Сулавеси. Этот остров-призрак, спрятанный на задворках цивилизации, случайно был найден мною в бесцельных блужданиях по миру вместе с проснувшимся интересом к странным ритуалам смерти и жизни людей населяющих эту землю. К интересу прилагался бонус в виде точёной фигурки с парой раскосых лисьих глаз, карминовыми губками и прочим разнообразием капканов для мужчины моего возраста. Любопытство ненавязчиво вошло в мою жизнь дурманящим запахом цветущих лилий и ночными поездками за город к небольшой лагуне, огороженной от мира и посторонних глаз сумрачными зарослями терминалии, с бесконечным звёздным небом над тёмной водой и негой растворённой в прохладе ночи. Девушку звали Кахайя, что на языке местного населения означало: «свет». Всё, что досталось ей от Евы – голос, взгляд, гипнотическое выражение лица в тени волос – манило и завораживало своим животным магнетизмом. Порой мне казалось, что весь набор крючков, данных ей природой, с успехом применялся лишь для того, чтобы заполучив желаемое, отдать должное древнему инстинкту продолжения рода. Такая неприкрытая прагматичность не укладывалась в мои представления о любовных отношениях, принятых в Старом Свете, где, обычно, мужчина задавал тон. Это смущало и ставило в тупик. В свои пятьдесят, будучи законченным циником, познав стольких женщин разных этических норм, вероисповеданий и сексуальных пристрастий, я не мог понять, как эта девчонка, едва достигшая совершеннолетия, смогла получить надо мной такую власть…

Четыре года назад я оборвал все якоря державшие меня в Нью-Йорке и, почувствовав себя по-настоящему свободным, пару лет путешествовал по миру без определённой цели. На этот остров я приехал с японскими туристами. Вместе с ними излазил его из конца в конец и понял, что это место вполне подходит мне. Открыв здесь мастерскую скульптуры, я начал работать и пару лет, по инерции, топтался на месте, создавая клоны своих вещей давно получивших признание и дивиденды в Европе. Я было начал придумывать новое звучание для своих идей, но вскоре понял, что искать ничего не надо – всё, что было нужно находилось передо мной, и вслед за Гогеном, усвоил простую истину, которая состояла в том, что тела аборигенов являются лучшим инструментом из тех, на которых можно и нужно играть в изобразительном искусстве. Когда-то жизнь в России научила меня упрямству и терпению – я начал с чистого листа и уже через три года пластический язык, найденный и предложенный мной зрителю, снова покорил сердца ценителей Старого и Нового света, давно не балованных моими работами. Это был успех и за ним пришли ощутимые деньги, на которые я купил дом на берегу океана, где поселился вместе со своим старым псом Барни, жившим со мной с тех пор, когда я увидел его в помёте шотландки Филби, собаки знакомого архитектора. Помнится, как войдя в только что приобретённый дом, пёс посмотрел на меня и, проковыляв до спальни, улёгся на коврик у кровати, давая понять, что «пост принял». Позже, когда обжился, я обнаружил недалёко от дома местный рынок, несколько магазинчиков, бар и ещё что-то похожее на крытое кафе, в котором местные могли заказать дешёвую еду, а так же узнал, что дальше, у подножия горы, в деревне, можно арендовать лодку или катер для прогулок в прибрежных водах, порыбачить и просто отдохнуть с компанией.

Туда мы наведались вместе с Барни в канун Нового года в начале нулевых. Оставив машину возле почты, я проник внутрь и, подойдя к стойке, спросил у клерка, похожего на орангутанга преклонных лет, где можно нанять лодку. Примат, почесав небритый подбородок, ушёл в транс, видимо перебирая в памяти всех владельцев плавучих средств этого поселения, после чего, спустя минуту, показавшуюся мне вечностью, сообщил следующую информацию о том, что лучше всего нанять Барона, но у него длинный райдер: чего нельзя делать на лодке… Также можно обратиться к Буди, хотя это тоже не лучший вариант, потому, что он в это время года большей частью хандрит и злоупотребляет дешёвым пальмовым вином, от которого становится совершенно невменяемым, Куват и Саид уже заняты…Говорящий как-то странно посмотрел на меня будто прощупывая «на слабо», затем голосом заговорщика, сообщил, что у его родственника есть лодка, котороя может подойти. Следуя за нехитрыми умозаключениями местного почтмейстера, из которых стало понятно, что родственные связи играют не последнюю роль в жизни этого острова и, получив схему, двигаясь по которой, можно было выйти на родственника, я отправился навстречу приключениям. Поколесив по посёлку около получаса, я выкинул бумажку в окно машины и огляделся: кривая улочка, куда меня занесло согласно схеме, упиралась в большое красное здание, крытое, как и все здания деревни, бамбуком и пальмовыми листьями с коньком загнутым вверх, который заканчивался большими рогами. Поняв, что другого здания, кроме обрисованного мне почтальоном, здесь нет, я с сожалением покинул прохладу салона и вылез из машины в пекло улицы. Барни сочувственно поглядел мне вслед, зевнул во всю ширину пасти и, вытянувшись в струнку на заднем сиденье, задремал.

Подойдя к дому, я увидел старика, сидевшего в тени веранды и, по описанию, похожего на Сухарто. Перед ним, стоя на коленях, расположилась девушка, которая обёртывала ноги старика листьями Моринги. Увидев белого человека, девушка вскочила на ноги и стала за стариком, насторожено поглядывая в мою сторону. Похоже, что из всех островов архипелага, именно на этом острове, чужаки не пользовались большой популярностью. В ответ на приветствие, старик склонил голову и спросил, что привело меня в его дом. Я сообщил о своём желании покататься на лодке, но Сухарто ответил, что у него заболели ноги и он вряд ли сможет быть мне полезным, потом оценивающе оглядел меня с ног до головы и, выдержав долгую паузу, достойную «МХАТовских подмостков», сообщил мне, что внучка, если будет предложено хорошее вознаграждение, сможет мне помочь. Он кивнул на девушку стоящую сзади и я впервые разглядел её. На первый взгляд и неё была угловатая фигура, худые плечи, скрытые копной иссиня-чёрных волос и странные амулеты надетые на тонкие запястья. Натянутые линии и округлости фигуры ни о чём не говорили, пока смуглянка не посмотрела мне в глаза. В её взгляде я почувствовал откровенный вызов дикарки и со всей ясностью понял, как смотрит самка ягуара перед атакой на тропе в джунглях. Я увидел взгляд охотницы – пристальный и возбуждённый. Меня пронзило этим взглядом и на секунду, я почувствовал себя добычей. Индонезийская Диана была чертовски хороша, пришлось приложить усилие, чтобы очнуться от очарования летящих линий её фигурки. «Не может этот ребёнок быть так опасен» – подумал я и поспешил улыбнуться. В ответ блеснули её жемчужины: «Кахайя» – сказала она и гордо стукнула себя в грудь. Это было смешно и я с поклоном ответил: «Юрий». После того, как все формальности были соблюдены, я внёс предоплату. Мы, захватив вёсла и Барни, отправились на берег, где находилась лодка Сухарто. Кахайя шла впереди, ступая грациозно и величаво, несмотря на свой совсем не великий рост. Я невольно залюбовался её походкой и она, видимо, почувствовав спинным мозгом, мою заинтересованность, увеличила амплитуду движения, раскачивания бёдрами до неприличия, на что Барни, трусивший рядом со мной, удивлённо заворчал. Она обернулась и показала нам обоим язык. Добравшись до пустынного причала, мы прошли к лодке. Кахайя открыла большой ржавый замок и цепь с облегчённым лязгом упала в песок. Из ящика, обитого железом, был извлечён небольшой лодочный мотор и канистра. Скоро и ловко приладив мотор к лодке, девушка жестом показала в сторону моря. Я помог столкнуть посудину в воду и мы забрались на борт. Барни, как старый морской волк, уселся впереди, так естественно и привычно, будто всю жизнь провёл у моря.

Я осмотрелся: плавучее средство было довольно большое, крытое цветным полотном из плотного материала, используемого обычно для навесов кафе или пляжных зонтиков, что, скорее всего, когда-то было и тем и другим; но доработанное стилистически и обвешанное гирляндами ракушек и амулетов, оно утратило свою утилитарную сущность и стало предметом культа. Лодка, украшенная таким образом, а так же рисунками, в которых можно было прочитать всю её историю: от дерева, росшего в джунглях, (прежде чем пойти на материал для постройки), до мастера и первой соленой морской волны, омывшей её с носа до кормы, от бесчисленных дней противостояния волнам и рифам, до сегодняшнего – была похожа на рекламный проспект прогулочного судна. Глядя на на эти рисунки, я подумал, что было бы неплохо, после сегодняшней прогулки, дорисовать в её историю и меня.