Пеняя на детерминизм Маркса, Н. Нарочницкая, по-моему, не чуждается детерминизма религиозного. Порядок передачи власти, изложенный Святителем Филаретом, основанный на праве рождения, вступает в противоречие с тем, что мы наблюдаем в жизни: изменения в отношениях общества и власти, вытекающие из одних и тех же законов развития общества от примитивного к развитому, сходные технологии и общие источники энергии… Разве они не свидетельствуют о детерминизме экономических законов? Сейчас, «развенчав» детерминизм Маркса, нам навязывают некоторые «законы» (например, «монетаризм»), полагая, что в результате хаотичных манипуляций денежной массой, можно добиться стабильного развития. И уже 30 лет мы пожинаем гнилые плоды этого эксперимента на стране. Мне, человеку, никогда не состоявшему ни в Коммунистической, ни в какой-либо иной партии, представляется куда более убедительным утверждение Ф. Энгельса в той же статье (К. Маркс. «К критике политической экономии»), что «экономисты являются не чем иным, как толкователями и апологетами этих (т.е. естественных) законов». Святитель Филарет упустил один изъян изложенного им порядка передачи власти от отца к сыну – отец может оказаться неспособным передать сыну ни образование, ни ум, ни способность управлять. Скидывая самодержцев с престола и претендентов на престол у нас и на Западе на протяжении долгой истории, разве не исполняли волю Создателя? Вместе с тем реформы, которые назревали, но не всегда вовремя проводились – разве не вызревали в недрах экономических законов развития? Разве события в истории возникают хаотично и никак друг с другом не связаны? Из вышеперечисленных иерархий (раб-рабовладелец и т.д.) все они исторически менялись, но среди них нет ни одной справедливой. И если все равны перед Богом, разве эти иерархии могут быть даны Богом? В противном случае эгалитаризм по версии христианства получается какой-то ущербный: все равны, а на верхушке иерархии – равнее. А если все они от Бога, тогда всякая перестановка фигур во власти должна быть признана богоданной, независимо от веры (поскольку на земле много конфессий). Идеализировать раз и навсегда установленную иерархию, полагаясь на то, что Богом установлено одним быть сюзереном, обладающим властью и деньгами, другим – их подданными (без признания того факта, что и церковь не чуралась денежных знаков) – это значит впадать в ту же ловушку: «богоданная иерархия» становится не противоположностью, а утверждением того же языческого права сильного «что дозволено Юпитеру – не дозволено быку». В Предисловии к «Капиталу» К. Маркс писал: «Высокая англиканская церковь скорее простит нападки на 38 из 39 статей символа веры, чем на 1/39 её денежного дохода. В наши дни сам атеизм представляет собой culpa levis (небольшой грех) по сравнению с критикой традиционных отношений собственности». Т.е. церковь тоже под влиянием развития товарно-денежных отношений от репрессий к инакомыслящим (в виде инквизиции на Западе и гонений на староверов в России) менялась, приспосабливаясь к «отношениям собственности»: папство ничуть не меньше чем большевизм на заре становления его власти, порывалось сделать церковь вселенской (при этом призрак её власти часто приобретал вполне реальные черты, но никого не пугал), а церковь в России была крупнейшим землевладельцем с крепостными крестьянами. Считать ли это богоданной иерархией? Ю. Архипов, делая анализ романа В. Личутина «Раскол» в статье «О тайнах русской души и истории» (Литературная газета, 11–17 июня 2008 г., № 24 (6176) заставил нас задуматься: «Без раскола, надо полагать, не было бы и последующего ожесточения в сословном размежевании, острой борьбы одной части «мира» с другой. Общая диаграмма этой борьбы очевидна: интеллигенция с царём против народа – при Петре, царь с народом против интеллигенции – при Николае I, интеллигенция с народом против царя – при Николае II; всё более отчуждавшаяся от народа и отсортировывавшая интеллигенцию власть в ХХ веке с её «аппаратом», неудержимо разбухающим на народной кровушке и время от времени отравляющимся «гнилой интеллигенцией»… После раскола единая система оценок стала рассыпаться, уступая место пресловутой парочке – плюрализму, когда одно и то же деяние – хоть бы и покушение на самоё жизнь государя – стало одним представляться как святотатство, а другим, как духовный подвиг». Раскол церкви, а не рационализм Декарта подтолкнул к возникновению сект в стране. Отсюда – не этот ли раскол, который «учинила Киевская Русь», допустив на Украине троеперстие, через 337 лет привёл к развалу всей империи? – задаёт вопрос автор статьи. Очевидец событий Кровавого воскресенья 9 января 1905 г. Максимилиан Волошин написал в воспоминаниях («Все даты бытия». 2004 г. с.60): «Правительство отринуло православие, потому что оно дало приказ стрелять по иконам, по религиозному шествию. Правительство объявило себя враждебным народу, потому что отдало приказ стрелять в народ, который искал защиты у царя». Пока учёные будут путаться в причинах всех бед России и находить их исключительно в «призраке Коммунизма», не замечая других причин, не случится выхода страны на истинно прогрессивный путь развития – вся энергия будет тонуть в пустых разговорах. История свидетельствует: корпоративная солидарность «избранных» характерна для любого общества; так было до Декарта, такая же солидарность наблюдается и сегодня. Связывать это с Просвещением и последующим революционным движением – это, по крайней мере, недальновидно. Именно в те моменты истории, когда избранные в соответствии с «богоданной иерархией» начинают мыслить в духе декартовской курицы, когда они начинают советовать тем, кто оказался на нижней ступеньке иерархии, «питаться макарошками», чтобы стимулировать производительность труда, от которой якобы зависит их заработная плата (при этом рост богатства «новых богоизбранных» растёт на порядок более высокими темпами, чем вся экономика в целом, независимо от производительности), вот тогда и начинает внезапно меняться картина мира. Связывать это с рационализмом Декарта или эгалитаризмом социалистов – марксистов вовсе не пристало, учитывая, что Ф. Энгельс в статье «К.Маркс «К критике политической экономии» написал в 1859 г.: «Новое мировоззрение неизбежно наталкивается…на сопротивление не только со стороны представителей буржуазии, но и со стороны массы французских социалистов, которые желают перевернуть мир при помощи магической формулы: liberte, egalite, fraternite». Как видим, марксизм ещё на заре создания теории отмежевался от тех, кто намеревался «перевернуть мир». А в «Манифесте Коммунистической партии» сказано, что именно «буржуазия сыграла в истории чрезвычайно революционную роль», непроизвольно следуя детерминизму экономических законов. Таким образом, подытоживая вступительную часть статьи, хочу привести ещё одну цитату К. Маркса из Предисловия к «Капиталу»: «Общество… не может ни перескочить через естественные фазы развития, ни отменить последние декретами. Но оно может сократить и смягчить муки родов». А в работе «К критике политической экономии» прямо отмечает: «Ни одна общественная формация не погибнет раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она даёт достаточно простора». Итак, следуя теории Маркса, можно ли утверждать, что СССР мог в обозримые сроки построить коммунизм? Очевидно, нет. Но вот ускорить движение к нему, черты которого ещё неясны, ещё как призрак, и «смягчить муки родов» вполне мог. Мы знаем, что и при Советах не всегда наделялись властью люди толковые и образованные. Были и не наделённые от природы трепетным отношением к истории, культуре и даже человеческим жизням. Многие из них понесли наказание. Но не марксизм был их движущей силой, а личные душевные, а иногда и корыстные, качества. В итоге не они обеспечили прорыв в экономике. Помимо них были и не подлые люди, которые все силы отдавали строительству нового общества. Их было большинство, и страна стала мощной. Может быть, построенный в муках социализм и был тем путём преодоления конфликтов и противоречий, которые даже в условиях изолированности обеспечили высокие темпы развития. Представим, что было бы, если бы это был открытый соревновательный процесс. Очевидно, идеология шапкозакидательства в СССР в отдельные моменты истории, сменившаяся политикой преклонения перед Западом вплоть до лизоблюдства (не марксистская идеология проиграла, – её уже давно сдали в архив, а те самые «избранные», хотя и атеисты), с одной стороны, и опасения, что высокие темпы строительства экономики с уравненными социальными правами (отсюда социализм) в отдельно взятой стране может и в самом деле победить капитал, с другой стороны, привели к измене курсу на развитие страны «новых избранных» и нетрадиционным способам «конкуренции» со стороны Запада. Если к таким способам прибегли (подкупу части «элит» деньгами и «мифическими» перспективами процветания) – значит, почувствовали, что могут проиграть в честном соревновании? Как водится, новые чиновники тут же объявили, что предыдущая власть была антигуманной. Критикуя власть большевиков, часто указывают на практику разрушения храмов. В этой связи Ю. Архипов отмечает: «Даже атеисты-большевики по-своему ощущали некую завистливую тоску по отношению к этому (прим.: до раскола церкви) величавому прошлому, к золотому веку Руси. И стремились превзойти его «громадьём» своих претензий и планов. Неслучайно ведь они с такой лёгкостью крушили казённые, с их точки зрения, храмы XVIII–XIX веков синодального периода в истории Церкви (Прим.: но больше всего храмов было разрушено в век Екатерины II), – и восстанавливали из руин разрушенные нацистскими варварами соборы Новгорода, Киева, Чернигова, Полоцка. «Золотой век» дораскольной Руси и для них был ценностью несомненной». Значит, в недрах атеизма власти присутствовала тяга возвращения и к религиозным корням. Маркс и Энгельс называют Политическую экономию буржуазной наукой, т.е. характерной только для буржуазного общества. И это понятно: в основе его лежит капитал. Капитал – это, прежде всего, все средства производства. А поскольку без средств производства (капитала) невозможно существование общества, следовательно, только когда государственное устройство диктует экономические законы и регулирует распределение доходов не по заслугам, а согласно иерархии, экономика становится политической. Диктату законов, обеспечивающих «элитам» безбедное существование, детерминизм марксизма противопоставляет всего лишь естественный путь экономического развития, при нарушении которого в ход идут протесты и требования низших слоёв общества о справедливой оценке вклада их труда. Нарушается этот естественный путь, с одной стороны, из-за нежелания «избранных» справедливо оценивать вклад свой и своих подданных, и тогда происходит революция, с другой стороны, когда происходит смена «элит», между ними возникают трения, которые нередко приводят не только к жёстким противостояниям, но и к переворотам. Маркс и Энгельс ошиблись в одном: они предполагали, что «Англия является единственной страной, где неизбежная социальная революция может быть осуществлена всецело мирными и легальными средствами… Вряд ли можно ожидать чтобы господствующие классы Англии подчинились этой мирной и легальной революции без «бунта в защиту рабства» (Ф Энгельс. «Предисловие к английскому изданию «Капитала»). Как видим, Маркс и Энгельс полагали, что гражданскую войну может развязать только господствующий класс, потерявший власть, «в защиту рабства». И это естественно: какой смысл партии или классу, пришедшему к власти, развязывать гражданскую войну?
