Когда пришло время, вся наша группа взялась за выполнение дипломных работ. Я, как и следовало ожидать, взял грузинскую тему, так как находился под очарованием грузинской культуры. Мой чистый лист высококачественной бумаги ждал достойной темы. С большим энтузиазмом я взялся за работу, но уже через короткое время, понял всю тщетность моих усилий. Работа над дипломом не шла. Всё что делалось становилось похожим на произведения моих кумиров и я, с ужасом понимал, что находясь под влиянием их творчества, мне не удастся создать что- нибудь своё. Это в конце-концов доконало меня. Я перестал приходить в мастерскую и бродил по городу с потерянным видом. Мне говорили: «Сделай хоть что- нибудь», но я понимал – пока не пойму какую тему выбрать и, не найду ключ, в котором будет выстраиваться моя композиция, мне нет смысла что- нибудь начинать. Оставалось чуть больше недели до защиты диплома и понимая, что, до окончательного провала, остаётся совсем немного времени, я решился на подлог – изобретение, которое пришло мне на ум в минуту отчаяния. Рецепт был прост – для создания произведения с определённым стилем и тематикой следовало взять от каждого искомого маэстро приёмы его лепки, перемешать не взбалтывая, затем варить в своей голове до готовности, сдабривая приправами своих пластических находок и знаний анатомии, потом, не расплескав полученного образа, перенести его в глину и уже после этого, выдав всё это за плод своего вдохновения, почить на лаврах… Через неделю моя метода выдала дипломную работу под названием: «Золотая свадьба», на которой были изображены грузинская чета преклонных лет. Грузин с лицом Важи Пшавела и грузинка похожая на Софико были благосклонно приняты комиссией и аттестованы с оценкой отлично. Смешанные приёмы Эгуджи и Мераба, талантливо проработанные моей рукой, не бросались в глаза, и в дальнейшем я, окрылённый неожиданным успехом, подумал развить в себе это умение и намеревался, замахнуться и перемешать Бурделя и Манцу…

Так, на первый взгляд, с неоднозначного успеха начался мой путь, началась моя увлекательная, полная хитросплетений и открытий карьера художника.

На этом пути меня ждали…и я пошёл.

«Мои призраки»

Если бы вы хотели начать свою жизнь в благоприятном для этого занятия месте и стать настоящим мужчиной с повадками, понтами и походкой мачо, которая всегда бы угадывалась в любом городе советского союза, вам надо было родиться в Грозном, в городе наводнённом красивейшими девушками-горянками. Чтобы проверить это, вам надо было выйти, в конце семидесятых годов, вечером на «бродвей» и, пройдя по этой улице с громким название проспект Революции, убедиться в правдивости моих слов, ведь сюда дефилировать по аллее проспекта приходило всё активное женское население. Сюда стекалась молодежь, «выходила в свет» творческая интеллигенция и, куда ж без них, являли свои награды заслуженные пенсионеры республики. Молодежь стояла кучками, старики сидели, интеллигенция, прогуливаясь, делилась впечатлениями. Здесь было шумно и местами очень весело. Над веселившимися висел дымный «духман», запах которого было трудно с чем-то спутать, на лавочках велись неторопливые беседы о том, что раньше, все-таки, жилось лучше, чем сейчас. Девушки ходили обычно парами, держась за руки и молодёжь противоположного пола, плотоядно поглядывая им вслед, отпускала скабрёзные шуточки. Дальше этого не шло. Попытки познакомиться, считались за проявление слабости, поэтому если знакомство всё же случалось, то его стыдливо, как и все последующие встречи, скрывали. В те времена всеобщего ханжества среднестатистический кавказский юноша был целомудрен, сексуально безграмотен и, что, как устроено, узнавал только после свадьбы. Кавказцы, особенно чеченцы, со своими особенными понтами, наивно считали себя людьми особенными и говорили так: – если ингуш режет барана – это братоубийство, если чеченец режет осетина – это резьба по дереву. Но в те годы всё было беззлобно и спокойно и никто никого не резал. В городе середины семидесятых, ничего не изменилось с тех пор, как я ушёл в армию – всё также в школьном дворе играли в футбол мои вчерашние одноклассники, и всё также в своей коляске сидел безногий сосед дядя Митя, каждый день выезжавший на улицу на свой постоянный пост у ворот и знавший кто, куда и во сколько прошёл. Прогулявшись по городу, я навестил друзей и знакомых. В гимнастическом зале «Динамо», куда я заглянул в первую очередь, оттачивала своё мастерство, под неусыпным надзором тренера Кима Вассермана, половина мужской сборной страны и мой друг Володя Марченко. Несмотря на предательство тренера Ростороцкого, который вместе с Турищевой перебрался в Ростов-на- дону, поменяв «Динамо» на армейский клуб, в Грозном всё ещё была сильная школа гимнастики. Ребята, которые творили чудеса на турнике и брусьях, составляли костяк сборной и заслуженно были обласканы местной властью, которая после бегства примадонны гимнастики, всецело переключилось на мужчин. Они терпели внимание администрации и явно скучали по ощутимой встряске, поэтому встретили меня оживлённо и, будучи подверженные человеческим слабостям, с удовольствием составили мне компанию. С неделю нам было весело, застолья переходили из за столов на природу и возвращались в городскую среду. Встреча плавно и неуклонно перетекла в Володину свадьбу, где я отметился как шафер, и где так устал, что начал забывать названия предметов и напитков, и мне приходилось тыкать в них пальцем чтобы окружающие понимали, что я имею в виду. Но скоро мне всё надоело и я решил сменить тему. Я исчез по-английски и меня никто не искал. Свадьба перманентно продолжалась ещё неделю, а мне, когда я протрезвел, предложили взять выпускной класс в художественной школе. Я согласился, несмотря на тот негативный опыт, полученный когда-то на педагогической практике в училище и надеялся, что мне хватит душевных сил и терпения работать в школе, где начались мои первые шаги в искусстве. Преподаватели художественной школы №1 города Грозного были людьми своеобразными, которые морочили неокрепшие головы рассказами о великих художниках, сопровождая всё это показом картинок из толстенных книг по истории искусств. Некоторые из них были с претензиями на оригинальность, другие оригинальные в своих претензиях на исключительность, а третьи, просто втихую пили на рабочем месте и ни на что не претендовали, над всей этой кунсткамерой стояла семейная монаршая чета – мой первый учитель, директор Земсков и его жена Тамара, с которой они всегда ходили вместе и, которая исполняла обязанности бухгалтера и кассира за одну зарплату. После введения в должность и знакомства с учениками, которые были ростом с меня и ненамного моложе, я начал преподавать, но моя молодость неожиданно преподнесла мне проблему – две девицы, неизвестно для чего ходившие на занятия, и, наверно, перепутавшие меня с одногодками, страдающими от избытка гормонов, откровенно делали мне глазки. Девицам недавно исполнилось по шестнадцать лет и, судя по томным взглядам, им очень хотелось замуж, но я считал, что им ещё рано строить отношения, и поэтому никак не отвечал на попытки флиртовать со мной. Но,как говорится, против природы не попрёшь – через полтора месяца, тёмненькая пропала из виду, а ещё через три мне сообщили, что она добилась своего… Как ни странно, оставшаяся девица, взялась за ум и, к окончанию школы, проявила недюжинные таланты. Моё преподавание оказалось успешным и после окончания школьного курса обучения,благодарные ученики стащили с меня мой галстук и, разорвав его на одиннадцать частей, превратили несчастный аксессуар в фетиш. Вечерами я рисовал античные гипсовые торсы, руки, ноги и другие части тела разобранного на составляющие царя Давида и к лету был готов к поступлению в «Муху», что в переводе со сленга называлось ленинградским высшим художественно-промышленным училищем имени Веры Мухиной, где я надеялся продолжить своё обучение скульптуре. Следуя приглашению на экзамен, присланному мне в ответ на мой запрос, я отправился в Ленинград в начале июня, но когда я прибыл в училище, экзамены уже вовсю шли и на мой вопрос «как же так?», мне ответила секретарь комиссии, голосом пригодным для чтения приговоров в суде, что вина на мне. Спорить было бесполезно. Один из преподавателей намекнул, что дело здесь не чистое и, посмотрев мои рисунки, посоветовал обязательно приезжать на следующий год. Я побродил по Ленинграду, и понимая, что до поезда оставалась масса времени, решили навестить своего приятеля Валеру Ложкина, с которым познакомился на свадьбе Марченко, когда там гуляла вся сборная по гимнастике, удивляя, неспортивную часть гостей, неимоверной стойкостью и равновесием. Ложкин сделал тогда двойное сальто со стола , а Оля Корбут прошлась по спинкам стульев и, сделав соскок, упала на шпагат. В общем было весело… Валера открыл дверь не сразу, я уже собрался уходить, когда он появился в проёме дверей в коротком халате с мокрой головой и что-то жевал – я сразу не понял, что это жвачка. Маленький гимнаст Ложкин только что вернулся из-за бугра, куда он в составе сборной ездил на показательные выступления. Что он там показывал мне было не интересно, главное что он вернулся обратно в страну, а не остался за бугром, как через пятнадцать лет это сделает олимпийский чемпион Монреаля Володя Марченко, к тому времени отсидевший за наркотики и лишённый всех наград и званий. После зоны он отправился в ФРГ, куда купил тур на три дня, чтобы остаться навсегда. Он так и сделал, но угодил в лагерь для перемещённых лиц и несколько раз бежал из него. Его возвращали обратно, но он опять бежал, пока не попал в Марсель, из которого, тайком пробравшись на корабль, попал в Монреаль, туда, где его ещё помнили как героя олимпиады. Ему очень повезло: во-первых – в трубе, где он коротал время всю дорогу до Канады, его никто не обнаружил, потому-что случись иначе, капитану легче было выбросить его за борт, чем лишиться лицензии за провоз безбилетника; во-вторых, всю дорогу до Монреаля шли на двух машинах и в трубе, где прятался беглец, было не жарко, в третьих; когда Володю обнаружили, на судне была полиция…Потом его судили и по приговору суда в течении трёх лет он должен был либо подтвердить вид на жительство, либо покинуть страну. Что интересно – многие сбежавшие в Канаду так и жили с этим многие годы, от одного приговора суда до другого. Несколько лет Володя жил в таком же режиме , воровал тележками в супермаркетах, за что в родной стране его бы покалечили, но там его забирали в полицию, и потом отпускали. Он много пил, и однажды с таким же бедолагой, по ошибке, выпил тормозной жидкости, приняв её за денатурат. Собутыльник не перенёс эксперимента над организмом, а Володю вылечили, но душевную травму и поехавший скворечник поправить не удалось и, поэтому, после больницы, он начал искать бога. Простое, на первый взгляд, желание обрести поддержку на небе, неожиданно упиралось в непреодолимые разногласия – мусульманство и иудаизм он отрезал сразу, чтобы потом, видимо, не резать у себя, буддизм не понравился монотонными причитаниями и изматывающими, многочисленными воздержаниями, христианство не устроило узаконенным пьянством и чревоугодием служителей культа. После долгих мытарств и метаний между религиями и сектами, его охмурили братья Иеговы, обещая ему, что все сдохнут и пропадут, а он, как ценный свидетель возродится и будет со Спасителем отсеивать зёрна от плевел. Что это случиться уже завтра, чуть ли не с утра, поэтому надо спешить рассказать об этом всем тем, кто ещё не спасся и, раскрыв братские объятья, привести их в лоно Иеговы. Так Владимир Марченко, потерянный для мира, обрёл своё место в самой закрытой секте…