Клава, как разрешила себя называть она, осталась тут с внуком Игорем, который очень часто болел. Школа в райцентре функционировала по типу интерната, поэтому болезненного Игоря она решила оставить тут при себе и устроить, используя все свои старые связи, в школу, которая находилась в соседнем регионе. Соседствующая республика была отчасти самостоятельной, имела свой собственный независимый от федерального центра бюджет, могла принимать местные законы. Многие жители поселка часто жалели себя и приговаривали: «Пару километров на юг, и зажили бы как настоящие люди».

Пожалуй, что охранник Клава и ее внук Игорь были самыми частыми пациентами педиатра Филиппа Аркадьевича. Она приводила его после каждого чиха, кашля. Льющиеся ни с того ни с сего сопли просто сводили ее с ума.

Она вдова. Муж много лет назад шел зимой из одной деревни в другую пьяный с дня рождения товарища, упал, замело насмерть, застыл. Общей дочке тогда было всего 4 годика. Клава с ней осталась совсем одна. У Матвеевны была и младшая дочка Света, которую она родила уже в довольно зрелом возрасте. Света, как появилась возможность, изъявила желание уехать из поселка в интернат и жить там. Это были не детские капризы, а взвешенное самостоятельное решение очень умной не по годам девочки, которая к тому же всегда переживала за своего брата. Света, несмотря на биологическую склонность к литературе, тяготела больше к биологии и химии. Уже в двенадцать неполных лет она заявила маме: «Буду врачом. Буду спасать людей».

Интересно, что и Игорю, и Свете было обоим по четырнадцать лет. Они родились с разницей в месяц, потому с детства были не разлей вода. Они и сейчас называют друг друга братом и сестрой. Когда Света появилась на свет, забавная тавтология, Клаве было 42 года. Никто до сих пор не знает, кто отец девочки, а сама Клавдия Матвеевна свою тайну никому не открывает. Она не была от природы очень красивой женщиной, скорее симпатичной и очень харизматичной, поэтому интерес со стороны мужского пола был всегда. Но из-за ее пылкого нрава подойти боялись. Она могла и на три буквы послать легко. Матвеевна была невысокого роста, неизменно большие очки, выпуклые формы. Всегда стриглась коротко и никогда не красила волосы. Она искренне считала, что нет ничего краше седины. Она была из тех людей, которые, если бы продавали на рынке мясо, пусть даже тухлое, то преподнесли бы его покупателю так, что тот посчитал бы его деликатесом.

Мать мальчишки Игоря, старшая и первая дочь Клавдии, уехала из поселка под предлогом заработков сразу же после того, как врачи поставили ему диагноз – порок сердца. Ей было всего 20 лет, когда она собрала чемодан и уехала в неизвестном направлении. С тех пор никто ее не видел. Сама Матвеевна даже не вспоминает на людях о ней.

Отец Игоря погиб в драке, когда мамаша была на шестом месяце беременности. Он жил в деревне, что в семи километрах от поселка. Смерть мужчины была настолько глупой, что о ней до сих пор говорят. Банальная бытовуха: проиграл аванс, будучи пьяным, в дурака своему отцу. Ему показалось, что батя мухлевал и обманывал. Тогда сынок вскипел, налился кровью, взял со стола кухонный нож, опрокинув попутно на пол огромное количество вкусностей: колбасу, шпроты, вяленую рыбу. Решил разбежаться, чтобы посильнее ударить обидчика. Улыбающийся в три зуба отец только наблюдал, как его взрослый сын поскальзывается на бутерброде с колбасой и маслом, ударяется затылком об угол стола, теряет равновесие окончательно и падает шеей на вывернутую с помощью открывашки наизнанку банку доеденных шпрот. Местные медики не в силах были что-то сделать, потому что их просто не было в принципе.

Клавдия Матвеевна растит Игоря как собственного сына, он и называет ее мамой. Самое интересное, что через год после того, как биологическая мать Игоря уехала, а мальчик чуть-чуть оформился физиологически как человек, Клава его повезла к кардиологам в Москву. Каково было ее удивление, когда врачи сказали, что диагноз не подтвердился: по части кардиологии мальчик абсолютно здоров.

– Тук-тук, Андрей Григорьевич, титры уже давно кончились. Всех убил сосед убитой в первой серии портнихи. Мультики начались, не пропустите. Сегодня ж пятница, вечером отдохнете хорошенечко, – пытался шутить на входе застывший Филипп.

Что-то от испуга взвизгнувший охранник буркнул:

– Я не спал, я… эм. Я настраивался, я задумался. Медитация. В общем, открываю.

Андрей Григорьевич встал со стула, прошел через свою коморку, вышел в коридор, постучал тяжелыми сапогами по кафельному полу поселковой больницы. Затвор со скрипом и скрежетом щелкнул, дверь открылась. Филипп Аркадьевич зашел внутрь, запустив с собой холодный ветер февраля, встал на коврике, потопал ногами, чтобы сбросить с себя большие массы снега, приставшие к валенкам, взял из угла веник и прошелся им по новенькой обуви, скинул застывшую воду с шапки, потом с плеч, пожал руку Андрею, что-то еще раз пошутив (в этот раз смешно), и пошел по коридору к своему кабинету.

– Клава сказала, что сегодня придет к вам с Игорем, опять захворал, – смеясь, передал информацию педиатру Андрей.

– Ну что уж тут поделаешь, Клава есть Клава, буду ждать. Спасибо, Андрей, – с предельной серьезностью воспринял информацию Филипп.

Надеюсь, вы не думаете, что больница выглядит как нечто помпезное и грандиозное? Или в несколько этажей кирпичное здание, местами давшее «слабину»? Абсолютно нет. Старое деревянное здание было выстроено в далеком 1956 году, когда небольшая деревушка разрослась до размеров поселка. Со временем брусья были обиты листами ДСП, которые позже уже тщательно покрасили темно-синей краской в 1982 году. С тех пор они и не перекрашивались, поэтому синий давно стал серо-голубым. В 1995 ожидалась проверка: новый губернатор собирался посетить все медицинские учреждения области, и руководство в спешке пыталось привести здание в благородный вид, однако вовремя пришло сообщение, что поездка отменена из-за того, что дорога слишком плохая, а вертолет ради такого визита никто использовать не будет. Это было длинное одноэтажное здание, как самая большая деталь в «Тетрисе», с равномерно распределенными окнами по всей длине.

Вход находился сбоку, поэтому, заходя в больницу, любой посетитель оказывался не в фойе, где можно удобно раздеться, прибрать волосы на голове, привести себя в порядок перед приемом, а в большой и темный коридор. Напротив каждой двери, будь то кабинет врача или туалет, висела старая тусклая лампочка, слабо освещающая пространство. Между двумя соседними лампочками существовало темное пространство, поэтому проход по всей длине коридора походил на перемещение через порталы. Над каждой дверью, которая вела в кабинет врача, висела круглая лампа с нанесенным с использованием картонного трафарета словом «Входите». К сожалению, ее уже давно никто не использовал, но не потому, что она не работала, а потому, что очереди особо и не было уже лет 15. Постукивания и аккуратного просовывания головы вполне было достаточно, чтобы узнать: «Драсте, можно?»

Нужно признать, что внутренняя отделка помещений и кабинетов выглядела свежо и прилично, несмотря на тусклый свет голых лампочек, висевших, как большая зеленая сопля из носа ребенка, не чувствующего ее из-за мороза. Медики приносили сюда из дома цветы, расставляли их на подоконниках, в кабинетах. Лавочки были у каждой двери. Колясочников в поселке было всего два, но для них был сделан специальный пандус у входа, а в должностную инструкцию охранников, которых чудом удалось сохранить в штате, входила помощь в перемещении по зданию инвалидам.

А вот медицинского инструментария, оргтехники, компьютерной техники не хватало. Требований и предписаний от министерства было много. В бумаге давно никто никаких отчетов не принимал, поэтому врачи приносили технику из дома, кто что мог. Принтером, например, пользовались все, только складывались на чернила, когда они заканчивались, и бумагу. И так происходило со многими вещами. Как говорили сами работники больницы, отдыхая и празднуя один раз в году День медицинского работника, работа у них похожа на жизнь в общежитии медицинского института: все общее, только вместо манекенов на занятиях теперь живые люди.