Когда-нибудь потом они вместе посмеются над этим. Она расскажет, как нервничала, отыскивая бутылочку со снотворным, и воровато оглядывалась, и уговаривала собственные пальцы не трястись так. Он изобразит, какие лица были у ребят, у него вообще здорово получается корчить рожи.

Когда-нибудь…

Это помогло ему остаться на месте и привести в порядок дыхание.

— Значит, так, ребята, выговор получите потом, это раз, — быстро и отчетливо заговорил он, — вы меня не видели, это два. Дарью Максимовну не будить, но и не усыплять больше, это три. Никуда ее не отпускать, это самое главное!

Они молча и виновато кивали.

— Для нее — я вам звонил, Степку нашел, веду переговоры с похитителями.

— Он как? — отводя взгляд, спросил Димка.

Андрей услышал, как скрипнули его собственные зубы, и рот тотчас наполнился желчью.

— Не знаю я, как он! НЕ ЗНАЮ! И где он, тоже не знаю! Еще вопросы?!

— А у кого, знаете? — тихо, но упрямо произнес Димка, а Сергей сделал нетерпеливое движение, будто собирался броситься между шефом и напарником.

Андрей только отрицательно мотнул головой.

Успокоился, взял себя в руки, ответил на все вопросы почти вежливо. Он сильный, и у него все получится. И идите к черту со своим сочувствием!

Он знал, конечно, что это — его ребята и что они сочувствуют и спрашивают не из праздного любопытства. Они хотят помочь. Если надо, возьмут в руки лом и пойдут громить здание, на которое он им укажет. Возьмут на мушку человека, в которого он ткнет пальцем. Но Андрею не на что было указывать и не в кого тыкать.

И от злости на самого себя сводило скулы.

— Значит, поняли? — потерев щеки, уточнил он. — Я веду переговоры, с мальчиком все нормально, его кормят, поят, я его видел. И врите убедительно, очень убедительно, чтобы не к чему было придраться, ясно?

Они снова кивнули.

В этот момент Дашка отодвинулась от кухонной двери и стала потихоньку передвигаться в сторону лестницы.

Зачем она проснулась, господи?!

Ей снились такие милые, такие забавные, такие отчетливые и правдивые сны о предстоящем Степкином дне рождении, где он задувал праздничные свечи, смешно выпятив губы, и вытирал перепачканные мороженым пальцы об штаны, и визжал, когда Андрей легко, но долго тянул его за уши. Целых тринадцать раз.

Зачем она проснулась?!

Пот градом катился по спине, когда Дашка медленно стала подниматься по лестнице. Казалось, что каждая ступенька невозможно скрипит и стонет под ней.

А может быть, стоило ворваться на кухню и убить мужа за очередное вранье?

Она не хотела понимать такой заботы, ей нужна была не его дурацкая жалость, а доверие. Нужно было, чтобы он взял ее за руку, и они бы вместе все решили. Вместе — у них бы получилось.

Нельзя было думать об этом.

Все равно все получится, неважно, вместе они будут или нет, Степка окажется дома. Все неважно, кроме этого. И сейчас она доползет до своей комнаты, тихонько переоденется, вылезет в окно и найдет своего сына. Никому нельзя доверять, но ей никто и не нужен. Она сама справится. Только она может это сделать.

Почему это чужой мужской ботинок лежит у нее на кровати? Проснувшись, Дашка его не заметила. Она вообще ничего не заметила, кроме напряженной тишины в доме, и сразу осознала — перемен нет. Сын по-прежнему где-то далеко, вот что она почувствовала. И стала тихонько спускаться вниз, словно воришка. Плевать на всякие там ощущения, оставалась еще надежда, что Андрей со Степкой шепчутся на кухне, оберегая ее сон. Отмахиваясь от нелепости этого предположения, она кралась вниз по лестнице, прислушиваясь к голосам на первом этаже. Вспомнила про охранников, но снова с досадой одернула саму себя. Это Андрей со Степкой. Иначе невозможно. И нет никаких охранников, они давно разъехались по домам, ушли в бессрочный отпуск, отправлены на пенсию за ненадобностью. К чему охранники, если сын дома и все в порядке.

Еще до того, как она разобрала слова мужа, Дашка знала, что обманывает себя. Трусливо отказывается от реальности, подсовывая вместо нее продолжение прекрасного сна.

В общем, плевать на чужой ботинок! На сны и реальность тоже плевать! Надо вылезти в окно и уехать к Кириллу.

Ее огорошили собственные мысли. Но ведь действительно надо к Кириллу — он был рядом с ней, когда они все задумали, он знал про Степку, он любит деньги, и он первосортный негодяй и подлец. Вот что пришло ей в голову. И еще вспомнился их вчерашний разговор, его размышления о том, кто мог украсть ее сына. Кирилл и украл!

Она вдруг осознала, что стоит посреди комнаты с чужим ботинком в руках и наматывает шнурок на палец.

Необходимо подождать. Надо немедленно бежать из дому.

Кто-то долбился в левый висок — тихо, но настойчиво, проделывая дырку в ее голове. Как можно жить с дыркой в голове?

Нет, нет, надо подождать, пока не уехал муж. Он ее скрутит, опять напоит какой-нибудь дрянью и заставит сидеть дома, пока Степка мучается один у этого трусливого злобного суслика, обожающего Большие Деньги.

Она присела на край кровати, закинула в угол комнаты ботинок и приготовилась ждать.

Внезапно ей пришло в голову, что она напрасно раскидывается обувью и шумит так, что слышно по всему дому. Дашка встала, нашла ботинок, прижала его к груди и вернулась на кровать.

Следующая мысль заставила ее улечься и свернуться клубком. На тот случай, если Андрей решит проверить, насколько глубок ее сон. Она натужно засопела, стараясь унять дрожь в руках и не моргать слишком сильно. Стук в виске прекратился, но теперь на голову словно положили кирпич и придавили с силой. Вместо одеяла, должно быть.

Совсем ничего не было слышно. Так она не поймет, уехал он или нет, так можно пролежать до послезавтра и еще лет двести, пока Степка сам не догадается вернуться домой. В том смысле, что он самостоятельно удерет от суслика. Он может, ее Степка, он сильный парень, весь в отца, неужели он не придумает, как удрать?! Действительно, можно и полежать, подождать, правда, с кирпичом на голове не очень удобно. И еще что-то колет под грудью. Будто у сердца выросли шипы, такие длинные, острые колючки, много-много…

Не сердце это вовсе, а настоящая противотанковая мина. Танк уже проехал, и мина сейчас взорвется. Сию секунду. И Дашке придется отряхиваться от ошметков, которые брызнут ей в лицо и запачкают кровать.

— Андрюха! — сразу узнал его Соловьев. — Как жизнь?

Комолов, в это время лавируя между машинами, теснее прижал мобильный к уху и протрубил в ответ что-то неразборчивое.

— Надо встретиться, Кит, — добавил он уже вполне отчетливо.

— Посидеть? Покурить? — весело отозвался старый приятель.

— По делу, — возразил Андрей, — ты сейчас где находишься?

— В офисе, — отозвался Никита слегка разочарованно, но через мгновение в его голосе зазвучали стальные, решительные нотки, — у тебя что-то серьезное?

— Серьезней не бывает.

Спустя полчаса Андрей сидел в кабинете бывшего оперативника Соловьева, а ныне — владельца сыскного агентства, весьма известного в городе и за его пределами.

Никита слушал друга внимательно и молча, тоскливо замечая, как он изменился и постарел. Землистый оттенок лица, запущенная щетина, резкие, неловкие движения, отрывистая речь — все это было как будто от другого человека. Андрея Соловьев помнил уверенным и сильным мужиком, а сейчас перед ним сидел изможденный старик.

— Мне нужны люди, Кит, — в завершении своего короткого рассказа сказал Андрей, глядя в пол.

— Давай я тебе кофе сделаю. — Никита поднялся и, не обращая внимания на досадливые, нетерпеливые гримасы приятеля, щелкнул чайником, подкатил к креслу сервировочный столик, на котором красовались большие фарфоровые чашки и пепельница в виде дракона.

— Ты сколько не спал? — спросил вдруг Соловьев.

Андрей неопределенно повел могучими плечами.

— Какая разница? Людей дашь?

— Андрюха, это не вопрос, — почему-то рассердился Соловьев, — что ты мне здесь нюни жуешь? Тебе надо, значит, будет. Сколько сахара положить?