позвонил. Слава Богу! Я даже заехала в пакистанское кафе за лепешкой с острой курицей. Туда добавляют огурец с йогуртом, и живот не спешит от них избавиться. Кто вообще придумал эту глупость с острой едой для вызова родов? Кто?!

После еды Аманда вновь считала схватки. Пошёл второй час, снова пять минут… Я сидела у двери, не зная, куда отправит меня Аманда: в парк или учиться. В итоге я так прождала до вечера и пошла одна выгуливать Лесси.

— У меня ночью отойдут воды. Вот увидишь, — говорила перед сном Аманда так убедительно, что я поверила, и разочаровалась не меньше её, когда утром не было даже схваток.

— Только мать позвонит, сразу начнутся, — попыталась пошутить Аманда, но у меня от её шутки скрутило живот. Как, как они собираются жить под одной крышей? Почему, почему Аманда не даёт матери шанс наладить отношения?

Но лучше об этом не думать и сосредоточиться на учёбе. После занятий мы точно идём в парк. Аманда сидит в библиотеке и ждёт меня, а после парка мы можем поехать прямо в госпиталь, поэтому едем снова на её машине. Все постоянно донимали меня вопросами, родила ли Аманда. Нет, нет, нет! Иначе бы меня сейчас на лекции не было.