— Ну, поняла?

Аманда глядела на меня глазами, полными ожидания, и я даже испугалась, что пропустила что-то то ли в тексте песни, то ли в скудной ныне врачебной информации.

— Что? — спросила я на всякий случай.

— Вот почему дети плохо спят в полнолуние! — выпалила Аманда так громко, словно желала докричаться до соседей.

— Что? — спросила я снова, на этот раз из-за отсутствия в моей голове подобной информации. Откуда мне знать про луну и детей? С тех пор, как Аманда перестала подсовывать мне статьи, я не читала про беременность.

— Здорово как они объясняли необъяснимое в легендах — гены расовые, альбиносов, фазы луны, — перечисляла Аманда, пока я запихивала в рот остатки тоста с джемом. — А ещё говорят, если родишь с утра, ребёнок будет лучше спать ночью, а если ближе к вечеру, то у него сдвинутся фазы сна, и ночью ему захочется бодрствовать.

— Так поэтому кесарево делают с утра?

Я не договорила. И хорошо, потому что Аманда успела уже по-своему истолковать фразу и придумать к ней продолжение, на которое обиделась. Она молчала, но взгляд был достаточно красноречивым, чтобы погнать меня к раковине ополоснуть чашки. Я вновь забыла про перчатки, и порез под пластырем ужасно защипало. Не зная, что делать, я сунула палец под струю холодной воды. Повязка размокла, и я впервые увидела рану при свете дня. Края топорщились бахромой, но внутри всё успело сростись. Через месяц даже научусь сгибать палец, а пока я всё же однорука. Только Аманда не пришла на помощь. Я домывала ложки двумя пальцами. Впереди ещё была субботняя уборка. И была она на мне.

Глава шестьдесят девятая "Чаепитие состоялось"

Чем сильнее хотелось, чтобы день не кончался, тем быстрее я оказывалась дома под печальными очами Аманды, заставлявшими меня чувствовать себя виновной во всех смертных грехах. И больше всего в унынии, которое ныне полностью завладело Амандой. Она отложила кисти и краски, и я понятия не имела, чем заняты её будни. И на прямые вопросы, и на намёки она отвечала стандартными пустыми фразами. Такими же пустыми, как и её глаза.

Дорога с занятий домой теперь была занята обдумыванием возможных тем для разговоров. О чём же мы говорили раньше? Неужели только об учёбе, ведь обе не сплетничали и не делились собственными переживаниями. Да и переживаний собственно никаких не было. До чёртового плюсика на тесте на беременность, а потом? Потом уж точно растущий живот стал единственной темой нашего общения. А вот было ли общение двусторонним, или всё время я пребывала в роли слушателя, вставлявшего междометия, чтобы обозначить непогасший интерес?

А интерес никогда не угасал, я слушала Аманду с раскрытым ртом и глядела на неё круглыми глазами, более круглыми, чем даже её нынешний живот. А теперь… Не произошло чего-то экстраординарного. Просто Аманда перестала со мной общаться. Вернее общение полностью перешло на бытовой уровень. Что поесть? Что купить? Вот я и оказалась в информационном вакууме.

Но сегодня этот вакуум прорвало. Я не успела захлопнуть дверь, как Аманда подлетела ко мне с телефоном:

— Ты только погляди, что эта сумасшедшая сделала!

Я изогнулась змеёй, чтобы рассмотреть фотографию — детская комната, кроватка с одеялком, украшенном жирафиками и слониками, стены в зеленоватом тоне и зверюшки по стенам. Стоп! Это, что ли, комната, в которой я ночевала? Хорошо, что я не успела выпалить «клёво!» Потому что сумасшедшей была, выходит, миссис О’Коннор.

— Стены ведь не в голубой выкрашены! — вставила я робко, поняв, что уклониться от ответа не получится.

— Ты не понимаешь! — всплеснула руками Аманда, да так, что телефон полетел на пол, и я еле успела его поймать.

Конечно, я ничего не понимаю, согласилась я внутренне, протягивая телефон.

— Она спросила меня про комнату, я чётко сказала — нет. Нет, моему ребёнку не нужна отдельная детская. Он будет спать со мной. И вот — она не только сделала ремонт, она ещё купила стандартную детскую мебель, вплоть до кресла-качалки! Она не слышит! Совсем не слышит меня!

И как же вы с матерью в этом схожи! Ты меня тоже не слышишь, а я-то слышу прекрасно, и потому не надо кричать так, чтобы о твоих проблемах знал весь этаж!

— Аманда, это не конец света. Ты можешь туда просто не заходить…

Ведь, что может быть проще — держать закрытой дверь, которую не хочется открывать.

— Ты не понимаешь, — повторила Аманда уже тише и уселась на диван. — Это не только комната. Она договорилась с педиатром, который лечил меня в детстве. А мне, чуть что, пихали антибиотики, понимаешь? Понимаешь?

Я кивнула, хотя ничего не понимала. Она сомневается в компетентности врача, который довёл её до окончания школы здоровой? Разве не это самая лучшая рекомендация доктору? Как вспомню эти бесконечные просмотры отзывов на врачей, прикреплённых к госпиталю… Я стонала вместе с Амандой — кому верить: одни родители в восторге, другие в ужасе от врача!

Об этом я уже думала, колдуя над чайником, потому как прихватила в магазине пакетик греческого чая, позарившись на шикарный гербарий из высушенных цветочков, и теперь судорожно крутила упаковку в поисках инструкции по завариванию. Её не было! Может, олимпийские боги затеяли игру, чтобы оторвать Аманду от рассматривания фотографии детской, а до этого заставили меня ошибиться поворотом и оказаться подле овощной лавки. Приди я домой часом раньше, Аманда могла в запале назвать мать не только сумасшедшей, а сейчас быстро отыскала рецепт в интернете, и вот мы уже сидим с чашками ароматной жидкости, по цвету напоминающей воду, в которой ополаскивали от жёлтой краски акварельные кисти. Однако у этого горного цветка богатый послужной список и нет противопоказаний при беременности — наверное, именно эту фразу Аманда дольше всего искала в сети.

Мы молчали. Как всегда. Чай почти не имел вкуса, и сладость аромата сушёных цветков почти не передалась напитку.

— Ну что у вас нынче поют на испанском? — не выдержала первой Аманда.

Нынче мы не пели, а занимались переводом Карлоса Фуэнтеса, про покойника и индейское божество, а эту тему лучше с Амандой не поднимать — ещё ненароком приплетёт мистику к своим родам, и я вновь окажусь кругом виноватой. Пришлось перечислить грамматические темы, все подряд, чтобы хоть как-то заполнить пустоту и избежать продолжения разговора о детской, но нет, армада из испанских глаголов не способна была победить раздражение Аманды на самоуправство матери.

— Послушай, — попыталась я остановить излияния Аманды, пошедшие по седьмому кругу. — Ты можешь отодрать эти наклейки, делов-то! После родов ведь можно уже руки поднимать, так ведь?

Я готова была выслушать новую беременную лекцию, только бы уйти на безопасное расстояние от обсуждения детской, но Аманда не вняла моей молчаливой просьбе, и я… Я сказала то, что не успело и секунды провести в моём мозгу, а сразу прыгнуло на язык:

— Зелёный прекрасный фон для настенной росписи. Давай распишем стены так, как тебе хочется. Можно даже наши обычные краски использовать, а?

Я действительно ждала ответа. Непонятно только, какого больше — согласия или же очередной констатации того факта, что я дура.

— Ты сказала «распишем»? Что это значит?

Мы, кажется, обсуждали испанские глаголы, и я была уверена, что в родном языке мы не путаемся.

— Мы — ты и я. Конечно, идея будет твоя.

— Верно, ты бы феечек нарисовала…

Я не обиделась. Я восприняла напоминание о моей дурацкой открытке белым флагом. Я сказала. Аманда услышала. И всё, точка. Да, оказалось, не тут-то было!

— Ты серьёзно планируешь приехать в Рино?

Я кивнула. Почему, собственно, нет, если я не планирую записываться на летний интенсив. Мои пальцы и глаза ещё не отошли от зимнего. И если мне отдадут стену под роспись…

— Могу в конце мая, сразу после экзаменов. Ребёнку два месяца будет. Уже не так страшно…

— Что не так страшно? — Аманда опустила чашку на стол и, не получив ответа, повторила вопрос. Но что я могла сказать внятного? Я ведь просто так брякнула. — Я не уеду в первый же день. Ты будешь жить тут с ребёнком какое-то время, — она раскинула руки. — Неужто ни разу на руки не возьмёшь?