Лишь искаженное гневом лицо не отражало гладкое стекло. В душе льора клокотала обида.

– Сотни раз совравшему один раз веры нет, – отвечал нараспев Сумеречный. Крутя на пальце, как мяч, крупное яблоко, он вскоре осведомился: – Почему ты не начал с этого в переписке? А, страдалец?

Эльф появился вскоре после заточения Софии в подземелья. Вряд ли девушка догадывалась, что очутилась там, куда в былые времена прибывали корабли с богатыми гостями и цвели настоящие сады. В далекие-далекие времена, повергнутые в топь забвения и запустения. Тогда-то чародеи Эйлиса намного опередили развитие землян.

Ныне чародей более отчетливо помнил кровь, что проливалась в войнах льоров. Он не терзался чувством вины, ведь не он развязывал их одну за другой, но все-таки его вновь посетили мысли о масштабах бедствия, постигшего Эйлис. И равнодушные слова Софии неприятно резанули по сердцу, будто она являлась такой же глупой пустышкой, как и остальные.

– Да зачем? – отмахнулся Раджед от назойливого гостя, который появлялся, когда вздумается. – Девушки обычно думают только о нарядах и богатстве. Говорить с ними об ужасе войны – последнее дело.

– Похоже, тебе попалась на этот раз немного иная. Не пустоголовая кукла, – заметил Эльф, съедая с невероятной скоростью несколько яблок, на что обратил внимание Раджед, словно на тайное послание:

– Мне сдается, кто-то помогал ей. Откуда она знала, что фрукты заколдованы?

– Сама догадалась, – пожал плечами Эльф, прогуливаясь по зале, отковыривая со стен, как дурной школьник, каменные украшения и тут же возвращая их на место благодаря своей магии. Кажется, Сумеречный не знал, куда деть руки. Он не осмеливался поглядеть на льора.

– Как можно за две с половиной тысячи лет не научиться врать? – отошел от зеркала Раджед. – Так-так, Сумеречный. Друг так друг. Значит, ведем двойную игру?

– А я не подписывался на твои правила, приятель, – немедленно ушел от ответа Эльф, вскидывая брови «домиком», точно незаслуженно обиженный.

– Как фамильярно, – прицыкнул льор, грозя пальцем.

– Могу себе позволить, ты вообще пацан по сравнению со мной, – откровенно насмехался Сумеречный.

– Пф, м-да, – протянул Раджед. – Порой мне кажется, что ты рожден не для какой-то там великой миссии по защите вселенной, а только чтобы бездарно подкалывать людей.

– Ну, в общих чертах все верно, миссия-то провалилась, – начал со смехом, а закончил невесело Эльф, вздрогнув, но отгоняя наваждение давних дней. – Нет, Радж, заполучить Софью с помощью гипнотической отравы – это ниже твоего уровня.

– Может, ты и прав, – кивнул льор, покачивая неопределенно головой. Он подошел к зеркалу, погладил стекло и приблизил изображение, почти скрытое темнотой: – Но посмотри, что ты наделал! Теперь несчастная девочка обречена скитаться по лабиринту из садов и галерей в моей башне, пока не поймет, что выхода нет.

– Ты сам ее туда отправил, забыл? – напомнил на всякий случай Эльф, тоже приближаясь к зеркалу, но продолжая бесцельно бороздить просторы тронного зала и наматывая круги возле стола.

– Это лабиринт осознания! – недовольно воскликнул Раджед. – Я два месяца вел с ней переписку, два месяца! Потом показался во всей красе, но получил лишь дерзкий отказ. И от кого? От шестнадцатилетней простолюдинки без капли магии! – В льоре взыграла неприятная надменность. – Пусть познает величие моей силы! Пусть сломается! Хотя с зачарованными фруктами было бы все проще и приятнее.

– Но, признай, в глубине души ты надеешься, что она не сломается, ты ищешь равную себе по твердости характера, – загадочно ухмыльнулся Сумеречный, на миг с сожалением останавливая взгляд на Софии, маячившей в зеркале.

– Большего абсурда я не слышал! – мотнул янтарной гривой Раджед, напоминая горделивого недовольного льва. – Ох, мой неверный друг, равной мне не оказалась даже Илэни Тахрапзо, хотя ее сила тьмы наводит ужас на льоров.

– Равной… Может, все дело в том, что ты эгоист, который привык, чтобы восхваляли только его? – ввернул Эльф, накидывая капюшон. – Но от этого же ты утомлен скукой.

– Будто ты за две тысячи лет не извелся скукой, – признал истинные причины своей игры чародей. И правда, он уже давно сходил с ума от одиночества и неизменности вещей в своей башне. Что сады, что богатства ничуть не трогали его, как бы он ни расписывал их красоты перед Софией. Миллионы прочитанных книг не делали сердце спокойнее, а разум – яснее. Загадки вселенной все так же оставались туманны, а причины гибели Эйлиса все так же неясны.

– Это не скука. Это боль. За всех. Каждый миг, – глухо отозвался Эльф, прислоняясь к стене. – Я слышу, как рушатся миры. Ощущаю боль каждого, попавшего под жернова судьбы, впитываю их крики. А ты сиди в своей башне, раскладывай пасьянс своей жизни.

– Меньше пафоса, мой друг, меньше пафоса, – смеялся над ним собеседник, точно дразня тигра в клетке. На какое-то время Эльф явно с обидой в сердце ушел, после чего льор расположился на троне и практически задремал. Хотя мысли о Софии не давали ему покоя, как на каждый миг не оставляли воспоминания давно минувших дней. Для льоров время не текло быстрее, и порой они проклинали свои сотни лет. Они слишком «прирастали» к жизни, забывая о ее конечности. Но все же смерть шла и за ними по пятам.

Раджед вспоминал, как невыносимо тихо и незаметно угасала его родная мать, подобно упавшему желтому листу, что медленно уходит в небытие. Некогда красивая женщина с такими же янтарными глазами, талантливая жизнерадостная волшебница, вскоре после рождения сына начала терять свою магию и стремительно стареть.

Раджу не исполнилось и двадцати, в которые он выглядел еще совсем мальчишкой, а она умерла. Хотя по всем подсчетам летоисчисления льоров должна была прожить еще не меньше пятисот лет.

Она тяжело повторяла, прося сына подойти к ее скорбному ложу: «Эйлис потерял свою душу». Безвременную старость она связывала тоже с потерей души, как и начало чумы окаменения. В своей последней воле она просила найти Душу Эйлиса, но не указала, чем она представляется. Казалось, что она не успела договорить что-то чрезвычайно важное, шепча на смертном одре. И это ощущение незавершенности, недосказанности мучило Раджеда по сей день после множества лет бесконечного ожесточения в войне с другими чародеями и годами бесплодного уничтожения времени в пирах и унылых забавах.

Еще льор вспомнил, как вскоре после смерти матери погиб его отец, вернее, как Нармо Геолирт подло подстроил западню и убил его. С тех пор началась вражда с чародеем кровавой яшмы, с тех пор сердце Раджеда, казалось, тоже окаменело. И никто не мог растопить его. Он каждый день ожидал нападения, каждый миг питался духом близкой ожесточенной битвы.

Оттуда же возникали порой приступы неконтролируемой злобы, которую в присутствии Софии чародей старательно топил в издевательской льстивости. В бесконечных попытках уничтожить Нармо и забавах, которые отвлекали от сражений, Раджед уже почти забыл о словах матери.

Лишь в беспокойных снах он все еще видел Эйлис в его первозданной красоте, с травой и деревьями, среди которых прятались настоящие, а не созданные магией, животные и птицы. Теперь же его мир постепенно разрушался, и долголетие льоров сделалось только их проклятьем.

Пересохли реки, исчезли гавани, даже моря постепенно мелели. И сама магия чародеев постепенно иссякала, приобретала более грозные формы, изобретала все больше боевых заклинаний. Но все ощущали, что даже она приходит к своему финалу, оттого в башне Раджеда теперь было много заброшенных мест и садов, которые поразила чума окаменения.

На те места уже ничего не действовало, никакие заклятья, стоило только упустить момент. Безотчетно льор опасался, что когда-нибудь они все и сами окаменеют. Но лихая, гибельно веселая часть его души почти смеялась над их общей неотвратимой участью: провести сотни лет во взаимной вражде, чтобы остаться каменными статуями в каменном мире – это ли не абсурд, это ли не самая забавная трагикомедия мироздания?