Мы шли дальше. Любовались оригинальными пробковыми полами, дорогими обоями, которые лежали в рулонах, купленные, но никогда не использованные. Задержались подле витражного окна от той же фирмы Тиффани, которое никогда не сделало то, что должно было — не играло всеми хрусталиками, потому что его расположили на северной стене, против другого крыла дома, и солнечный свет сюда не попадал…

Мы встретились с Джеки взглядом, и я поняла, что покраснела. Он улыбнулся, и в улыбке его было что-то мерзко-противное, словно говорил он — ещё одна, считает себя лучше… Я отвернулась, поймала взгляд Логана и увидела, как у того сжались кулаки, словно он перехватил посланный мне взгляд. Мы вновь столкнулись с Логаном в дверях, и я вспомнила, что он всегда выходил последним, чтобы оказаться в самом конце и не глядеть на экскурсовода. И вот он ухватил меня за руку и прошептал:

— Я больше не могу.

Я подняла на него глаза. Загар сошёл с его лица, и вечная пренебрежительная улыбка исчезла.

— Я даже не могу голоса его слышать, а руки… Неужто ему ногти не мешают…

— Наверное, нет, — прошептала я, стараясь не запнуться на мелких ступеньках, больше похожих на набитые в курятнике доски.

Джеки вновь что-то рассказывал, увлечённо размахивая руками.

— Миссис Винчестер не была одинока. С ней долго жила сестра и племянница, которую она вырастила как дочь. Мисс Мириам-Изабелла проживала вот в этой восточной спальне вплоть до своего замужества и была личным секретарём тётушки. Миссис Винчестер подарила ей с мужем дом, но никогда в гостях у неё так и не побывала.

По левую руку открывался вид на гостиную, примыкавшую к спальне племянницы. Здесь ёлки были украшены на восточный манер в золото и серебро. Джеки похвастался, что центральную ёлку наряжал сам. А я вновь не видела ничего, кроме его аккуратных, с французским маникюром, ногтей. Мы стояли вокруг скайлайта, проходящего с крыши через все этажи. Вокруг расположилась оранжерея, в которую миссис Винчестер провела автоматическую поливку, собирая с дома использованную воду. Затем он указал на потолок, с которого свешивались снежинки, связанные крючком на манер салфеток.

— Наши экскурсоводы, когда им нечего делать, вязали их, — сказал Джеки и выдержал паузу, словно искал нас с Логаном взглядом. — Но я, — снова пауза, — вязать не умею.

Все рассмеялись. Логан, похоже, громче всех, чтобы не заскрежетать зубами.

Мы прошли в ромашковую спальню, абсолютно пустую небольшую светлую комнату, где осталось совсем немного обоев с этими самыми ромашками, в честь которых спальня получила своё имя. Именно здесь хозяйка спала до землетрясения.

— Восемнадцатого апреля тысяча девятьсот шестого года в пять двенадцать утра миссис Винчестер спокойно спала здесь. Вдруг затряслась башня, и куски её посыпались в камин, после чего камин провалился на первый этаж, Винчестер оказалась запертой в комнате, и слуги, выскочившие в страхе на улицу, потом несколько часов добирались до своей хозяйки. После этого она никогда больше не заходила сюда, хотя все пострадавшие комнаты, особенно парадную часть дома, она приказала восстановить, для чего пришлось полгода жить в Сан-Франциско, но она даже не зашла потом в эти залы, чтобы принять работу, так велик был её страх после пережитого заточения.

Наконец мы оказались в главной спальне. Все дышало здесь викторианством — кровать с резным изголовьем и балдахином, резной туалетный столик с умывальными принадлежностями: кувшином и тазиком, хотя в доме был действующий душ, красивые занавески на окнах-дверях, выходящих на небольшие балкончики. Дальше мы прошли в спиритическую комнату, где хозяйка, по поверьям, общалась с духами. Сюда вели три двери, но лишь из одной из них можно было выйти наружу. У другой не доставало внутри ручки, а из второй можно было вывалиться прямо в раковину расположенной на первом этаже кухни. Говорят, что приходила она сюда каждый день, а потом быстро рисовала планы и давала распоряжения строителям, будто именно духи диктовали ей, как строить дальше особняк, чтобы им было в нём удобно. Быть может, в том была доля правды. Ведь частым гостем миссис Винчестер был шаман из местного индейского племени. Он убеждал миссис Винчестер, что духи убитых индейцев её точно не будут тревожить.

С духами были странные отношения. Она желала, чтобы добрые жили в доме, а злые в нём запутывались. Для добрых она велела отбивать ночами точное время на колокольне, мешая тем самым спать соседям. Много было странного. Впрочем, миссис Винчестер очень любили слуги. Но не только из-за того, что она платила им в день три доллара, когда обычно хозяева платили полтора. Им она отвела весь четвёртый этаж, а на свадьбу многим дарила отдельные дома. Для каждого слуги на Рождество она лично подписывала открытки — от тётушки Сэди. Но от слуг она требовала добросовестности. Миссис Винчестер отличалась прекрасной памятью. Знала, где что лежит до последнего гвоздя. Однажды рабочий взял гвозди, чтобы починить ворота. Она собрала всех слуг и сказала, что у неё исчезли гвозди чистого золота. Тогда тот признался, что не нашёл в тот момент других, но сразу поспешил заменить их в воротах на простые.

Миссис Винчестер не скупилась, заказывала всё самое дорогое — впрочем, её наследство и постоянные доходы с завода позволяли шиковать. Она имела страсть не только к строительному делу, которое изучила досконально, потому можно принять мистические недоделки в доме всего лишь за её архитектурные ошибки как самоучки. Она также увлекалась шитьём. После её смерти нашли такое количество тканей, с которым швейная мастерская могла работать больше года. Она сама лично любила плести на швейной машинке кружева. Она не чуждалась и прогресса. Пусть единственная калифорнийская фотография запечатлела миссис Винчестер в экипаже, но в гараже стояли французское Рено тысяча девятьсот девятого года выпуска, два Пиар-Эрроу, один золотого и другой лавандового цвета. И ещё у неё имелась яхта, которой она, правда, ни разу не воспользовалась.

И вот, наконец, мы оказались на третьем этаже, отданным холостым слугам, быстро осмотрелись, спустились в громадные кухни, где увидели то, что миссис Винчестер даже запатентовала: отлитую прямо в раковине стиральную доску и держатель для мыла. Так мы быстро пробежались по немногим комнатам особняка, который остался вечной памятью о миссис Винчестер. Тело её переправили в Коннектикут, чтобы похоронить рядом с мужем и дочерью.

Наверное, Джеки рассказал ещё что-нибудь, но я порой теряла нить его разговора, замирая перед очередной ёлкой, украшенной так красиво, что хотелось поместить её под колпак. К тому же, меня мучило своё такое ужасное неприятие внешности и манер Джеки. Это было так низко с моей стороны, будто насмешка над человеком в инвалидном кресле. Так нельзя! Нас учили с детства, что все равны. Мы помогали ученикам из специальных классов делать проекты, читали им книги, вместе ходили в музеи, устраивали игротеки. Почему же сейчас я так бурно среагировала на его манеры, ведь на той же Кастро-стрит в Сан-Франциско я чувствовала себя среди них достаточно привольно. Ужас, ужас, ужас… И всё же я позабыла на целый час о своих проблемах… А вот Логан, похоже, построил себе новые.

Мы вернулись в холл и рассматривали наше общее фото в обнимку с винчестерами. Аманда вновь налила себе сидра. Я последовала её примеру, потому стояла спиной к Логану, когда тот решил рассказать анекдот. Кажется, совсем не шёпотом.

— Ну, типа, приходят две пары к врачу и жалуются на проблемы в постели. Врач тут же советует им обменяться партнёрами и сводит их в одной комнате. Обе пары возмущаются, но всё же через месяц назначают контрольную встречу в офисе. Проходит месяц, приходит к врачу сияющий мужчина и начинает трясти руку: «Доктор, вы просто изменили мою жизнь. Я никогда прежде не был так счастлив». Доктор довольно улыбнулся и осведомился: «А как ваша супруга?» Мужчина даже отступил на шаг, а потом рассмеялся: «А что там у них, женщин, мы не знаем…»