— Знаешь, — Аманда уже почти залезла под одеяло, но голос не предвещал ничего хорошего. — Опять этот долбанный Фейсбук подсунул… Шоу Хэлен, ну то, про добрые дела… Там девка в ресторане, заметив, как две военнослужащие совещаются, как бы им ланч оплатить, когда денег мало, взяла и сама за них заплатила… И у неё с зарплаты остались восемь баксов, а дома у неё пятнадцатимесячный малыш, которого она с мамой воспитывает одна. Она нас на год старше. Значит, залетела в девятнадцать. Почему мать ей разрешила оставить ребёнка? Зачем? Чтобы всю жизнь в ресторане пахать за чаевые?

Я так и осталась без одеяла. Благо мы всё ещё помнили про землетрясение и легли в пижамах. О ком она говорит сейчас? О незнакомой девке или о себе? Она боялась, что мать не разрешит ей оставить ребёнка? Но неужели она изначально хотела его, когда у неё нет даже тех восьми баксов в день…

— Знаешь, я, когда на лето уезжала, все оставшиеся деньги в собачий приют пожертвовала, потому что Макс, ну тот риэлтор, помнишь, всё собирал ходил… В Рино с пустыми руками ехать не хотелось. Я купила маме платье, и у меня действительно осталось четыре двадцатки. Я машину заправила, потом в кино сама себе попкорн купила и билет, чтобы не чувствовать себя ему обязанной, а потом…

Аманда замолчала. Я думала, она вгрызлась в палец, но нет… Никаких слёз в голосе, только руку положила на живот. Наверное, Брекстоны опять…

— В аптеке мне десяти баксов на таблетку не хватило… И, чёрт, взять было не у кого. Я первая приехала в город. А просить у матери не могла. Боялась разреветься и всё рассказать. Да и потом я дни посчитала. Ничего не должно было быть.

— А потом, а потом-то что? Ведь можно было бесплатно…

— Когда он у тебя внутри, ты совершенно другой человек… Я тебе говорила. Это не понять.

— Зачем ты это рассказала сейчас?

— А потому что, как я скажу матери, что побоялась попросить у неё десять долларов?

И Аманда отвернулась. Как всегда, она не ждала от меня ответа. Я уставилась в потолок. Тёмный, как и душа Аманды, но бессонница меня не мучила. А утром мы слили холодную воду в чайник и вскипятили по новой. Я наконец посмотрела диплом за курсы, который вовсе не был подтверждён хоть какими-то знаниями с моей стороны. Смутившись, я спросила, о чём рассказывала вчера Ванда. Аманда пожала плечами.

— Так, напутствия и всё.

И всё… Скоро действительно будет всё, а пока я предложила поехать к отцу на пару дней. Аманда сделала серьёзное лицо и взяла с меня обещание ни о чём его не просить. Я ответила, что просто хочу отвезти домой коробку с моими детскими вещами, пока ничего не потерялось. И я не врала. Впереди был самый ответственный семестр. По его итогам принималось решение оставлять меня в программе по дизайну или переводить на другую специализацию. Сейчас у нас был конкурс в четыре человека на место, но, возможно, будет намного больше желающих, если вернутся ребята с прошлых годов, чтобы вновь попытать счастье. Я обязана была взять следующий курс по типографии и введение в фотографию. Четвёртым курсом я выбрала простое — испанский, хотя не занималась им со школы. Весна предстояла тяжёлой, и я понимала волнения отца относительно моей вовлечённости в беременность Аманды, но мы же как-то вытянули курсы в тяжёлые месяцы, а сейчас я почти что была свободной птицей.

Отец работал сегодня до пяти, и потому мы решили ехать вдоль океана, который нынче оправдывал своё название. Мы купили краба одного на двоих и расположились на скамейке с солнечной стороны ресторанчика — отсюда можно было наблюдать и за прохаживающимися у кромки воды чайками, и за морскими котами, облюбовавшими пирс. За ними было весело наблюдать — словно в цирк пришли: они переползали с палки на палку, извивались, хлопали хвостами.

— Интересно, а их совсем не дрессируют? Просто берут на арену из природы? — я скорее не спросила, а озвучила мысли вслух.

— Потому я люблю «Цирк дю Солей». Там хоть люди сознательно позволяют над собой издеваться, а животных никто не спрашивает. Кстати, может, купим билеты? Мне скидка на почту пришла.

Аманда облизала с пальцев масло, чтобы взять телефон, а меня вновь от такого детского жеста охватила непонятная дрожь, потому я поспешила отвернуться. Коты орали так, что хотелось заткнуть уши. Интересно, захочется ли заткнуть уши от крика ребёнка? Но этот вопрос я решила не озвучивать. Аманда действительно купила билеты, и мы пошли к чайкам чуть в сторону от котов, куда доносились лишь отголоски пронзительного хора.

— В понедельник я начну рисовать, — заявила Аманда, делая телефоном пару снимков.

— А, может, всё-таки пойдёшь со мной? — я попыталась вложить в просьбу весь свой детский страх оказаться в аудитории одной.

— Нет, — отказалась Аманда жёстко. — Я хочу сделать пару открыток и попытаться продать их. Акварели никогда не занимали у меня много времени. И посмотри, какая сегодня красота. Какие цвета… Тут и выдумывать ничего не надо.

Она вновь принялась фотографировать. Океан действительно был пленительно прекрасным с необычным насыщенным синим оттенком поверх привычной зеленоватой бирюзы, а волны с тонкими белыми гребешками походили на кофе, сильно разбавленный молоком. Берег по другую сторону бухты едва просматривался, и скрытое серой дымкой тускло-голубое небо, к удивлению, на линии горизонта перенимало цвет воды.

Я специально не звонила отцу, чтобы тот не вздумал уходить раньше с работы для того, чтобы встретить нас, но и сюрприза не хотелось. Мы заехали в магазин за овощами и минеральной водой с газами, без которой Аманда вновь не садилась за стол. Я послала отцу сообщение, когда открыла дом и успокоила радость собаки. Он прислал странный ответ — спасибо. За что?

— Я же говорила, что он скучает без тебя, — сказала Аманда, бросив в раковину овощи для салата.

А я не могла понять, насколько скучаю я. Наверное, не очень, потому что знаю, что меня разделяет с ним каких-то два часа дороги. И в этом году я провела дома намного больше дней, чем в предыдущий год. Из-за Аманды. Скорее всего это ей не хватало дома, пусть и чужого.

Я запекла брокколи с сыром, когда-то любимое блюдо отца. Аманда сказала, что вряд ли сможет это съесть. Ей сладость краба продолжает напоминать о себе. Отец за столом выглядел странно озабоченным и, заявив, что Аманда, наверное, устала, предложил мне вместе с ним выгулять собаку. Мы обе поняли, что ему надо со мной поговорить, но мы почти обошли наш блок, а он так и не открыл рта.

— Пап, я просто так приехала. У меня всё хорошо, — не выдержала я, всё ещё надеясь, что это простое родительское беспокойство. Его приятель любил шутить, что сыновья звонят отцам только в трёх случаях: папа, дай денег, я разбил машину или я в тюрьме. Судя по моему брату, он не далёк от истины. Если мне Эйтан ещё присылает всякие глупости в Фейсбуке, то отцу не звонит совсем.

— Я надеюсь, Аманда не обиделась, но я боюсь, вдруг ты опять вскочишь и умчишься, не дав мне решить то, что меня волнует.

— Пап, Аманда остаётся до мая, и я не буду жить одна, — тут же вставила я, испугавшись, что он имеет в виду что-нибудь похуже. Что если ему звонила мать Аманды?

— Кейти, я хочу, чтобы ты училась.

— Пап, я учусь. Ты видел мои оценки.

— С ребёнком в одной комнате невозможно учиться.

— Я смогу.

— Зачем?

Он остановился и преградил мне дорогу не только выставленной ногой, но и вопросом. Мне действительно надо было через него перешагнуть.

— Потому что я обещала помочь, — Нет, это не то слово. — Потому что я хочу помочь. Потому что мы так решили. Да потому что я живу с этим ребёнком уже почти девять месяцев. Это почти что мой ребёнок, пап!

— Это не твой ребёнок, к счастью. Я понимаю твоё рвение помочь. Я понимаю, что у неё горе, и всё это должно было быть иначе. Но она не одна. У неё мать. В конце концов, у её жениха есть родители. А твоё дело сейчас закончить учёбу. Я понимаю, что врач, роды, госпиталь. Но она не должна приносить ребёнка в съёмную квартиру, потому что там нет места для ребёнка. Ты это понимаешь?