Об этом не худо было бы помнить будущим родителям, которые иногда торопятся пройтись по всем кругам земного ада, а потом ищут панацею в суррогатных упражнениях. Невозможно без внутреннего содрогания видеть на телеэкране различные медицинские агрегаты для искусственного сохранения недоношенных, недоразвитых, неполноценных малюток. Подается вся эта чудо-техника как высочайшее достижение цивилизации. В связи с этим вспоминается забавный анекдот, по которому "армянская молодежь сама себе создает разные трудности, чтобы потом мужественно их преодолевать".
Между тем в пору языческого прошлого наши пращуры относились к рождению детей предельно ответственно. Когда молодые люди вознамеривались обзаводиться ребёнком, они брали меховые полости, полагали их на свежевскрытую пашню и всю ночь, под звёздами, занимались любовью. Великое таинство зачатия новой жизни происходило в соитии с плодородием матушки-земли, да ещё под звездным благословением. Нельзя не склонить голову перед мудростью и деликатностью наших предков в ответственнейшем деле продолжения рода человеческого. Они оформили, сохранили и передали нам уникальный генетический фонд, с невероятной жизнестойкостью. Этот драгоценнейший их дар мы варварски разбазарили фактически за три-четыре последних десятилетия, и похоже, что невосполнимо. Как тут не посокрушаться о диких нравах наших далёких пращуров!
На тысяча девятьсот пятьдесят пятый год приходился десятилетний юбилей Дня Победы. Вероятно, самый необычайный юбилей в ряду следующих круглых дат от девятого мая. Дело в том, что отношения с Великой Отечественной у Никиты Хрущёва не сложились роковым образом. Война не оставила в его биографии яркого, героического следа. Как главный рулевой республики, кукурузный Никита нёс негласную ответственность за позорные провалы на украинских фронтах. Воякой-то он был известным. В академиях, как повелось с чапаевских времён, штаны не протирал, но членом Военного совета был и генеральскими погонами забавлялся. Отстоять Украину, в первые месяцы войны, у руководства Страны Советов объективных шансов не было, однако преступные просчеты с окружениями на собственной территории, унизительные сдачи пленными сотен тысяч боеспособных людей - это всё результат "мудрой" стратегии партийного руководства. Немало оставленных на произвол бойцов той страшной поры вольются впоследствии в ряды власовской вражеской армии. В итоге Никита окончил войну без дежурной звезды героя, что, по его положению, равносильно наказанию.
По этой-то причине очередной ленинец недолюбливал соратников в галифе и на всяких торжества по случаю Дня Победы чувствовал себя как татарин на чужом пиру. Вот где-нибудь на скотоферме или на колхозном поле в соломенной шляпе да с початком лохматой кукурузы в руках Никитка смотрелся исключительно органично. Ему бы, по-хорошему, приладить свое рыло где-нибудь кладовщиком при колхозном амбаре - щупать в потёмках баб, обвешивать под шумок мукой зазевавшихся просителей и благополучно дожидаться старости, не гневя по-крупному Всевышнего. Так нет же, понесла дуралея нелегкая в умопомрачительно-звёздный кремлёвский залёт.
Хрущёв, более чем кто-либо другой, хорошо знал настоящую цену праздника Победы. Как и во все времена, отсутствие цены на человеческую жизнь сделалось главной трагедией для нашего народа в этой страшной мировой бойне. Дайте срок, он припомнит генералам весь их победоносный кураж, восстановит статус-кво. Доберётся до самого Жукова, исполнит ему "куцен-бацен", невзирая на все его четырежды геройства, - это вам не какой-нибудь танец с оглоблями под звон щитов камуфляжных гладиаторов.
Кроме прочего, в массовом сознании понятия Сталин и Победа слились нераздельно, фактически они сделались синонимами, весьма раздражавшими строптивого Хрущёва. Он-то предвидел безошибочно, что генералиссимусу недолго красоваться в мраморной неприступности мавзолея - надо же и честь знать. Акция по изъятию мумии вождя была предопределена, но провести её требовалось деликатно, очень мягко, не возбуждая ревности фронтовиков и, разумеется, не пороча девственной чистоты, сами догадайтесь, какой целомудренной партии.
Нечто подобное происходит сегодня с другой, самой главной, мумией. Вроде бы пора и ей честь знать, но явно не хватает энтузиазма, недостает у застрельщиков пороху. Грозен, опасен, непредсказуемо своенравен Ильич даже в своем одиноком затворничестве. И уж будьте уверены, предрекаю: хлопот ещё предстоит с этим парнем не на одно поколение. Потому что слишком уж сладок, заманчив призыв для ничтожества, для посредственности - быть равным, как все.
Принято думать, что самые интересные события происходят в столицах, при больших каменных дворцах. Ничуть не бывало, поведаю вам. Вся эта чехарда со сталинскими перезахоронениями не идёт ни в какое сравнение с манипуляциями покойниками на местах. Во времена становления Советской власти в Абхазии был отравлен, по высочайшему распоряжению, один популярный политический деятель, Лакоба Нестор Аполлонович, славно потрудившийся за правое дело. Ему закатили роскошное прощание с захоронением в центральном городском парке Сухума.
По прошествии недолгого времени выяснилось, что усопший товарищ не очень верно ориентировался по линии партии, за что был изъят из шикарной могилы и немедленно переведён в более прозаические ландшафты. Этим кампания не ограничилась, надо же знать Кавказ - там всё привыкли делать с размахом. Прямо на месте бывшего погребения соорудили капитальный общественный сортир, для облегчения гуляющей публики. Вот это было настоящее, деловое решение. А в Москве всё чего-то там возятся у Кремлёвской стены, перетаскивают за уши с места на место, ведь явно недостает фантазии для чего-нибудь экстравагантного. Тогда возникает вопрос: чего кобениться? Не проще ли обратиться к недавнему революционному опыту. Людям на пользу и вождю приятно убедиться, что дело его по-прежнему живо.
Как бы там ни было, но властная вертикаль в Стране Советов работала безупречно, официальное отношение к десятилетнему юбилею Дня Победы было сконфуженно сдержанным. То есть вроде бы и праздник, однако без лишнего шухера. В нашей школе, разумеется, организовали торжественную линейку. Пионеров, под кряканье горнистов, выстроили в ряд. Потом, для пущей важности, тарахтели в барабаны и отдавали салют выпучившим остекленевшие глаза ветеранам. Каждый из нас при этом на строгий призыв пионервожатых: "Будь готов!" - звонко с восторгом выкрикивал: "Всегда готов!" К чему готов? Зачем готов? До сей поры одолевают сомнения. А ну как не всегда был готов и вдруг не полностью, всего лишь наполовину?
Орденоносные дяденьки делились со школьниками тяжёлым опытом грозных военных лет. С вдохновением рассказывали, какими мерзавцами бывают тупорылые немцы. Стращали их кровожадностью и подлостью. И, конечно, с гордостью вспоминали о своей боевой отваге, о ратных подвигах погибших товарищей.
В недалеком прошлом светлейшие предводители ленинской компартии недоумённо сокрушались: да как же так, почему могучим советским писателям никак не удается состряпать гениальный роман о Второй мировой войне, подобный тому, что проворно соорудил Лев Николаевич? Бойкого пера секретари союза всех величайших писателей, понукаемые Центральным Комитетом, отчаянно шевелили короткой мозговой извилиной и пыжились сотворить нечто толстовскообразное, чтобы всем недоброжелателям в пику и, главное, на века. Им было невдомёк, что хорошую книгу о прошедшей войне написать никак невозможно. Потому что у советских людей невероятно куцые, до костей обглоданные, абсолютно не книгоформатные судьбы. Князь Андрей Болконский сделался классическим персонажем вовсе не потому, что доблестно воевал, а более всего и в связи с тем, что за ним стояла великолепная фамильная история, могучая российская культура, с прародительскими традициями и глубинным житейским укладом.
