- Видишь ли, Василий, профессия твоя больно уж здесь бесполезная, никто в наших пределах воевать не готовится. В отделе кадров постоянно висят на доске объявления с предложением для специалистов мирных профессий, спрос на них очень велик. Был бы ты, скажем, хорошим сапожником или краснодеревцем оказался, с трудоустройством не возникло бы ни малейших проблем. Даже не представляю, куда можно определить на космическом скороходе специалиста по истреблению полных жизни людей. Так и быть, если невмоготу отказаться от детородных своих принадлежностей, попробую выхлопотать медицинскую должность, сам будешь новобранцам яички оттяпывать.
- Отче наш, да на кой мне сдались чьи-то яйца, - в отчаянии запротестовал комдив, - что Вы всё время меня к ним пристегиваете. Мне о них даже подумать противно. Лучше назначьте баранов пасти, к сельским работам я с детства привык, приложу все старания, не подкачаю. За год увеличу поголовье в три раза.
- Такое впечатление, Василий, что ты только вчера на свет народился. Ведь баранов тоже охолащивать в кошаре придётся. Какая разница, кому ножичком яйца приходится чикать - баранам или вновь прибывшим рекрутам. По-моему, ты просто капризничаешь, сам не знаешь, чего добиваешься. Мой тебе добрый совет: держись, как в бою, - шашку долой и где "ваша не пропадала".
- Ради всего святого, умоляю, Отче наш, оставьте меня при Николае Романове, буду прилежно сортировкой сырья заниматься. Не скажу, что дело очень приятное, зато ни с чьими яйцами не придётся возиться. Видно, своё я уже отвоевал, дайте спокойно пожить напоследок.
- Не печалься, дружище, открою секрет: это я по-приятельски переместил тебя в наши края в порядке экскурсии, на один лишь денёк, - неожиданно обрадовал комдива Создатель. - Надо же было как-то продемонстрировать, что за приятные встречи ожидают вас всех впереди, и, как знать, может, сам сделаешь полезные выводы. Хотя я не очень рассчитываю на человеческое благоразумие и подозреваю, что оно на Земле совсем ни к чему. Хорошо, когда есть возможность проживать интересную жизнь по своему усмотрению, для нас это важнее всего. Сейчас возвернёшься обратно в дивизию, обо всём, что случилось с тобой, ни гу-гу. Командир ты толковый, оперативную обстановку сам хорошо понимаешь. Отправляйся в прошлою жизнь.
Очнулся Василий Иванович в жутком поту, в напрочь вымокшей бурке, едва ли не такой, что сушилась на бельевой верёвке поблизости от шалаша. На дворе вечерело, закатное солнце окрасило горизонт и небо над ним широкой палитрой полыхающих зорь. В эту минуту настолько желанным, родным и прекрасным показался Разлив, что легендарный рубака, не стесняясь, уронил скупую слезу.
"Что же это было со мной, - подумал Чапай, - сон ли, какое-то наваждение или в самом деле пришлось наведаться на другую сторону света и лично познакомиться с тем, что ожидает людей впереди? И как теперь жить с этим свалившимся на голову знанием? Может, в самом деле перестать валять дурака и по совету Николая Романова заточиться в жесточайшую схиму? Ещё не поздно неустанной молитвой заслужить себе будущее в каком-нибудь милом местечке, чтобы не сделаться потом тараканом или до скончания веков не ковыряться в дерьме".
Долго ещё лежал в шалаше притихший комдив, обуреваемый напором неподдающихся простому решению человеческих дум.
Глава десятая
Уже денщик тихонечко занёс и подвесил под потолком зажжённый керосиновый фонарь, неизвестно по какой причуде называемый в народе "летучая мышь". Уже из леса начали доноситься первые звуки ночной таинственной жизни, а Чапай всё не поднимался, мучительно соображал, какие выводы полагается сделать, как распорядиться собой после недавней феерической экскурсии. Ведь удалось же как-то адмиралу Нельсону сохранить армейское положение и заступить на почётную капитанскую должность в рулевой рубке космической субмарины. Или тем же скрипичным и прочим музыкальным мастерам предоставили возможность продолжать заниматься любимым своим ремеслом. Стало быть, существует нормальная возможность совмещения земной человеческой деятельности с грядущей предвечностью. Наконец, не придя ни к какому положительному заключению, комдив вздохнул полной грудью, расправил усы и негромко окликнул Кашкета.
Денщик, преданно отиравшийся неподалеку, тотчас подал свой голос и тихонько, бочком пробрался в шалаш.
- Настроение нынче что-то паршивое, - пряча улыбку, заметил Чапай, - сыграл бы что-нибудь для своего командира, давненько не слышал твоей балалаечки.
- Уж и не знаю, как развеять вашу тоску, Василий Иванович. Судя по всему, любимая наша рапсодия "С одесского кичмана" едва ли придется ко времени, тут надо исполнить что-либо очень щемящее, тонко берущее за душу. К вам в последнее время трудно бывает приладиться. Раньше я наперёд узнавал любые желания своего командира, а теперь не могу - всё мечтаете о чём-то никому непонятном. Такое впечатление, что каждый день к самому Карлу Марксу на доклад собираетесь.
Кашкет бережно снял с камышовой стены шалаша подвешенную за головку концертную балалайку и тщательно протёр её висевшим рядышком полотенчиком. Поудобней уселся на своём топчане и принялся сосредоточенно подстраивать сердобольную трёхструночку. Пробные прикосновения, как одинокие капли дождя, украдкой вплелись в звуковую палитру вечернего Разлива. Даже отдалённый жабий переквак начал приобретать какую-то художественную осмысленность в нарождающемся музыкальном калейдоскопе.
- Ты у меня всё-таки однажды доболтаешься, определю я тебя в передовые окопы на доклад к Карлу Марксу, вот там и сбацаешь "С одесского кичмана", будут тебе и пряники с повидлом, и кофе с молоком. Много чего ещё ожидает тебя, дурака, впереди, ты уж поверь своему командиру. Наш Разлив ещё таким раем покажется, белугой завоешь при любом воспоминании о нём. А послушать сегодня мне хочется романс из булгаковской "Белой гвардии", сколько можно разную дрянь на своей балалайке наяривать. Есть что-то в белогвардейских грёзах про белые акации и гроздья душистые от весны моей юности. У нас под южным солнцем до одури в начале лета акации цвели. А ещё в семинарии поп, приехавший из Украины Закон Божий читать, необыкновенно вкусно из цвета акаций варенье варил. Быть может, он в Андреевской церкви служил, что неподалеку от дома Турбиных расположена. Чудаковатый был поп, без поросячьего сала даже в Великий пост не умел обходиться, трескал втихую, запираясь в семинарском сортире. Мы, не будь дураками, пробуравили ножиком дырку в доске и подловили его на горячем. Застигнутый врасплох салоед, не торгуясь, пятерки нам по успеваемости ставил, боялся, чтобы архиерею про его шалости не доложили.
- Вы никак батюшкой, по младости лет, имели намерение сделаться, Василий Иванович? - изображая недоумение, будто впервые слышит, поинтересовался Кашкет. - Представляю вас в бурке на лихом скакуне и как вы по алтарю, вокруг Святого престола, размахивая кадилом, гарцуете. Видит Бог, православие в вашем лице потеряло новоявленного Победоносца. Может, добьём капелевцев и вместе махнем на приход? Я при вас хоть пономарём, хоть регентом готов службу исправно нести, глядишь, и для себя, горемыки, постами с молитвам отпущение грехов заслужу. Больно уж в раю повидаться с брательником Ленина хочется.
