– Ага, сейчас вспомним, – хохотнул, правда заметно тише Зотик. – Точно мы там были и воевали, сорок лет назад-то!
– Готфрид прав, стадо баранов под началом льва победит львов под командованием барана. Так вот тут нам главное и не поменяться местами. – поддержал Леон.
– Ну брат Леон, ты, как всегда, не в бровь, а в глаз! А как лихо князя нашего в бараны записал! Сказанул так, что всем ясно о ком речь, но ни на кого конкретно ты не указал! Башковитые вы всегда были, лев и вороненок. Да вы ешьте! Ешьте гости дорогие, чего такие стеснительные? Леон я смотрю опять умчался куда-то в облака, что ты там разглядел? – высказался Зотик, приметив как Леон повернулся к окну, глядя на не утихающий ливень.
– Леон не смотрит, он слушает, – пояснил Готфрид.
– А чего там слушать-то? Как по подоконнику барабанит?
– Для романтика и звук дождя становится музыкой, – отозвался Готфрид.
– М-м? Простите меня друзья, я право задумался над нашим положением. Я имею в виду всю ситуацию в Линденбурге: набеги атабов, притязания на наши земли Лирана. Наш князь уже не молод и когда его не станет, на его место будет метить не один десяток претендентов, кто знает какими они будут. Я тут задумался и вспомнил, как мы под началом Гуго Войда осаждали крепость разбойников в морском подлесье… никак название не мог вспомнить, какой-то там кит.
– Каменный Кит, – напомнил Готфрид.
– Леон-Леон, да не о том ты грезишь! У меня вот у женушки сестра до сих пор еще никем не сватанная. Посмотри сам, как хороша собой, а уж как поет чудесно! Того и гляди засидится в девках, уже ведь четырнадцать ей! – покачав головой, посетовал Зотик и кивнул в сторону покрасневшей белокурой девицы, что сразу потупила взгляд.
– Безусловно, Анна прекрасная и достойная славного мужа дева. Но вот, что я тебе скажу, друг мой Зотик, по моему разумению, я не желаю выбирать себе невесту и не желаю, чтобы ее выбрали мне. Я хочу встретить свою единственную просто увидев ее и поняв это, не разумом, но сердцем. На небе так много звезд и, наверное, мало кто осмелиться спорить о том, что одна красивее другой. Мне нужна моя звезда, которая будет сиять лишь мне, ярче остальных.
Слова Леона очаровали девушку, она смотрела на него завороженным взглядом, полным трепетного восхищения.
– Ах, Леон-Леон! Все такой же мечтатель, как и раньше! Витаешь в облаках, того и глядишь, в невестки себе птицу какую сыщешь! – расхохотался Зотик, похлопав по спине юного романтика.
– Прошу меня извинить, природа взывает к своему рыцарю-защитнику! – Готфрид встал из-за стола и накинув на плечи едва просушенный над печью плащ, вышел из дома. Леон и Зотик продолжили беседу.
– Мой-то средненький представляешь как чудит, говорит на днях, мол папа, а почему дровосеки не боятся рубить деревья, на них же небо держится!
Петр оторвал взгляд от рыцарских мечей и заулыбался, услышав, что говорят о нем.
– Восхищен фантазией твоего сына, это же надо было такое выдумать! Небо, покоящееся на кронах древ точно на колоннах. Молодец Петр! – улыбнулся Леон, взглянув на мальчика.
Петр подошел к отцу и тот взял его одной рукой. В огромных руках Зотика ребенок выглядел крохотным как кошка. Отец усадил сына к себе на колени и поцеловал в макушку.
– Дети – это счастье, Леон. Покуда не появятся, не понимаешь этого, думаешь о том, как кому-то в голову вообще приходит завести этих шумных засранцев! – Ехал мальчик маленький, на лошадке серенькой – по ровненькой дорожке, по ровненькой дорожке, по кочкам, по кочкам, по ухабам, по ухабам, прямо в яму – бух! – Зотик раздвинул колени, и Петр едва не провалился, но отец удержал его за руки.
Ребенок пришел в дикий восторг от этой игры, а Леон, подперев подбородок, с умилением наблюдал за другом и его сыном. Анна смотрела на Леона и мечтательно вздыхала, втайне надеясь на то, что рыцарь обратит на нее внимание. Леон был рад встрече с давним другом и его семьей. Да и вообще, рыцарь испытывал блаженное и обволакивающее как теплое одеяло, чувство уюта от выдавшегося застолья. Хорошо вот так пить горячий травяной чай, есть лакомства, приготовленные Ариной, пока за окном беспощадной плетью дождя серую землю хлестал ливень, гневаясь раскатами грома.
***
Готфрид задумал не иначе как преступление. Перво-наперво, он осмотрелся, – вокруг никого, все сидят по домам, а серая пелена дождя сильно ухудшает видимость. Все как ему нужно. Сердце рыцаря бешено колотилось, он ощущал себя ребенком, прокравшимся на кухню, дабы не дожидаясь пока мать закончит готовку, украсть вкусненькое. Прикрывая себя плащом от дождя, рыцарь направился совсем не в ту сторону, где располагался нужник. Тут перед глазами что-то мелькнуло, и рыцарь сначала подумал, что это вспышка от молнии. Но нет, это… эйдос, Готфрид был готов поклясться, что тот же самый, что вился вокруг него на тракте. Он сам не знал почему ему так показалось, может он и ошибался. Когда медуза поменяла форму на крылатую лошадь, Готфрид убедился в том, что эйдос и правда прежний. Более того, только сейчас Готфрид осознал, что в момент их встречи эйдос принял форму того, о чем думал Готфрид. Тогда рыцарь воображал себе, как его верный конь Гермес обретает крылья и на нем он взмывает в небеса для сражения с солнцем. Образ крылатой лошади впечатлил Готфрида еще в детстве и с тех пор не оставлял. Быть может потому, что это напоминание о матери, увлекавшейся живописью. На ее последней картине был изображен этот образ. Вероятно, вновь приняв этот облик, эйдос хотел напомнить Готфриду, что они уже знакомы. Кто разберет эти призрачные осколки неведомой силы?
«Вот же примотался-то, а!». – подумал Готфрид, крадущийся как вор в ночи, хотя вокруг и так никого не было.
Чтобы проверить свое предположение, юноша сосредоточился на том, ради чего вышел на улицу и к его удивлению, эйдос изменился. Из крылатой лошади он обернулся женской фигурой пепельного цвета, крохотной как сказочная помесь бабочки и человека. Из самых приметных черт, существо имело пепельные волосы и две бирюзовые бусинки-глаза, на условном лице без черт. Девочка уселась на левое плечо Готфриду и болтала тонкими ножками. Ее пепельные волосы плавали в воздухе как в воде, то поднимаясь вверх, то растекаясь по горизонтали. Готфрид попытался смахнуть ее с плеча, но его рука прошла сквозь крохотную фигурку, а та лишь поднесла руку к лицу и закивала головой – хихикает, понял Готфрид.
– Лады, хочешь со мной, идем, только тихо, ясно? – прошептал Готфрид и фигурка закивала головой, удивляя рыцаря тем, что все прекрасно понимает.
Будь сейчас другое место и время, Готфрид бы несказанно удивился происходящему с эйдосом. Однако сейчас все его мысли и чувства, раскаленной цепью приковало к себе задуманное. Прошмыгнув мимо конюшен и обойдя одно из деревьев, к которому был привязан разбойник, Готфрид подскочил к тому, где находилась Чернобурка. Отчего-то он думал, что сейчас застанет лишь веревки на земле и это было бы по-своему хорошо. Рыцарь застал альвийку поднявшей голову вверх, словно смотрящую в листву дерева, глаза ее были закрыты, и девушка подставила лицо каплям дождя.
– Я знаю, что у тебя есть еще стилеты. Где? – быстро проговорил Готфрид, подойдя к альвийке.
– Правая голень, – не удивляясь Готфриду со странным компаньоном на плече, ответила Чернобурка.
Когда речь шла о любой возможности освободиться, все остальное сколь бы удивительным ни было, для разбойницы не имело ровным счетом никакого значения. Рыцарь присел и ощупал голень девушки, найдя в передней ее части нечто твердое. Сняв сапог, он закатал штанину и вынул из крепящегося ремешкам чехла, стилет. Заботливо вернув сапог на место, Готфрид поспешно перерезал веревки, удерживающие Лису у дерева, и протянул ей ее оружие, рукоятью вперед. Все его оружие осталось в доме, как и доспехи. Альвийка рывком схватила стилет и не глядя засунула в кожаные ножны на поясе. Столь же молниеносно, Чернобурка дерзко схватила другой рукой рыцаря за ворот рубахи и дернула на себя так, что их лбы едва не столкнулись. Вместо этого столкнулись их губы в жгучем и полном страсти поцелуе, как если бы они были давними любовниками, встретившимися после длительной разлуки. Готфрид отбросил свой плащ прямо на землю, схватив девушку за талию и привлекая к себе всем телом, хотя она и так была рядом. Сейчас он ощутил доселе непознанную хрупкость, словно держал в руках ребенка, а не разбойничью атаманшу. Внутренняя искра, вспыхнувшая где-то в груди ранее, еще в лесу, теперь обратилась неудержимым пожаром, когда столкнулась с другой такой же искрой, хранимой в груди у плененной разбойницы. Никто из двоих и не думал прекращать начатое, а Готфрид, напирая прижал альвийку к стволу дерева. Та даже и не думала выбивать себе свободу, всецело отдаваясь тому урагану страсти, что породила эта пара, предпочитающая в одежде черный цвет. Сейчас Готфриду было все равно, увидит ли их кто-то и что Леон или Зотик тоже могут выйти на улицу. Он не думал, он просто не мог думать, даже если бы захотел изо всех сил. Готфрид пал, сраженный той страстью, что распалила в нем эта чертовка. Когда он отстранился, то тяжело дышал, опьяненный недостатком воздуха от затяжного поцелуя и всего произошедшего в целом. На него смотрели бирюзовые глаза, и кое-что новое, – улыбка Лисы, не ухмылка, а настоящая улыбка! Ах, как же ему хотелось поведать миру о том, как красиво улыбается эта девушка! Но в нем не находилось слов для столь простого подвига. Эйдос в виде женской фигурки все еще сидел у него на плече, но Готфрид о нем уже и думать забыл, как и обо всем остальном мире.
