Для того чтобы перекинуться от священника к коммунисту, не требуется больших усилий; достаточно только чуть-чуть, самую малость подправить на перископе резкость, и ты узришь, зачаруешься дивной картинкой буколического счастья. Универсального, всеобъемлющего, всеобщего счастья, в теоретическом воплощении сегодня и в практическом решении совсем скоро, в прекрасном светлом будущем. При этом всегда хочется масштабов, большого поля деятельности. В полном соответствии с шариковским правилом: "Чтобы все". Разве завернёшь в какой-нибудь Грузии настоящий голодомор, с хорошим результативным выхлопом, где народу всего миллионишко, так, паршивенький голодоморчик. Ты подавай Поволжье, ты предоставь украинский чернозём - вот тогда пригубишь, отведаешь семинарской заквасочки.
Страна устала от Сталина - это было ясно по тому, как скоро забыла о нём. Буквально на следующий день после грандиозного прощания закипела новая жизнь. Уход отца народов удивительно органично совпал с пробуждением природы. Не припомню другой такой дружной, оглушительно животворной весны на Донбассе. Солнце куражилось, всё ликовало кругом. Люди, птицы, любая живая истота неожиданно обнаружили на себе Божие попечение. Ведь до этого даже зайцам и мухам казалось, что они пребывают в послушании у кремлёвского горца.
Но не только восторг, ведь и явная растерянность царила в стране. Одним чуялось время надежд, другими овладело беспокойство возможных разоблачений. А ну как возьмутся ворошить: кто в кого стрелял, кто на кого стучал, предавал, подличал? А то вдруг примутся пуще прежнего стучать, стрелять и подличать. Поди разберись в одночасье. Ясно, что кругом одна сволочь недобитая, после такого небывалого светопреставления почти все - потенциальные враги народа, только знать бы, кто в первую, а кто во вторую голову. И главное дело, что теперь вернее - на кого, кому стучать, самому стрелять или незаметно подносить патроны?
Как всегда случается в мутное безвременье, на высоких подмостках закружилась мышиная возня. Стали выдвигаться скороспелые вожди-однодневки - некоторым образом Булганины и Маленковы. Щелкопёры, им ещё невдомёк, что суетливым нищим мало подают. Или, как говаривала одна шикарная дама, проводя инструктаж перед вечерним выходом своих девочек, - главное, не суетитесь под клиентом. Потому что уже затаился, приготовился к решающему выходу настоящий маэстро. Лысый, пучеглазый, как сатана из мельничного омута, такой же вертлявый и вездесущий, готовый немедленно броситься в любую мерзопакостную авантюру.
Но это там, в столице. А на местах новые веяния были заметны по всякого рода административным перетасовкам. Так, наш Краснолучский угольный комбинат для чего-то переименовали в "Ленинуголь", как будто Вальдемар Ильич был самым шустрым шахтёрским забойщиком, и переместили в областной центр, по тем временам, дай бог памяти, наверное, в Ворошиловград. Потому что вскоре будет несколько раз то Луганск, то Ворошиловград. В зависимости от того, сукой был Клим Ефремович Ворошилов или доблестным красным конником. В действительности он был и тем и другим, единовременно, нераздельно, в полном соответствии с кремлёвским уставом для торжественного стояния на мавзолейном подиуме.
В первую очередь на новое место жительства перемещался комбинатовский кабинетный арсенал. Источающие стойкий запах сорокоградусной водочки, суетливые рабочие вытаскивали и укладывали на грузовики тяжёлые двухтумбовые столы, застеклённые книжные шкафы, телефоны, гроссбухи и прочую канцелярскую утварь. Доверху заставленные машины запускали двигатели и мчались по шоссейной дороге в волнующую меня даль. Я всё время старательно пытался вообразить большой, по рассказам отца, город и красивый многоэтажный наш будущий дом. Не все, конечно, сотрудники комбината были переведены в областной центр, да ещё с предоставлением казённой квартиры. Папа, не исключаю, изловчился дать кому следует в лапу, и Родина выделила ему прекрасную новую квартиру на Красной площади, в лучшей части города.
Я непоколебимо уверен, что отец мой был очень полезным, по-настоящему ценным работником. Его отличала необыкновенная организованность, он никогда ничего не делал в своей жизни на авось. Сомневаюсь, чтобы какой-нибудь англичанин или немец мог бы соперничать с моим родителем в аккуратности, трудолюбии и обязательности. У папы не было высшего образования, к тому же он не был коммунистом, и даже в этой, по советским меркам, абсолютно безнадежной ситуации он умудрился продвинуться по служебной лестнице до весьма солидных чинов, до уровня руководителя областного масштаба. Прекрасно помню уговоры сослуживцев на предмет плюнуть на всё и положить в нагрудный карман заветный партийный билет, открывающий перспективу дальнейшего роста. Но для моего отца плюнуть на всё означало, прежде всего, плюнуть на себя самого, а это было недопустимо ни при каких обстоятельствах.
Вот так и оказался я в мае пятьдесят третьего года в роскошной четырёхкомнатной квартире на пятом этаже архитектурного сталинского дива. После краснолучских шахтёрских пристанищ в новых апартаментах возникало ощущение стадиона. Недосягаемых высот потолки, гостиная в тридцать квадратных метров, огромная прихожая, необъятная кухня, удобства, кладовые - всё для житейского благополучия, в самом лучшем виде, было скомпоновано в нашем новоявленном царстве. О чём говорить, если даже люстры, самые настоящие, бронзовые с хрусталём, были предусмотрительно развешены и подключены строителями в каждой жилой комнате. Балконами и окнами квартира выходила на обе стороны украшенного карнизами и лепными консолями здания.
На первых порах мы были просто не в состоянии заполнить квартиру площадью в сто квадратных метров. В одной из комнат, с выходом на малый балкон, устраивали на зиму хранилище для антоновских яблок, капусты и мешков с пахнущим чернозёмом картофелем. Хотя, конечно, во дворе имелся капитальный коллективный погреб, для размещения бочек с солениями и залитых сургучом бутылей с томатным морсом - тогда ещё не освоили умение закатывать крышками консервацию.
Для меня является вершиной русского литературного слога то место у Юрия Михайловича Лермонтова, где он описывает жилище Печорина и панораму Пятигорска. Помните ли? "Вид с трёх сторон у меня чудесный. На запад пятиглавый Бешту, синеет, как "последняя туча рассеянной бури"; на север подымается Машук, как мохнатая персидская шапка, и закрывает всю эту часть небосклона; на восток смотреть веселее..."
Увы, увы. Открывавшаяся из наших окон панорама на фасадную сторону оказалась не столь живописной. Очень смущали взор заборы из многорядной колючей проволоки, сторожевые псы и вышки с автоматчиками под прожекторами. Прямо через дорогу, напротив нашего дома, ощетинилась колючкой лагерная зона, где жили и возводили "Дом техники" заключённые. Пронзительно удручающей проступала картина в ночи, когда по всему периметру зоны включали осветительную иллюминацию. Сырость, бесконечные ряды электропроводов, взрыхлённая земля, шарящие лучи прожекторов и нескончаемый собачий лай. Сам вид лагеря, люди в серых бушлатах, вперебежку снующие между кучами делового материала и строительного мусора, постоянно напоминали жителям дома, что дорога в тюрьму никому не заказана. Что расстояние от их зыбкого благополучия до лагерного беспредела, как говорится, в два плевка, в прямом и переносном смысле.
