— Тебе когда-нибудь капельницу ставили?
Я чуть не подскочила от вопроса. И не только потому что Аманда прокричала его, видя меня в наушниках. Капельницу? Выходит, что-то с ребёнком? Я почти спросила. Уж рот точно открыла, но острый взгляд бирюзовых глаз затолкал слова обратно, и я лишь головой затрясла.
— Как думаешь, это больно? — Аманда поднялась с дивана и сделала шаг на кухню. — У меня мазок на стрептококк взяли. Если будет положительный, мне все роды под капельницей лежать.
— В плане лежать?
Я понимала значение использованного Амандой глагола и переспросила лишь для того, чтобы не молчать. Она заговорила первой. Видно захотела моего участия. А я вновь не знала, что сказать. Брр… Меня даже в дрожь бросило, и вся рука зачесалась, а не только на сгибе.
— Ну, — протянула Аманда по-прежнему убитым голосом, — с ней можно ходить, если кто-то будет катить капельницу следом.
— Ну я буду катить. Чего ты так расстроилась? Ты же давно про этот анализ знала… — выдала я, пытаясь вспомнить прежние разговоры, и не ошиблась.
— Я не из-за анализа, — Аманда продолжала сидеть с опущенными глазами. — Я машину разбила…
— В плане? — как под копирку, снова выдала я ненужный вопрос. Аманда не замолчала. Это я зачем-то её перебила.
— Да с парковки у госпиталя выезжала. Задумалась и не посмотрела в зеркало. Я вообще в них раньше не смотрела, всегда оборачивалась назад, а сейчас из-за живота тяжело стало… Дура я…
— И?
Теперь-то она замолчала и уткнулась носом в вывороченный под футболкой пупок. Вот я и вякнула своё «и».
— Ничего, — Аманда наконец продолжила бубнить в живот. — Скорости-то не было. Мужик решил, что царапина на его машине маленькая, а живот у меня большой, и попросил в следующий раз смотреть в зеркало. На том и расстались.
— А твоя машина?
Ну чего я лезу?! Почему не могу прикусить язык?!
— Царапина приличная. И не наврёшь матери, что это не я виновата.
— Давай замажем!
Вот тут уж можно применить художественные навыки. Однако Аманда даже не улыбнулась, и я, не раздумывая, схватила техпаспорт и успела в автосалон за пять минут до закрытия. Чуть не поцеловала закрытую дверь, потому что, напуганная Амандой, раз двадцать оборачивалась прежде, чем выехать с парковки дома. Хорошо, что хватило наличных. Объясняться с отцом по поводу данной транзакции совсем не хотелось. Ему уж точно нельзя больше доверять никаких секретов.
Замазывали автомобильные раны мы при свете фонаря, не в силах дождаться утра, и потом медитировали на бампер, пока краска не высохла и не сравнялась цветом со старой.
— Я так испугалась, не представляешь, — вздохнула Аманда, когда мы уселись ужинать. От её вздоха киноа вообще потеряла всякий вкус. Не помог даже итальянский соус от фрикаделек.
— Удара же не было, — заполнила я предложенную паузу.
— А если б был?! Я теперь вообще не представляю, как за руль сяду, а мне в лабораторию завтра!
Ну, что — я отвезла её почти в семь утра в надежде, что нам сумеют перенести десятичасовой номерок на приемлемое время. Однако мы прождали почти два часа, пока прошли те, кто сдавал кровь по времени, и Аманде пришлось ехать со мной в Университет, где ей предстояло проторчать больше трёх часов в библиотеке. И вот я опять не смогла сосредоточиться на учёбе, витая мыслями подле Аманды. Надо было отвезти её домой — опоздание было бы мизерным. А вот она совершенно не расстроилась из-за своего книжного заточения — перелистала кучу художественных альбомов и коллекцию открыток от «Холмарк». И ещё притащила объявление об открытых сессиях для художников.
— Давай походим. Я уже одурела дома. В четверг, три часа, всего один вечер в неделю!
Аманда уже приняла решение и мои жалкие протесты не услышит. Я совершенно потерялась в проектах — как успеть сделать достойную наклейку до родов?! А тут ещё рисование с натуры…
— Ты же максимум пять занятий походишь, — попыталась я воззвать к разуму Аманды, но тот полностью растворился в её желании творить. И в четверг мы сидели в заставленной мольбертами аудитории и молчали. К лучшему — мазок оказался положительным, и даже стопроцентная уверенность врачей в безопасности естественных родов с антибиотиком не уберегли Аманду от слёз. Хорошо, что выплакала она их без меня. Я могла лишь читать выдержки с сайтов для её успокоения. Капельница и капельница, тоже мне проблема! Врач всё равно не станет делать кесарево по её желанию!
Сгустившиеся за окном сумерки навевали сон, и я пару раз, позабыв про уголь на руках, прикрыла рот. Модель была никакая — ни крутых форм, ни обвисшей кожи на животе — словно рисунок в учебник по анатомии делаешь. Или же я резко разучилась рисовать. Или же мне не отчего было отвлекаться рисованием. Про отца я уже не думала. Он молча прислал на мою почту два билета на Цирк дю Солей. Отдаёт долг матери Аманды, взявшей меня в театр, или действительно не знает, как ко мне подступиться? Но после короткого «спасибо» в ответном письме я действительно решила не думать про ссору. Пусть она растворится в утреннем тумане. Пока мы не собирались с ним встречаться лицом к лицу. День Президента мы проведём с Амандой дома за стиркой детских вещей — больше толку, чем молча смотреть пустой фильм с отцом.
Только стирку Аманда затеяла в субботу, хотя и говорила, что мы только пропылесосим и помоем пол перед прогулкой. Аманда теперь не слезала с весов в бассейне, вбив себе в голову, что слишком быстро набирает вес, хотя есть стала совсем мало, чувствуя постоянную тошноту. Или наоборот много, потому что реже. Или… Нет, я не смотрела ей ни в рот, ни в тарелку. Я пыталась хоть немного сосредоточиться на учёбе. Теперь же не запланированная стирка отсрочит моё возвращение к экрану ноутбука, а завтрашний цирк полностью украдет рабочий вечер…
— Давай переложим наши вещи на одну полку и освободим половину шкафа для детской одежды…
В конце не наблюдалось знака вопроса, да и возражать было бы глупо. Одёжке давно пора переместиться с пола, который толком пропылесосить не получалось последние дни. Мы отрезали верх от бумажных пакетов и превратили их во временные коробочки для носков, отдав имеющиеся малышу — а сэкономленные деньги действительно лучше потратим на рисование моделей.
— Зачем я на три месяца бодики постирала? — отвернулась от шкафа Аманда.
Я встряхнула последнюю футболку и попыталась не развивать опасную тему.
— Говорят же, что почти сразу большие вещи надевают. И тебе врач сказал, что малыш крупный. Перестираем потом, делов-то…
— Мать хотела их забрать, я не разрешила.
— И правильно.
Что именно правильно, я не знала. Впрочем, где-то глубоко в голове понимала, что Аманда всё равно уедет в Рино.
— Мы ведь на праздники в Салинас поедем?
Хорошо мы стояли друг к другу спиной, и Аманда не видела моих больших глаз. Я прекрасно поняла невысказанную просьбу. Она сдалась — и из двух зол выбирает меньшую, моего отца. Но если он откажет? Он ведь может. Я больше не верила в его безоговорочную помощь. Но как сказать об этом Аманде? Она-то уверена, что он поможет, даже если этот ребёнок перевернёт весь его уклад.
Ещё неделя впереди. Целая неделя! Аманда сто раз передумает ехать в Салинас! Ведь уже отказывалась от абстрактной помощи. Она вообще как-то последнее время сама себе изменяет. Решила оставить машину в жутком центральном районе и идти пешком до цирка. Конечно, мы вернемся ещё до темноты, но идти-то с её одышкой далеко.
— Мы забыли в машине воду!
Ну вот — а я думала, что только голову. Договорились же заплатить за парковку цирка! Но я готова была бежать обратно, хотя не могла сообразить куда и сколько раз мы сворачивали, но Аманда лишь рукой махнула:
— В цирке купим. Ну да, на сэкономленные ногами деньги! Жаль, что только воду… Попкорн нельзя.
Ещё за поворотом, до того, как мы увидели желто-синие купола шапито, я почувствовала масляно-горелый запах и, покосившись на спокойный профиль Аманды, сглотнула непроизвольно набежавшую слюну. Почему у меня не хватает смелости купить попкорн для себя? Я-то не беременна, мне-то можно! И вот я почти решилась, следуя за Амандой к прилавку.
