Теперь он снова бедствовал, и его положение было хуже, чем когда-либо прежде. Целыми днями ходил он взад и вперед по комнате и почти не спал по ночам. Ему стыдно было признаться даже самому себе, но он замышлял измену: он решился наконец продать землю. Как-то раз в такую минуту в комнату вошла миссис Хокинс. Он еще не сказал ни слова, но почувствовал себя таким виноватым, как будто она застигла его за каким-то позорным занятием.

- Сай, я прямо не знаю, что делать, - сказала она. - Одежда у детей такая плохонькая, что стыдно в ней показаться на глаза людям. Но это еще не самое худшее: в доме еды ни крошки, пусто, хоть шаром покати.

- Так что же ты, Нэнси! Сходи к Джонсону и...

- К Джонсону, как же! Когда у этого человека не было ни единого друга на всем белом свете, ты поддержал его, поставил на ноги, помог ему разбогатеть. И вот результат: он живет в нашем чудесном доме, а мы в его жалкой лачуге. Он уже намекал, чтобы наши ребята не приходили играть с его детьми, - что, впрочем, еще можно перенести, и даже без особого труда, потому что не такие они люди, чтобы стоило поддерживать с ними знакомство; но сегодня утром я послала к нему Фрэнки взять немного муки, и он заявил мальчику, что за нами уже и без того многовато записано; больше он ничего не сказал: просто не дал муки, отвернулся и продолжал разговаривать с девицами Харгрейв, которые выторговывали у него подешевле какую-то материю. "Многовато записано!" Уж этого-то я никак не могу перенести спокойно!

- Нэнси, это неслыханно!

- Конечно, неслыханно, ты прав. Я ничего тебе не говорила, Сай, терпела, сколько могла. Но дела наши с каждым днем становятся все хуже и хуже; я до того измучилась, что совсем перестала выходить из дому. У тебя и так довольно забот, я бы и сейчас ни слова не сказала, только теперь все так плохо, что я просто не знаю, куда кинуться, где искать помощи. - И, не выдержав, она закрыла лицо руками и заплакала.

- Бедняжка моя, не надо так убиваться. Вот уж никогда бы не подумал такого о Джонсоне. Прямо голова идет кругом. Ума не приложу, что теперь делать! Если бы кто-нибудь сейчас пришел и предложил мне три тысячи... О, если бы только кто-нибудь предложил три тысячи за землю в Теннесси...

- Ты бы продал ее, Сай? - в волнении спросила миссис Хокинс.

- Пусть только предложат!

Миссис Хокинс выбежала из комнаты и через минуту вернулась, ведя за собой солидного, похожего на бизнесмена человека. Усадив незнакомца, она снова вышла. "Разве можно терять надежду? - подумал Хокинс. - В самый тяжелый час провидение приходит на выручку, - никогда еще помощь не являлась к несчастному горемыке так кстати. - Пусть этот человек предложит мне хотя бы тысячу, я благословлю и обниму его, как родного брата!"

- Мне известно, что вы являетесь владельцем семидесяти пяти тысяч акров земли в Восточном Теннесси, - заговорил незнакомец, - и чтобы не отнимать у вас лишнего времени, я сразу перейду к делу. Я представляю интересы сталелитейной компании и уполномочен предложить вам за ваш участок десять тысяч долларов.

Сердце Хокинса екнуло. Он весь дрожал от еле сдерживаемого ликования. Первым его побуждением было крикнуть: "По рукам, и дай бог счастья вашей сталелитейной компании!"

Но вот что-то промелькнуло в его сознании, и он, хоть и открыл было рот, не вымолвил ни слова. Воодушевление погасло в его глазах, в них появилось выражение глубокого раздумья. Затем он нерешительно сказал:

- Видите ли, я... мне кажется, что этого мало. Моя земля... представляет большую ценность, очень большую. Она до краев полна железной рудой, сэр, до краев! И медью, и каменным углем - всего даже не перечислишь! Так вот что я вам скажу. Я сохраню за собой все богатства ее недр, кроме железной руды, которую готов продать за пятнадцать тысяч долларов наличными, с тем, однако, что вступаю в долю и получаю половину доходов, или акций, как у вас там говорят. Я сейчас не у дел и готов принять участие в управлении предприятием. Что вы на это скажете?

- Что касается меня, то я всего лишь посредник владельцев компании; они мои друзья, и я даже ничего не получу за свои труды. По совести говоря, я пытался убедить их не впутываться в это дело - потому-то я сразу и выложил их предложение, не закидывая никаких удочек: я надеялся, что вы откажетесь. Люди чаще всего отказываются от первого предложения, каково бы оно ни было. Но я выполнил поручение и с удовольствием передам ваш ответ.

Он сделал движение, собираясь встать, но Хокинс остановил его:

- Погодите минутку.

Хокинс снова задумался. Суть его размышлений была такова: "Он хитрый человек, очень хитрый; мне не нравится его откровенность. Эти нарочито откровенные бизнесмены - хитрые пройдохи, все они таковы. Он и есть сталелитейная компания, вот кто он такой!.. И земля ему нужна до зарезу, не настолько я слеп, чтобы не видеть этого. Он, видите ли, считает, что компании лучше не впутываться в это дело. Превосходно, ничего не скажешь! Просто здорово придумано! Не пройдет и дня, как он вернется и, конечно, примет мое предложение. Примет? Готов держать любое пари, что ему и сейчас не терпится принять его; тут надо разобраться как следует. С чего это вдруг такая горячка вокруг железа? Интересно, откуда подул ветер? Даю голову на отсечение, что с железом начинаются большие дела. (Тут у Хокинса загорелись глаза; он встал и принялся шагать по комнате, размахивая руками.) Огромные дела, в этом нет ни малейшего сомнения, а я сижу в этой дыре, как крот, и не знаю, что творится на свете. Боже ты мой, ведь я чуть не попался в ловушку! Еще немного, и этот мошенник разорил бы меня. Но все-таки я не попался, и теперь я ни за что на свете..."

На этом он прервал свои размышления и, обернувшись к незнакомцу, сказал:

- Я сделал вам предложение, вы не приняли его, и теперь я прошу вас считать, что никакого предложения не было. Впрочем, совесть не позволяет мне... Пожалуйста, измените названную мною цифру на тридцать тысяч долларов, если вам угодно, и можете передать предложение компании - я буду стоять на своем, даже если у меня разорвется сердце!

Незнакомец поглядел на Хокинса с явным удивлением: чувствовалось, что вся сцена забавляет его; но Хокинс этого даже не заметил. В самом деле, он едва ли замечал что-либо вокруг и вряд ли понимал, что происходит. Незнакомец ушел. Хокинс опустился на стул и задумался; потом испуганно огляделся и бросился к двери...

- Поздно, поздно! Ушел! Какой же я дурак! Опять опростоволосился! Тридцать тысяч - этакий осел! Почему, ну почему я не сказал пятьдесят тысяч!

Он запустил обе пятерни в волосы и, опершись локтями о колени, в отчаянии принялся раскачиваться.

Миссис Хокинс, сияя, вбежала в комнату.

- Ну как, Сай?

- О Нэнси, я самый что ни на есть про-клятый, рас-проклятый дурак! Если бы ты знала, что я сделал!

- Что ты сделал, Сай? Говори скорей, ради бога!

- Что сделал? Погубил все на свете!

- Скажи, скажи наконец, что случилось? Не мучай меня! Неужели он так и не купил нашу землю? Неужели он ничего тебе не предложил?

- Предложил? Он давал за нее десять тысяч долларов, и...

- Слава богу! От всей души, от всего сердца я благодарю небо! Но почему же ты говоришь, что все погубил, Сай?

- Нэнси, неужели ты думаешь, что я принял это нелепое предложение? Нет, к счастью, я не такой простак! Я сразу разгадал, что за всем этим кроется! С железом затеваются большие дела! Тут пахнет миллионами! А я, этакий дурак, сказал ему, что согласен уступить половину железной руды за тридцать тысяч! Вернись он сейчас, меньше чем за четверть миллиона ему ее не видать!

Миссис Хокинс побелела как полотно и посмотрела на мужа полными отчаяния глазами.

- И ты отказался, позволил этому человеку уйти, когда мы в таком безвыходном положении? Неужели ты говоришь серьезно? Не может быть!

- Отказался? Еще чего выдумала! Послушай, Нэнси, неужели ты думаешь, что он сам себе враг? Не беспокойся: завтра же утром прибежит ко мне со всех ног!