У них с Уильямсом было трое детей, и они были женаты тринадцать лет, а потом, в середине семидесятых, развелись. И тогда она познакомилась со Спайдером. Переехала с детьми в его дом в Аспене. Казалось, она получила второй шанс на настоящую любовь, но обернулось все трагедией. Однажды вечером, все дети были дома, Спайдер был застрелен из точной копии пистолета времен Второй мировой войны. Это реальный факт. Клодин говорила, это была чудовищная случайность. Она просто показывала ему пистолет, а тот выстрелил. Ее обвинили в непредумышленном убийстве, и судебный процесс тут же стал главной новостью страны. Обложка журнала «Пипл» и все такое. Энди Уильямс находился все время рядом, сопровождал ее на судебные заседания. «Она сейчас очень во мне нуждается, – сказал он в интервью журналу. – И я буду поддерживать ее, насколько смогу». О Спайдере он отзывался очень хорошо. Однако. Ходили упорные слухи. Вроде бы Спайдер собирался завершить роман, и в последнее время их отношения были далеко не безоблачными. Полиция даже конфисковала ее дневник, который предположительно содержал немало подробностей, выставлявших Клодин не в лучшем свете. Дневник просто сочился тревогой. Тем не менее суд отказался приобщить его к делу, и в итоге четырехдневный процесс завершился обвинением в убийстве по неосторожности, Клодин приговорили к штрафу в двадцать пять долларов и к тридцати дням тюремного заключения, которое она могла отбыть, когда ей будет удобно.

Я прочитала о суде все, что смогла. Раздобыла на «иБей» копию того самого номера «Пипл» и даже подписалась на «Нью-Йорк таймс», чтобы получить доступ к их цифровому архиву. Очень мне не хотелось платить им деньги, потому что их рецензия на мой последний альбом – это вообще нечто, но я просто должна была узнать об этой женщине все, что возможно. Когда речь заходит об Аспене, на ум первым делом приходит старик Хантер Томпсон[10], который застрелился, и его пепел потом развеяли выстрелом из пушки, а также его пылкий дружбан, пират-Джонни[11], который – фу, гадость – пытался однажды соблазнить меня в «Сохо-хаусе» в Лондоне. Но эти ребята просто меркнут по сравнению с Клодин Лонже. Она не только отбилась от обвинения в убийстве, но впоследствии еще и вышла замуж за одного из своих адвокатов. Вот это, я понимаю, гонзо![12]

Но помимо этого пикантного момента про ее жизнь после суда больше не было практически никакой информации. Это потому, что семья Спайдера подала против нее гражданский иск. Они достигли внесудебного соглашения, по которому она впоследствии не имела права ни давать интервью, ни писать книгу об истории своей жизни (что само по себе трагедия).

Единственным местом, где я все еще могла слышать ее голос, были ее альбомы. Кое-что было на «Спотифай», но я нашла все ее пластинки и скупила их все. Я зажигала свечи и медленно танцевала под них на кухне на столе.

Больше всего мне нравилась Love in Blue. Слушать ее было все равно что осторожно разворачивать мой собственный экзистенциальный кризис, словно провизию на пикнике. Эта песня усмиряла боль от расставания с Лиамом. Я чувствовала себя менее одинокой. Я думала о Клодин, о том, что она все еще живет в Аспене, стареет там, и мне отчаянно захотелось быть там же. Мы были бы два идола вместе с ней.

Так что открыла я «Зиллоу», а сама такая: «Покажи мне, пожалуйста, мой новый дом в Аспене». Вот так я и нашла Монтагю-хаус.

Фотографии были невероятные. Волшебные. И что самое важное, совершенно не похожие на все то, что сдается в аренду в Лос-Анджелесе. Ездить с гастролями – а я обычно именно этим и занимаюсь – означает быть не дома. Что означает – мало мебели. Мой дом был красив, но холоден. Пусть то, что я сейчас скажу, прозвучит нелепо, но этот Монтагю-хаус выглядел так, словно он мог обо мне позаботиться. Место, где можно скинуть обувь и просто бегать по комнатам, скользя по деревянным полам в пушистых носках. Да! Это совсем успокоит боль. Глядя на те фотографии, я поняла, что этот дом построила любящая рука. Мне тоже была нужна любящая рука. Я кликнула на кнопочку «соединиться с агентом».

И тут увидела, как зовут агента.

Клодин.

Ее звали Клодин Кэлхун. Я чуть не рехнулась. Яснее знака быть не могло. Я даже не стала ждать, пока придет моя помощница, позвонила сама. Все отлично складывалось. Я увижу дом, немного развлекусь в честь праздника и погружусь в Аспен. Я радовалась предстоящей игре в «Тайного Санту». Это звучало весело. Теперь оставалось только решить, что привезти.

Но, поверьте, это было не то.

Мятое письмо вытащили из кармана, чтобы перечитать.

За много лет три исписанные страницы столько раз складывали, что бумага совсем истончилась на сгибах. Несмотря на то что каждое слово давно отпечаталось в памяти, ее манера выводить букву S и робко перечеркнутые T неизменно действовали успокаивающе. Сейчас это было нужнее, чем когда-либо. Спустя столько лет сегодняшний вечер наконец даст все ответы.