На широкой лесной поляне, обрамлённой стеною вековых деревьев, под всеми парами кипела по-военному походная жизнь. Прямо против входа в командирский шалаш, на расстоянии не более десятка шагов, за большим, в три обхвата, дубовым пеньком, окружённым тесовыми лавками, суетился над разогретым самоваром чапаевский денщик. Долговязый, охламонского вида детина в вылинявшей гимнастерке что-то сварливо бормотал себе под нос, остужая резкими помахиваниями припёкшиеся ладони.

  В ряду всевозможных отличительных несуразностей, характеризующих экзотическую натуру денщика по прозвищу Кашкет, самым неоспоримым его достоинством было умение залихватски играть на трёхструнной балалайке. Ещё не придумали на свете такой музыкальной мелодии, которую балалаечник не способен был изобразить с первого наигрыша, в самом виртуозном разрешении. Лишь только за эту незаурядную способность Чапай делал ощутимые поблажки Кашкету, на многое закрывал глаза. Хорошо бывает после жаркого боя ополоснуться нагишом в древнем озере, согреться у костра и послушать вечерком задушевное треньканье балалаечных наигрышей. На правой руке денщика, в результате ранения, отсутствовал большой и указательный палец, но оставшиеся три, в компании с тремя посеребренными струнами, с лихвой замещали малый симфонический оркестр.

  Здесь же, у импровизированного кабинетного стола, то бишь командирского пенька, забавлялся приблудившейся собачонкой боевой товарищ комдива и бесстрашный сорвиголова ординарец Петька Чаплыгин. Между прочим, почтительно величаемый в дивизии Петро Елисеевич. Он подманивал псинку кусочком белоснежного рафинада, добродушно желая приобщить её с помощью сладкой жизни к цирковому искусству. Собачонка дерзко вскакивала на дрожащие задние лапки, но сразу же теряла неустойчивое равновесие и с визгом опрокидывалась на спину, чем приводила в неописуемый восторг здоровенного красноармейца. Ординарец был живым воплощением четвёртого богатыря, лишь по забывчивости художника не запечатлённого на любимой в народе картине, традиционно украшающей вокзальные буфеты и дворцы культурного просвещения.

  При виде сосредоточенного, приближающегося наступательным шагом комдива в распахнутой бурке на Петькиной по-детски бесхитростной физиономии засветилась счастливая улыбка, отвечающая состоянию "жизнь удалась". Возникало полное впечатление, что ординарец готов раствориться в отеческих объятиях легендарного командира. Тем не менее без лишней фамильярности боец выструнился в неподвижной стойке и сделал под козырёк, демонстрируя готовность тотчас приступить к выполнению любого, самого рискового задания.

  - Докладывай, герой, как ночевала дивизия? - без долгих предисловий поинтересовался комдив, по-петушиному выпячивая грудь перед габаритами сияющего молодца.

  В ожидании ответа Василий Иванович сбросил за спину, прямо на росную ещё траву, походную бурку. Ловко захватил в обе руки потёртый до бронзовых залысин бинокль и начал рассматривать верхушки ближайших сосен.

  То, что Чапай начинал разговор в деловом командирском тоне да ещё с приставленным к глазу биноклем, было недобрым знаком - об этом знал любой красноармеец доблестной дивизии. В данном случае Василию Ивановичу сделалось доподлинно известно, что ординарца в расположении ночью не было. Самовольная отлучка за пределы контролируемой территории являлась грубейшим нарушением воинского устава, фактически прямым отступлением от присяги.

  Кашкет ещё с вечера стуканул командиру, что Петруха втихаря мотался за линию фронта, чтобы сменять у знакомого беляка за четыре трофейные гранаты золотое колечко для своей обожаемой невесты, пулемётчицы Анки. По закону военного времени, дело следовало без промедления пускать в трибунал, и вопрос этот всю прошедшую ночь не на шутку тревожил комдива. Но вылазка была точно геройской, не в смысле потери четырёх гранат, при очевидной нехватке огневых средств, а в смысле добычи подарка для любимой подруги. К тому же Петька не единожды своей боевой отвагой сохранял Чапаеву жизнь и, что самое важное, крепко умел держать язык за зубами. А уж это по революционным временам сразу тянуло на пару "Георгиев". Поэтому Василий Иванович отставил бинокль, пристально посмотрел ординарцу в источающие безмерную радость глаза и задал прямой, как хлопок карабина, вопрос.

  - Сам покажешь колечко или дуру станешь ломать? - предельно недвусмысленно поинтересовался Чапай. И перевёл внимание на пройдоху Кашкета, который с показной бережливостью отряхивал с походной командирской бурки приставшие листочки и веточки.

  Новость, надо прямо сказать, застала Петьку врасплох. Он даже в мыслях не допускал такой подлой засады, так как был абсолютно уверен, что операция прошла без сучка без задоринки. Если по-честному, то беляком был двоюродный его брат, Митька. С ним прошло безмятежное деревенское детство, с ним делил беспокойную молодость, и дружба эта никогда не терялась. При всей беспощадности гражданской войны, братья так и не научились видеть друг друга сквозь крестовины прицелов стрелковых оружий. Не было серьёзных причин, да и здравого смысла, разрушать годами скреплённую, живую кровную связь.

  Не отыскать в целой округе более удачливого конокрада, чем Петькин двоюродный брат, поэтому они сообща частенько обстряпывали гривастые сделки. Не единожды братан втихаря наведывался в расположение чапаевской дивизии. Мог заявиться к Петьке просто на чай, но более всего для совершения доходных комбинаций. Две недели назад Митька не преминул поздравить с днём рождения сердечную зазнобушку почитаемого брата, пулемётчицу Анку. Заявился с роскошным подарком, в виде хрустящего кавалерийского седла чудесной английской работы, в заплечном солдатском мешке, и на обратном пути едва не угодил к чапаевцам в плен. Выручила горячая, из-под белого штабного офицера уведённая лошадь.

  Как бы там ни было, но, после короткого замешательства, Петька всё одно озарился добродушной улыбкой и небрежно достал из верхнего кармана не по чину дорогой гимнастёрки злополучный трофей.

  - А чего здесь таиться, можно не только взглянуть, а даже примерить. Я же не потянул его у своих боевых товарищей, - с нарочитой беспечностью предъявил на открытой ладони золотой перстенёк ординарец.

  Чапаев мельком взглянул на сверкнувший трофей и, подчеркнуто, всем своим видом выражая презрение к золотой безделушке, кивком головы указал на центральный пенёк.

  - Присаживайся, герой, давай почаёвничаем, - скорее приказал, нежели предложил командир. - Не хотелось разговаривать с тобой как с предателем революции, всё-таки не такого ординарца мне мечталось иметь при себе. Не знаю, как дальше службу нести получится, видно не судьба рука об руку завершать великое пролетарское дело. Теряем людей, и более всего бывает досадно, что не только в бою.

  Кашкет особенно старательно орудовал за командирским пеньком с дымящимся самоваром, по-звериному ощущая нашкодившей шкурой, что парочки крепких зуботычин ему не миновать - и это при самом фартовом раскладе. О тяжести Петькиного свинцового кулака он знал не понаслышке, врождённая шельмоватость регулярно способствовала напоминанию его убедительного веса. Поэтому денщик предусмотрительно поставил для ординарца лучшую, почти без замятин походную кружку. Вопреки заведённому правилу, ближе, чем к комдиву, пододвинул к Петьке туесок с рафинадом и сушками. Василий Иванович, щуря глаз, хитро наблюдал всю эту застольную дипломатию и перво-наперво предупредил кулачного забияку, чтобы тот попридержал свой воинственный пыл.