Меня судили.

Не менее трёх месяцев исправительных работ…

Ну кто, кто просил лезть, вмешиваться? Заставили бы прочесать все эти кусты или дали бы пару недель с метлой и сдачу экзамена, так нет же – от трёх месяцев, как рецидивисту! Год жизни придётся пропустить. В университете после трёх месяцев не догнать, работать придётся, потом на тот же курс возвращаться, если возьмут ещё. Все планы разрушены парой глупых слов, чтоб их…

***

Когда со всей нашей дружной компашкой случилось, наконец, совершеннолетие, отмечать придумали все разом – одно всеобщее безвозвратное взросление, подтверждённое документально. Мы к тому времени были уже такие взрослые и видавшие виды, что осознавали ясно: наотмечаемся до беспамятства, поэтому предусмотрительно сняли коттедж подальше от людских глаз и возможностей встречи с другими, ещё более совершеннолетними людьми, особенно с людьми в форме. Нет, недостаточно оказалось опыта – я и представить себе не могла, что в лесу тоже камеры понатыканы повсюду, и на суде мы смотрели кино, достаточно качественное, чтобы разглядеть, как из окна нашего суперэкологичного электромобиля высовывается моя рука в клетчатой рубашке с отворотом и на ходу выбрасывает бутылку в придорожные кусты.

Позицию адвоката «Такая рука может быть у каждого, и клетчатых рубашек полно, и кольцо после выпускного именно такое получили 62 человека, и маникюр такой нынче в моде» судья назвала очень слабой. Адвокат с судьёй согласился, слабая позиция, и покраснел, как нашкодивший пацан. Старорежимная болтовня ничто в сравнении с анализом ДНК. Судья похожа была на самую справедливую учительницу, а мы все: и общественный обвинитель, и адвокат мой, и тем более я с совершеннолетними друзьями – как будто выпускники её школы жизни. Она резонно предложила сделать анализ ДНК, но стоимость его в случае подтверждения будет возложена на счёт ответчика. Делать мне нечего – платить деньги за то, что всем и так понятно: моя рука, моя бутылка. Я отказалась от анализа и во всём призналась. Стыдно было, конечно, безумно: с детства азы экологической безопасности нам в голову вбивают накрепко. Почему я вообще так поступила, не понимаю до сих пор. Скорость, лес, ощущение полной свободы, желание нарушать – да не было этого ничего. Помутнение какое-то секундное, и всё, бутылка полетела.

Судья выглядела доброй, словно не хотела крови. Осталось смириться и подождать, но мама не выдержала и после моей покаянной речи прямо с места выдала:

– Простите её, пожалуйста, она больше так не будет!

В зале захихикали, мне стало совсем стыдно, что со мной как с маленькой, и я теперь тоже раскраснелась, как адвокат, а судья, спрятав улыбку за каменной маской серьёзности, изрекла строго:

– С места высказываться запрещено. Если вам есть что сказать, попросите слово и скажите.

Мама зачем-то послушалась, попросила слово и сразу растерялась. Не станешь ведь говорить под протокол: «Простите её, пожалуйста…», глупо это, такое только с места можно сказать. Это она потом нам объясняла, дома уже. А тогда мама начала под протокол говорить всякие умные слова:

– Уважаемый суд, уважаемые участники процесса. Много лет назад был внедрён стандарт, благодаря которому все упаковочные материалы, включая банки, бутылки, пакеты, производятся из специализированного биоматериала. Они не только разлагаются в течение трёх лет полностью, но и являются хорошим экологичным удобрением. – Мама начала так, словно выступала на симпозиуме по проблемам мировой экологии.

Зал притих. Одинокий журналист, ошивающийся без дела в ожидании хоть чего-нибудь способного стать новостью, встрепенулся, начал записывать и фотографировать. В глазах судьи я без труда прочла рекомендацию: «Не делай этого, остановись», но маму уже несло безудержно туда, где ей казалось, всех нас ждёт прощение, понимание.

– Угроза превращения планеты в мусорную свалку давно миновала, поэтому назначение срока исправительных работ за брошенный на улице мусор можно считать пережитком прошлого. Ребёнок… – Тут мама запнулась, исправилась: – Ответчик, таким образом, не только не мусорила, она своими действиями удобряла придорожные кусты. Её не наказывать – поощрять нужно. Поэтому я прошу не судить её строго за проступок и ограничиться предупреждением.

После таких слов мамы судье, как я понимаю, не оставалось ничего иного, как осудить ответчика по максимуму, чтоб никому неповадно было. До маминого спича содеянное мной было невинной шалостью, заслуживающей ата-та и метлы в руки на пару дней, а теперь, с её легкой доброй руки, превратилось в свод законов, правил и стандартов, которые я имела неосторожность нарушить. Судебный прецедент изменения позиции судей по вопросу экологической безопасности создан не был, местные газеты подтвердили, что всё в порядке и каждый поросёнок получит по заслугам. «Не сорить» – осталось в основе правил добропорядочного гражданина планеты Земля. Я получила три месяца минимум исправительных работ, исполнение наказания в резервации «Мусорщик» и противное прозвище «удобрительница» в газетах.

«Вот пусть пойдёт и посмотрит, что угрожает планете из-за таких действий, своими глазами». Эта фраза судьи войдёт в учебники и станет назиданием потомкам. Мама! Как я тебя люблю, дорогая, но ты бываешь совершенно невыносима, ты знаешь. Зачем? Хотя этим ответом уже ничего не исправишь, а тебе и так сейчас плохо, а мне пора собираться «смотреть своими глазами».

В общем-то, ничего криминального: не тюрьма, а всего лишь работа в резервации мусорщиков. Буду воспринимать это как приключение, и если себя хорошо вести, то через три месяца вернёшься домой. Я умею быть хорошей девочкой, значит, скоро окажусь дома! Попробовала найти информацию в интернете об этом месте – ничего. Как будто оно не существует. Вот что значит – резервации очень жёстко цензурируются. Никаких отзывов, никаких сообществ, никаких отбывших. Только информация о том, что такая резервация есть, что в неё свозится весь мировой «тяжёлый», и не только, мусор, включая старый и из бедных регионов, и что она надёжно охраняется. Все научные исследования, все описания, все фотографии – всё закрыто для просмотра. Ну и местечко меня ждёт!

Я открыла инструкцию по сбору на исправительные работы.

«С собой заключённый имеет право взять один чемодан (сумку), размером менее 40х60х20, с минимальным количеством личных вещей, общим весом до 5 кг.

При сборах учтите, что местная служба исполнения наказаний обеспечит бельём, униформой, средствами гигиены, необходимой для защиты косметикой, средствами дезинфекции и защиты от насекомых, средствами связи с близкими, лекарственными препаратами, необходимыми для жизни в соответствии с единой медицинской картой заключённого.

Также заключённым рекомендуются короткий маникюр без цветного покрытия, заколки, чтобы волосы были максимально собраны, или короткая стрижка.

Запрещено:

любые препараты для изменения сознания,

домашние животные,

устройства виртуальной реальности и компьютерные комплексы (за исключением коммуникаторов),

ядохимикаты,

взрывчатые вещества,

оружие и его муляжи,

колюще-режущие предметы, включая ножницы и бритвы,

свечи и зажигалки для создания простого огня,

портативные средства передвижения, включая колёса, летающие доски и прыгуны,

радиоприборы, электроприборы, включая мини-массажёры,

роботы любого назначения, за исключением гигиенических и врачебных,

пищевые продукты.

Перед отправкой содержимое чемодана будет тщательно проконтролировано, как аппаратно, так и лично сотрудниками службы исполнения наказаний».

По степени противности прочитанного на первом месте слово «заключённый», на втором – запрет на мини-колёса и массажёры, на третьем – упоминание насекомых. Захотелось реветь. Я набрала контактный номер телефона для связи, указанный в инструкции. Ответил робот со своими попугаистыми повторами, но услышав: «Терпеть не могу роботов, и по статье 156 прим имею право на общение с живым человеком», извинился и переключил на приятную девушку.