- Ульяна, - возвысив повелительный голос, обратился к супруге кузнец Алексей. - Подавай самовар, заканчивать будем. Заверни каждому гостю пирогов для детишек, пускай от нашего дома гостинцев отведают. Новая власть ещё не успела вкус к пирогам у детишек отбить, а вот внукам едва ли придётся лакомиться начинкой с судаком и капустою.

  Глава пятая

  В Разливе между тем полным ходом разворачивалась, не уступающая общевойсковой, операция по приготовлению к вечернему сабантую. Принимая во внимание, что Василий Иванович лично ходил с денщиком на озеро и собственноручно драл в норах раков, учитывая, как он придирчиво отбирал для ухи каждую вытрушенную из трёхперстной сети рыбёшку, бывалый Кашкет безошибочно установил, что гости на вечер ожидаются исключительно важные. Безо всяких дополнительных на то распоряжений, он по собственной инициативе пару часов исступлённо драил на прибрежном песке кухонную утварь. Миски, кружки, казан, самовар - всё было доведено до состояния собачьих прелестей, даже вилки с ложками были тщательно перемыты и перечищены, да ещё вдобавок развешены на ближайших кустах для просушки, словно новогодние ёлочные украшения.

  Расспрашивать командира, кого ожидаем на ужин, не полагалось по чину, за это недолго было и затрещину схлопотать. Собственные блуждающие догадки упрямо выводили на фигуру товарища Фрунзе. Только тот мог так серьёзно, так ответственно озадачить Чапая. Кашкету ещё не доводилось оказываться с командующим армией за общим столом, поэтому предстоящую встречу он рассматривал как счастливую возможность блеснуть умением быть полезным начальству. Прежде всего продемонстрировать свои несравненные музыкальные качества и, как знать, быть может, даже получить повышение. Признаться, комдив порядком осточертел со своими капризами, особенно в последнее время сделался абсолютно невыносимым. Мог в течение дня по нескольку раз отменять свои же распоряжения, мог нагрубить, рассмеяться без всяких видимых причин или, замкнувшись, молчать до посинения.

  Уже были тщательно перемыты и отобраны малые раки для предварительного навара царской ухи, отобраны большие раки для подачи закуской к столу после бурного кипячения в укропной воде. Примерно такие же продавались на одесском привозе - по пять и по три. Уже от старой золы было тщательно очищено постоянное место кострища и с запасом нарубана кладка сухого валежника. Уже принесены из ближайшей деревни свежий хлеб, огурцы и четвертина казённой отборной водочки с пробкой под красным гербовым сургучом. Но ещё не была обыграна и тонко настроена Кашкетова зазноба, трёхструнная балалаечка.

  Управившись со всеми стряпчими приготовлениями, начисто вымыв и обтерев полотенцем натруженные руки, он бережно, как младенца, вынес из глубины шалаша старинный, в самом деле, концертный инструмент. Так же тщательно обтерев полотенцем, осмотрел со всех сторон балалайку и принялся, внимательно вглядываясь куда-то под кроны старых деревьев, настраивать свою неразлучницу.

  По молодости лет, - не поленитесь приподнять для почестей шляпу, - Кашкет прилежно учился в консерватории по классу скрипки у известнейшего петербургского профессора. И хотя не являлся представителем традиционной скрипичной национальности, считался одним из лучших студентов, подающих блестящие артистические надежды. Никто не знает, что произошло на самом деле, как случилось, что многообещающий ученик не явился однажды к профессору в класс, но это произошло. Он не явился ни к этому, ни к другому профессору и больше никогда в своей жизни не взял в руки скрипку. Однако зачем-то приобрел себе дорогую концертную балалайку и страстно сосредоточил на ней свое щедрое музыкальное дарование. Даже лишившись на фронте двух пальцев правой руки, он не забросил игру, а настойчиво переложился на трёхпалое исполнение и полностью восстановил былую виртуозность и весь необъятный репертуар.

  Художественный вкус и музыкальные запросы Чапая, надо прямо сказать, не отличались особым изыском, а в Кашкетовой игре его подкупало не столько феерическое мастерство, сколько необъяснимая серьёзность исполнения, не очень соответствующая как самому инструменту, так и окружающей действительности. Балалаечные наигрыши Василий Иванович мог слушать часами, без отдыха, случалось, что и бессонными ночами напролет. При этом он забывал обо всех неотложных делах и фронтовых неурядицах, а мыслями уносился в какие-то дивные, фантастические обстоятельства. Так однажды, поддавшись незнакомой волшебной мелодии, комдив оказался в томных объятиях жгучей цыганки, после которых долго не мог оклематься, - всё никак не мог разлучиться с посетившим его наваждением.

  Уважительно, не нарушая сосредоточенности музыканта, легендарный комдив подсел краешком к центральному пеньку и принялся с наслаждением вслушиваться в балалаечный скороговорочный напев. Выждав приличную паузу, он обратил на себя внимание лёгким покашливанием и задал Кашкету неожиданный вопрос:

  - А скажи мне, игруля, сможешь ли ты на своей замечательной арфе, без репетиции, сию же минуту исполнить "Боже, Царя храни!"? Вас в консерваториях этим шедеврам, небось, перво-наперво обучали. Мне ведь тоже пришлось с царским гимном в душе на германцев ходить и с друзьями погибшими довелось под эти звуки прощаться. Интересно, получится на твоей балалайке похлопотать перед Богом, чтобы царя хорошо схоронил, или недотёпой прикинешься?

  - Это как же, товарищ комдив, не получится. Можно и царя, и царицу, и детишек от имени всей мировой революции схоронить. Можно так постараться, что никто и с лопатами не докопается.

  И тут же, с радостной от удачного каламбура физиономией, ритмично отбивая такты босой ногой, Кашкет лихо завернул на балалайке какой-то бравурный дивертисмент, в том смысле, что "и в ямку закопал, и надпись написал".

  Чапай, по совершенно непонятной для музыканта причине, отчего-то раздражённо заерзал на лавке, потом вдруг вскочил как ошпаренный, помянул в сердцах чьих-то родственников и срывающимся, далеко не командирским, голосом затарахтел, как несмазанный пулемет:

  - И откуда ты взялся на мою горемычную голову? Всякому терпенью приходит конец, пора заканчивать эту несмешную комедию. Учти, в Разливе придворные шуты ни к чему, я в два счёта на передовую засватаю. Там со своей балалайкой не шибко под пулеметным огнем поюродствуешь. После первого же выстрела в штаны наваляешь. Это тебе не самовары в Разливе топить, под тенью лесов и соловьиные трели.

  Денщик, с выпавшими из орбит глазами, в сторону отложил замолкшую балалайку, искренне недоумевая, чем же так неловко досадил командиру. Чтобы всё-таки разрядить обстановку, он решил объясниться с Чапаем:

  - Но ведь царь Николаша - наш классовый враг, Василий Иванович, чего с ним зазря церемониться. Шлёпнули в подвале семейную кодлу - туда им всем и дорога, сколько можно последние соки из народа сосать. Фурманов на политзанятиях бойцам говорит, что царям полагается быть только в дикой природе, среди гадов ползучих и кровожадных зверей. Я тоже считаю, что люди прекрасно и без царей своими жизнями распорядятся.