Тэрри снова закурил, долго молчал, потом закончил:

- Словом, дама лгала. В Мюнхене нет сколько-нибудь серьезных документов о передаче русским похищенных культурных ценностей. Зато там до сих пор есть полные описи похищенного, подписанные, в частности, Адальбертом Фореджем, племянничком из розенберговского штаба...

- Он умер...

Тэрри усмешливо покачал головой, достал записную книжку, просмотрел ее, спросил:

- По какому телефону вы звонили?

Я пролистал свою, назвал номер.

- Это в Эрлангене? - уточнил Тэрри.

- Да.

- Когда вы звонили?

- Полгода назад, что-то в этом роде, я ведь не веду дневника звонков.

- Значит, не умрете от мании величия... Я имею в виду другое: когда это было - по с и т у а ц и и? Штайн, его имя было тогда на п л а в у? Версия Янтарной комнаты все еще муссировалась на страницах западногерманской печати?

- Да.

- Позвоните сейчас, страсти ведь улеглись. Попробуйте.

4

- Слушаю.

- Могу я говорить с профессором доктором Адальбертом Фореджем?

- Форедж слушает.

- Моя фамилия Семенов, я советский журналист...

Я услыхал, как в трубке что-то крякнуло, словно бы по мокрому дереву ударили тяжелым колуном. И вдруг голос моего собеседника стал совершенно иным, жалобным, дребезжащим, старческим:

- Что вам всем от меня надо?! Я немощный, старый человек, у меня совершенно нет сил...

- Но у вас хватит сил ответить всего лишь на несколько моих вопросов?

- Пришлите их в письменном виде, я сначала почитаю...

- А предварительно не можете ответить?

- Нет, не могу. Все было слишком давно, у меня отнюдь не юношеская память... Все давно кончилось, зачем ворошить прошлое?! Это безжалостно! Откуда в вас такая варварская жестокость, страсть к копанию в горе?!

- Это в нас-то "варварская жестокость"?!

- А в ком же еще?! - Голос обрел было силу, но потом Форедж снова начал играть больного старца. - Пожалуйста, оставьте меня в покое, можете написать письмо, я постараюсь ответить, если мне врачи разрешат...

5

"Дорогой господин Семенов!

Хочу поделиться следующими соображениями:

1. Согласно сообщению профессора Виктора Барсова, доктор Альфред Роде умер в Кенигсберге в конце августа 1945 года.

2. Поскольку среди историков и журналистов имеет хождение телеграмма некоего "Отто Рингля", являвшегося человеком СС, о передислокации Янтарной комнаты из Кенигсберга еще во время войны, то можно допустить его подпольную работу в Кенигсберге уже после войны.

3. Ходят слухи, что человек, носивший имя "Отто Рингль" из Кенигсберга, передислоцировался в Гера, что в Тюрингии; оттуда до Услара и Геттингена не так уж далеко.

4. Поскольку "Виттекинд" был взорвана примерно в то же время, когда погиб доктор Роде, то нельзя ли допустить, что и в первом, и во втором случае определенную роль сыграл "Отто Рингль"?

С дружеским приветом

Ваш Георг Штайн".

Смотреть надо в с е и в с ю д у; ни одна из версий не имеет права быть отвергнутой без достаточной проверки.

Конечно, главную помощь могли бы оказать люди, знавшие Роде, его соседи, родные, дети...

Снова сажусь за анкету Роде, читаю с карандашом:

Доктор Роде, Альфред Франц Фердинанд, фамилии или имени не менял; проживает в Кенигсберге, Беекштрассе, 1; домашний телефон 3.28.66; родился в Гамбурге 24.1.1892 года; по национальности немец, вероисповедание евангелически-лютеранское; женат с 10.9.1921; бракосочетание состоялось в Гамбурге; фамилия и имя отца - Франц Роде, матери - Мария Роде; фамилия и имя жены - Ильзе Флинтч, рождена в Гамбурге 20.5.1896 года, по национальности немка, евангелически-лютеранского вероисповедания, дети Лотти и Вольфганг; специальность - историк искусств; под опекой не состоит; в ныне запрещенных организациях типа "пацифисты", "лига граждан", "масоны", "сторонники мира", "красная помощь" не состоит и не состоял; членом НСДАП не являлся; поэтому и не состоит в местной пар. тинной организации НСДАП; принимал участие в борьбе за немецкий рейх; родственников, погибших на поле брани мировой войны, не имел; никогда ранее не был членом ассоциации писателей; не является и ныне членом "рейхсобъединения культуры"; литературную работу начал в 1912 году; первая статья была напечатана в газете "Гамбургские новости"; заглавие первой статьи звучало следующим образом: "Нидерландские художники в Гамбурге"; до 15 декабря 1933 года (то есть до прихода Гитлера к власти. - Ю. С.) работал в кенигсбергских газетах внештатно; были опубликованы книги; заголовки звучат так: "Янтарь - немецкое искусство", издана в 1937 году, в Берлине; издавались ли брошюры? Да, издавалась брошюра "Книга янтаря", кенигсбергское издательство "Ост Ойропа"; в какой области вы полагаете свою главную работу, доктор Роде? В области знания.

А затем предупреждение, что за дачу ложных сведений, касающихся ответов на все вопросы этой четырехстраничной анкеты, следует строгое наказание, предусмотренное законами великого рейха, живущего по нацистским законам.

Ну и что, кроме этого анкетного ужаса, ты получил? - спросил я себя. Что, кроме возвращения к книгам, посвященным борьбе против безнравственного, трусливого, но именно поэтому кровавого террора адептов "крови и почвы"?!

А дети? Лотти и Вольфганг? Где они? Неужели ты думаешь, что Штайн не связался бы с ними, еще как связался бы; или он, или Пауль Колер не могли не отработать эту версию. Значит, и детей нет в живых? То есть с уверенностью можно сказать, что нет в живых сына, дочь вышла замуж, поди ищи ее теперь... А почему не допустить мысль, что сын, зная о п р и к о с н о в е н и и отца к тайне, не сменил фамилию? Времена гитлеризма кончились, в анкете никто не требует объяснять, отчего, с какой целью взял иное имя; если ты преступник, то можешь хоть сто раз менять фамилию - все равно найдут, а так - нет, это здесь невозможно установить, допусти я такое вероятие...

Однако со Штайном я связался; Георг обещал подумать.

...А через час ко мне позвонил человек, назвал свою фамилию, русскую фамилию, и попросил разрешения приехать по "крайне важному делу".

Он был седой, элегантно одетый, заутюженно-накрахмаленный. Борис Ильич Уманский. Рассказал свою историю: уехал из Москвы в Израиль, там устроился в газету, был изгнан, получил из Москвы бумаги, которые позволили ему утверждать, что его отец на самом деле немец; власти ФРГ предоставили гражданство; "каким великим счастьем был для меня отъезд из Хайфы, вы не можете себе представить! В Вене я занялся делами моей молодой жены, русской женщины, приехавшей со мною из Красноярска в Москву. И я смог вызвать ее на Запад! А потом вызвал сына, звукооператора, - рассказывал он мне. - Ни молодая жена, ни сын одного дня не работали, вертелся один я. А потом я узнал, что между ними началась близость! Представляете?! Сын и жена! Словом, жизнь кончена, сломана, изгажена. Но уходить просто так считаю недостойным. Я работал одно время в суде, узнал много такого, что представляет интерес для поиска, я выписываю советскую прессу, слежу за тем, как трепетно относятся к культурному наследию..."